Норма загрузила в машину первую порцию стирки, добавила порошка, закрыла крышку и присела к мужу за кухонный стол.
— Мак, а что, если она не захочет видеть тетю Элнер, а потом, после ее отъезда, тетя Элнер узнает, что она была здесь? Представь, как ей будет обидно.
— Норма, ты снова заранее разводишь панику и делаешь из мухи слона. Все будет хорошо.
Норма встала и налила себе кофе.
— Ладно, но мы вот как поступим. После того как она тут немного побудет, обустроится и все такое, я невзначай, очень естественно, как бы между прочим, скажу, знаешь, мол, Малышка, ты наверняка хочешь встретиться с тетей Элнер. Она очень расстроится, если вы не повидаетесь. Она так тобой гордится. Как увидит тебя на экране, всему городу хвастается: это, говорит, моя маленькая племяшка.
— Другими словами, ты собираешься бедную девочку шантажировать.
— Ой, да ну тебя, глупости какие. А потом, когда она решит к ней пойти, я позвоню тете Элнер и скажу: тетя Элнер, скажу я, угадайте новость, Малышка приехала, только что, без предупреждения. Вот она удивится-то.
Мак выдвинул другое предложение:
— А может, тебе просто взять Малышку за руку, подвести к двери тети Элнер и постучать? Вот тогда она точно удивится.
Норма глядела на мужа с неописуемым выражением.
— Мак, ты чем вообще думаешь? Нельзя же просто постучать в дверь к девяностотрехлетнему человеку и заорать: «Сюрприз!» У нее может случиться инфаркт, и она рухнет замертво прямо в дверях, вот будет удовольствие Малышке — приехать домой и убить свою тетушку, хлоп — и готово. Чудные выйдут у нее каникулы, не правда ли? И каково тебе будет жить с этим всю оставшуюся жизнь?
— Ну, по крайней мере, ей не придется далеко ехать на похороны, она уже будет здесь…
Норма покачала головой:
— Знаешь, Мак, иногда я начинаю за тебя беспокоиться, ей-богу.
Что-что я сделала?
Нью-Йорк
1 апреля 1973
Званый обед прошел хорошо. На «ура». Были даже минуты, когда, улыбаясь и пожимая чьи-то руки, она в самом деле чувствовала интерес к тому, что ей говорили. Парадокс: чем ей хуже, тем она приятней в общении. Надо думать, благодаря чувству вины. Видели бы ее эти люди несколько часов назад, мертвецки пьяной. Они бы, наверное, в ужас пришли. Но внешне спокойная и уверенная, она едва держалась на ногах. Около 2.45 действие аспирина, «алка-зельтцера», валиума и двух «Кровавых Мэри», которые она умудрилась выпить, стало сходить на нет, и она почувствовала, как огромная, темная, грохочущая головная боль надвигается издалека, готовая ринуться на нее, точно стадо буйволов. Желудок снова жгло, и каждая мышца болела, будто она упала с десятого этажа. Последние десять минут ее то и дело бросало в пот, а левое веко дергало тиком. Но она выжила.
Она села в такси и сказала: «Дом сто тридцать четыре по Западной Пятьдесят восьмой, пожалуйста». Улыбнулась и помахала рукой на прощанье. Когда машина свернула у парка, она чуть не застонала от облегчения. Наконец-то. Наконец можно перестать улыбаться. Теперь — домой, принять еще аспирина, еще валиума, выпить холодного пива, забраться в постель и спать. Еще немного продержаться — и все.
Но с таким водителем, как этот, продержаться оказалось не так-то легко. Он рывком газовал, бил по тормозам и дергал руль из стороны в сторону. Она наклонилась вперед:
— Сэр, не могли бы вы вести поаккуратней? Я только что перенесла операцию на бедре.
Водитель лишь бросил на нее сальный взгляд, что-то буркнул на иностранном языке и продолжал дергать руль, рвать с места и резко тормозить. Буйволы в голове снова забили копытами. Она сделала еще одну попытку:
— Сэр, будьте любезны…
Он явно игнорировал ее. Она сдалась, откинулась назад и вцепилась в ручку двери. Боже правый, неужто в Нью-Йорке не осталось ни единого водителя такси, говорящего по-английски? Он не только не владеет языком, этот парень, он еще и злобный женоненавистник, это же очевидно. Запах от него такой, что режет глаза. Она доехала до угла Пятьдесят восьмой и Шестой, ибо у нее не осталось сил объяснять, как объехать квартал. После того как она вручила ему пятидолларовую купюру, — счетчик показывал 4.70 — он снова одарил ее сальным взглядом, буркнул что-то и высунул руку, требуя чаевых. Она сказала:
— Слушай, ублюдок, если ждешь чаевых, тебе стоит выучиться водить, говорить по-английски и прилично себя вести, как минимум!
Водитель заорал на нее на своем родном языке, швырнул на тротуар сдачу и плюнул. Отъезжая, он выкрикнул единственное английское слово, которое знал: «Пидор!»
Дена показала ему средний палец и крикнула вслед:
— Ты, недоумок, вали туда, откуда приехал!
На крик голова отозвалась болью, народ приостановился поглазеть на нее. Оглянувшись, она подумала: «Ну здорово, стою на улице с похмельным синдромом и превращаюсь в „гадкого американца“[7] прямо на глазах у изумленной публики». Возможно, ее узнали и завтра процитируют в «Дейли ньюс».
Единственным утешением было то, что за спиной у нее раздалось несколько аплодисментов.
Едва войдя в квартиру, она скинула с себя одежду и выпила три большущих глотка жидкого «Маалокса», чтобы загасить изжогу. Открывая коробку с аспирином, заметила, что дрожат руки. Раньше такого не наблюдалось, и она испугалась. Вообще-то говоря, у нее всегда были стальные нервы. Но вскоре она отмела эту мысль. Ты просто устала, никакой ты не алкоголик, в последнее время у тебя сплошная нервотрепка. Да, в последнее время, то бишь в последние пятнадцать лет. Обычно она держала под контролем количество выпитого, но недавно заметила, что примерно раз в две недели слетает с катушек и напивается до бесчувствия, как прошлой ночью. Потом просыпается с адским похмельем и клянется, что больше никогда в жизни этого не допустит. Наверное, это как с чайником. Слишком сильное давление внутри, и бывает нужно выпустить немного пара. Но похмелья становились все тяжелее, а она почему-то продолжала периодически напиваться. Карьера шла в гору, ее телешоу имело один из самых высоких рейтингов среди утренних программ. Лучше просто некуда, если, конечно, не считать элитное вечернее время, но это может ждать ее в будущем, если дело и дальше так пойдет. Она наконец взяла верх над этим парнем из окружного суда. На это ушло лет пять, но она больше о нем не вспоминала. Почти. Я просто давно не отдыхала, вот и все. А вообще я совершенно счастлива.
Дена налила ванну, надеясь, что горячая вода утихомирит боль в теле. Направляясь в кухню за пивом, вспомнила: прежде чем лечь спать, надо позвонить Джей-Си и придумать подходящее объяснение, почему она не может пойти с ним ужинать.
В ванне ей стало чуть лучше. Они сидела и наслаждалась красотой янтарных бликов внутри бутылки, капель, бегущих по запотевшему стеклу на черную с золотом этикетку «Миллер», наслаждалась как произведением искусства. В том-то и проблема с алкоголем. Такая красота, что поди удержись. И разве есть на земле место более притягательное и соблазнительное, чем элегантный коктейль-бар? Она поняла это в первый же раз, когда мамин друг привел ее, двенадцатилетнюю, в хорошее место. Дену сразу заворожили бесконечные ряды бутылок на стеклянных полках с зеркальной стеной позади, подсвеченное стекло, затаенное изумрудно-зеленое мерцание мятного ликера и ярко-красное — гранатового. Она помнит даже мягкие роскошные ковры, маленькие розовые лампы на столах и приглушенный звук пианино в углу. Все было так по-домашнему. Тогда впервые она увидела настоящий джин с мартини. На тот момент это была для нее самая роскошная вещь в мире, наравне с мюзик-холлом «Рэдио-Сити» и кордебалетом «Рокетты».[8] Как будто расплавили горсть голубых, как лед, алмазов и налили в высокий, охлажденный, узкий бокал на ножке. Она не просто жаждала схватить его и выпить, ей хотелось съесть и бокал, сжевать всю эту штуковину целиком. Позже она испытала похожее чувство со скотчем. Само название уже было достаточно манящим, но когда густую, яркую, цвета растопленной карамели жидкость налили в невысокий, крепенький стакан с толстым дном, она представила, что на вкус это должно быть в точности как жидкие ириски. Хорошо бы скорее повзрослеть и заказывать настоящий алкоголь вместо лимонада «Ширли Темпл», что принес в тот раз мамин приятель. Когда же ей наконец выдалась возможность попробовать мартини, первый же глоток ударил ей в голову. Оно было таким крепким! И какое удивление ждало ее, когда оказалось, что скотч больше напоминает по вкусу йод, чем ириски. Два великих разочарования в жизни.
Так что теперь она всегда заказывает коктейли типа «Кузнечики», «Розовые белки», «Александр» и бренди, с которыми сложно ошибиться. Прошлая ночь была исключением. Она пила только тминную водку с пивом вдогонку, потому что так любит Джей-Си и потому что официанты ужасно смешно приносят леденющие бутылки и наливают. Бедный старина Джей-Си. Верит всему, что она говорит. Такой славный парень, с ним весело, можно брать его в любые компании, по-настоящему хороший человек, и так ее любит, что позволяет делать все что заблагорассудится. Временами она действительно рада его видеть. Но в основном он ей нужен, чтобы другие не приставали. Есть и еще причина, почему она его не гонит. Не любит, вот почему, и это ее вполне устраивает. Не нужна ей никакая любовь. Любовь затащила ее за кулисы и крепко поколотила. Ее угораздило втюриться в прилизанного красавчика, болтуна-лоббиста Вашингтона, и ничего из этого не вышло, кроме разбитого сердца и долгой печали. Она была без ума от него, годами ждала, что он позвонит, что приедет, ловила его на вранье. Клялась больше не видеться, но всякий раз принимала обратно. Любовью то было или умопомрачением, но теперь все прошло и она больше не желала играть роль в подобном спектакле. Слишком больно.
