Ознакомительная версия.
— Понял, — протянул я. — Хирургия наша, значит, гадюшник?
— Ну, почему гадюшник, у вас нет отдельных палат, а у нас есть.
— Ладно, меня чего позвали?
— У мальчика черепно-мозговая травма. Его зверски избили какие-то хулиганы, сейчас с мальчиком происходит что-то странное. У нас невролог в отпуске, вот мы вас пригласили.
— Хорошо, пойдемте посмотрим, — сказал я.
Я не стал говорить, что я не нейрохирург. Бесполезно! Я уже понял, что во мне видят не просто хирурга, а представителя любой хирургической специальности, за исключением, пожалуй, лор-врача и гинеколога.
В палате, куда меня привели, уже был начмед Семен Семенович Лившиц, еще два педиатра, мама пострадавшего и сам собственно пострадавший. Сережа, пятнадцатилетний худенький подросток, сидел на кровати, поджав ноги по-турецки, дурашливо смеялся, корчил рожи и показывал присутствующим язык. От него исходило такое алкогольное амбре, что впору было предлагать закуски.
— Послушайте, коллеги, да он же у вас в дупель пьяный! — констатировал я, осмотрев парня.
— Да как вы смеете! — фурией взвилась мама мальчика, красивая ухоженная дама. — Кто дал вам право делать такие выводы?
— А вы сами не видите? — спокойно спросил я.
— Что я должна видеть?!
— Что ваш ребенок пьян. Кто вам сказал, что его избили?
— Сам Сережа!
— Я думаю, что он вам солгал.
Сережа скорчил очередную рожу, сказал: «Тпрю-ю-ю-ю-ть!», после чего завалился на бок, пустил тягучую слюну и… захрапел.
— А-а-а-а-а! — заголосила женщина. — Ну, что вы все стоите? Он же умирает!
— А хирург-то прав, — заявил начмед, принюхавшись. — Черт побери, он пьян.
— Да что вы такое говорите, Семен Семеныч! — завопила мама Сережи, и ее красивое лицо исказила злобная гримаса. — Мой мальчик не пьет! Он отличник, музыкальную школу закончил. Я вас прошу, помогите.
— Послушайте, — попытался я объяснить еще раз. — Ваш сын мертвецки пьян. Его не надо спасать, ему не нужна наша помощь. Он проспится — и все будет в порядке, понимаете? Раньше, может, и надо было желудок промыть, а сейчас уже поздно.
— Я так этого не оставлю! — ярилась дама. — А вас, — она грозно посмотрела на меня, — привлекут за неоказание помощи. Это я вам обещаю!
«Отличное, начало. Сначала чуть не пристрелили, затем коновалом обозвали, потом главный пропесочил из-за ерунды, теперь еще эта тюрьмой грозит из-за того, что ее сыночек назюзюкался. И это за какие-то двое суток! Ну, дела! Что дальше-то будет?»
— Дмитрий Андреич, я вас прошу, позвоните в нейрохирургию, проконсультируйтесь, может, они чего подскажут, — проговорила заведующая детским отделением.
— Алла Борисовна, что я им скажу? Тут у нас пацан пьяный лежит, чего делать? Так, что ли?
— Может, он не пьяный, может, у него так черепно-мозговая травма протекает?
— Алкогольное опьянение у него так протекает.
В этот момент позвонили со «скорой» и попросили срочно подойти: привезли парня, порезавшего руку о стекло. Я пошел работать; потом подошел начмед:
— Дмитрий Андреич, зря вы так с ней. Она баба влиятельная, и муж у нее большая шишка.
— А как так? — спросил я, снимая окровавленные перчатки. — Я высказал свое мнение. Вижу, паренек пьян, ни ссадин, ни кровоподтеков ни на голове, ни на лице нет, а выхлоп — хоть закусывай.
— Так-то оно так, но баба сильно говнистая, если что, по судам затаскает.
— Семен Семеныч, даже если у него и есть черепно-мозговая травма, в чем я сильно сомневаюсь, то мы ее никак сейчас не выявим. Компьютерного томографа у нас нет, поэтому остается ждать. Насколько я помню из курса нейрохирургии, в данном случае, когда нет явных признаков травмы, необходимо время. Если он не проспится и останется загруженным, тогда будем думать о черепно-мозговой травме, а сейчас алкоголь завуалировал клинику, если она и была.
— Ну, пацан уверяет, что была. Говорит, шел домой, поймали какие-то мужики, избили, приставили воронку в горло и влили водку. Сейчас его отец весь райотдел на уши поднял, все чердаки и подвалы, все блатхаты шерстят.
— Ищут, значит, тех, кто насильно поит других водкой?
— Ну да. Вы бы еще раз мальчика осмотрели и записали в историю болезни. Мало ли чего.
Сережа крепко спал, рядом сидела мать и держала его за руку. Слезы смыли косметику, но все равно ее лицо оставалось красивым. Лишь гневно вспыхнули глаза, когда я вошел в палату. Я повторно осмотрел парня, ничего сверхъестественного не обнаружил.
— Зрачки одинаковые, на свет реагируют, мененгиальных знаков нет, все рефлексы живые, одинаковые с обеих сторон, ну не вижу ничего криминального! — сказал я и ушел из палаты.
— Ну, ты у меня еще попляшешь! — прошипела дама.
Домой я попал только в десятом часу. Ночь прошла спокойно — только один раз подняли, полпервого; съездил, посмотрел больного с болями в животе, но страшного ничего не было, так что я практически выспался.
Утром, подходя к больнице, я увидел высокого седого мужчину в милицейской форме с погонами полковника. Он в компании матери юного пьяницы Сережи ждал меня у входа в хирургический корпус.
Я похолодел.
— Доброе утро, доктор! — приветливо произнес полковник и протянул мне руку. — А мы вас поджидаем!
— Здравствуете, доктор! — как можно мягче произнесла его жена, краснея.
— Здравствуйте, чем обязан?
— Я бы хотела перед вами извинится за вчерашнее, — сказала мама Сережи. — Я с вами себя так гадко вела, а вы были правы. Сережка-то и правду напился. А я, дура, вам не поверила, угрожала. Простите!
— Вы представляете? — перехватил инициативу муж. — Сказал, что его избили и влили в рот водку. Мы весь поселок перерыли.
— Наверно, по пути раскрыли пару-тройку преступлений? — едко заметил я.
— Ну, не без этого, — улыбнулся полковник. — Оказывается, они с ребятами решили водку попробовать, чтоб, значит, побыстрее повзрослеть. На троих одну выпили и окосели с непривычки. Ну, чтоб мы его не ругали, он и сочинил эту историю про избиение.
— Понятно, я на вас зла не держу. Я ж знал, что никакой травмы не было.
— Вы настоящий профессионал, — сказала дама. — А я поначалу не поверила вам.
Мы распрощались, муж пожал мне руку, и каждый пошел по своим делам.
Осень застучала дождями по остывшей земле. По утрам на лужах появился тонкий ледок. Зеленый цвет стал отступать перед желто-багряным. Осеннее солнце уже не припекало, на полях и огородах собрали урожай. Наступил октябрь.
Три месяца моей работы в ЦРБ пролетели как одна невероятно длинная неделя. Потихоньку я втянулся в работу и адаптировался к местным условиям. Леонтий Михайлович приехал только в конце августа, а на подмогу мне так никого и не прислали. Больше месяца я работал один.
Многие думали, что я плюну на все и сбегу в город, как мои предшественники. Между собой медперсонал называл меня «девятым». Но «девятый» никуда не девался.
Да, мне было очень тяжело: и прием, и стационар, и дежурства на дому, и экстренные ночные вызовы в больницу. Больше половины вызовов на «боли в животе». Что это за показание к вызову хирурга? Получается, что терапевтов должны вызывать на «боли в голове», «боли в сердце», а гинекологов на «боли в вагине». Мне непонятно было, почему наши фельдшеры не говорят медицинским языком: подозрение на аппендицит, панкреатит, холецистит и т. п. Нет! Боли в животе, и все тут! Как это у Куприна было: «Ни есть, ни пить не можу, в середине болит». Так я и не смог фельдшеров переучить.
Эта работа была отличным тестом на выживаемость. Я знал: если справлюсь — смогу работать районным хирургом. Нет — значит, нет.
Пока заведующий был в отпуске, у меня почти не было времени, чтобы учиться. Но если выдавалась свободная минутка, я садился за книги и продолжал консультироваться у медсестер. Они своим опытом могли дать фору любому молодому хирургу.
За месяц самостоятельной работы я прооперировал еще пару аппендицитов, прободную язву двенадцатиперстной кишки, ну и всякое другое по мелочам. Никто не умер, никто больше на меня не жаловался. В санавиацию я ни разу не позвонил, работал сам, да, по правде говоря, и больных таких не было, чтоб не справиться. Повезло, конечно.
С выходом Леонтия Михайловича стало полегче. Я вел прием и две палаты на отделении — одну «чистую», одну гнойную. Ермаков занимался больными в стационаре. Экстренные дежурства мы поделили по неделям. Одним словом, работа устаканилась, и потянулись обычные трудовые будни.
С выходом Ермакова мы наконец занялись и плановой хирургией, до которой у завотделением не доходили руки, пока он был один. Он оперировал не только хирургических больных с желчнокаменной болезнью, грыжами, варикозной болезнью нижних конечностей, опухолями кишечника и желудка и другими, но и занимался травматологическими пациентами. Оперировал больных с переломами трубчатых костей, привычными вывихами плечевого сустава, повреждениями сухожилий, умел делать и кожную пластику после ожогов, выполнял трепанацию черепа при черепных гематомах в экстренных ситуациях.
Ознакомительная версия.
