— Тебе кто разрешил?
— А кто-то должен разрешить?
— Поставь на место, это ребенку!
— Ребенок такой продукт выливает в унитаз.
— Это тебя не касается!
— А что меня касается?
— Тебе лучше знать! И вообще, тебе тут делать нечего!
— А где мне есть что делать?
— Мама! — позвала Маша. — Мамочка, ты мне нужна!
Наташа взяла из рук Сергея баночку со сметаной, поставила ее в холодильник и ушла.
Сергей спокойно вынул снова баночку, вытряхнул содержимое себе в рот и вытерся салфеткой.
Жена вернулась на кухню. Увидела пустую баночку, спросила:
— Не подавился?
— Вроде, прошла.
— Так, может, еще чего-нибудь подкинуть? Там икорочка еще есть!
— С удовольствием, но чуть погоди. Ты не закончила мысль — где мне есть что делать?
— А хотя бы там, где оставил спои пиджак! — бросила ему в лицо Наташа и принялась бессмысленно переставлять кастрюли на плите.
— Допустим, па работе.
— Врешь! У тебя нет больше работы! Тебя выгнали!
— О! — удивился Сергей. — Вы уже в курсе?
— Мы о многом в курсе, но молчали!.. Молчали, потому что на что-то надеялись!
А теперь поняли — надеяться не па что!
На себя только надо надеяться! Ты посмотри — на кого ты стал похожим!
— На кого же, интересно?
— На клоуна! Ты всем улыбаешься, со всеми шутишь, всех обожаешь и всем врешь! Ты — предатель! Ты у родной матери сколько не был?
— Эго место больное — не касайся!
— У тебя нет больных мест! Они у тебя задеревенели! Ты — дерево! Бревно! Как тебе не стыдно дочке смотреть в глаза?!
В дверях появилась в ночной сорочке Маша, укоризненно сказала:
— Ты, папочка, значит, не послушал меня? Не отряхнулся?
— Вот, отряхиваюсь… — улыбнулся Сергей.
— Давай я помогу тебе… — шагнула дочка, но Наташа остановила ее.
— Завтра в сад! Без тебя тут разберемся! — И потащила в комнату.
Сергей достал из холодильника баночку с икрой, взял кусок хлеба и стал неторопливо делать бутерброд.
Наташа от удивления остолбенела.
— Ты что?
— Что? — поднял Сергей голову, доверчиво улыбнулся. — Спасибо за совет.
— Так… — Она села на стул напротив, положила ладони на колени. — Теперь слушай.
— С удовольствием, — кивнул он и принялся жевать. — Только не части.
— Скажу!.. — В глазах ее горела нескрываемая ненависть. — Ты — животное.
— Все мы животные. А если конкретно — обезьяны. И ты в том числе…
— Я тебя ненавижу!
— Все правильно. От любви до ненависти один шаг. Когда-то любила, теперь ненавидишь.
— Нет!.. Никогда не любила! Видимость создавала — да, но чтоб любить — нет!
— Вот тут мы и врем маленько! А встречи, свидания, женитьба? Дочка, в конце концов?
— Дочка?.. — усмехнулась Наташа. — Ты-то к дочке какое имеешь отношение?
— По-моему, самое прямое.
— Это по-твоему. А если по-моему, самое никакое. Постороннее!
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что слышал!
— Врешь!.. — Сергей отложил бутерброд, встал. — Ты врешь!.. Послушай, не надо!
Наташа тоже встала, вид у нее был самый решительный.
— Ты хотел услышать? Получай… За что боролся, на то и напоролся!
— Все равно врешь!.. Она же — копия я!
— В чем?
— Во всем!.. Она даже ходит, как я!
— Она ходит, как обезьяна, потому что мы все от обезьяны!.. Сходи в зоопарк, понаблюдай!
— Хорошо, чья она дочь?
— Теперь это уже не имеет значения?
— Имеет! Чья она?.. С кем ты?..
— Не помню! Постаралась забыть! Но если тебе очень нужно — вспомню! Вспомню, чтоб тебе было легче!
— Врешь! — заорал Сергей и пошел на жену. — Врешь, сволочь!
— Не смей! — Наташа отступала, защищалась, отталкивала его руки. — Не смей меня трогать!
— Ты же врешь! — Он схватил ее за плечи и стал изо всех сил трясти. — Ты же врешь! Это моя дочь! Она моя! Она единственная! Я никому ее!.. Поняла?! Никому!..
— Не трогай меня! Ну, отпусти же! — Наташа вырвалась, метнулась по коридорчику и юркнула в ванную.
— Открой! — Дверь была заперта, и Сергей стал рвать ее. — Открой! Открой и скажи, что ты наврала! Открой или иначе я высажу дверь! Я убью тебя!
Жена не открывала, дверь уже поддавалась — полетели крючки и петли, а он все не успокаивался и уже беззвучно, с одним только стоном доделывал свою работу.
Наконец дверь рухнула, и Сергей увидел Наташу. Она сидела почему-то на унитазе и беспрестанно шептала, глядя испуганными глазами на мужа.
— Не надо, Маша… Не надо, Маша… Не надо, Маша…
Сергей вдруг остановился, словно из него мгновенно вышел весь воздух, устало опустил руки, постоял какое-то время неподвижно, повернулся и побрел на выход.
В прихожей все же задержался, затем вошел в комнату и увидел, что дочь спокойно и беззаботно спит. Наклонился близко-близко к ней, коснулся губами нежного детского личика, поправил одеяльце и вышел.
— Моя дочь! — произнес он громко, поднял сжатый кулак в воздух, встряхнул им и вышел из квартиры.
Людей на вокзале почти не было. Неярко горели неоновые фонари, то там, то сям дремали редкие пассажиры, на отдельном месте сидел милиционер и читал книгу.
Сергей, еще больше промокший и озябший, подошел к кассе, нагнулся к окошку.
— Мне в сторону Синельникова.
— Только утром.
— А раньше?
— Раньше не будет.
— А, может, как-нибудь получится?.. Мне к матери срочно надо. Заболела мать.
— Поезда раньше утра на Синельниково не будет. Понимаете? Я же сама вам его не сделаю?
— Ну, правильно…
Сергей под пристальным взглядом милиционера отошел от кассы, постоял в раздумье. Затем что-то пришло ему в голову, и он чуть ли не бегом направился на перрон.
Пересек основные пути, выбрался на запасные, где стояли товарные составы. Увидел машиниста, подбежал к нему!
— Отец! Не в сторону Синельникова, случайно?
— Совсем наоборот, сынок! — пошутил молоденький машинист и показал на второй состав поодаль. — Вот у него спроси. Он точно на Синельниково.
— Спасибо… — Сергей торопливом трусцой понесся в указанном направлении, пару раз поскользнулся на мокрых путях и наконец достиг цели. — Мне в сторону Синельникова. Не подбросите?
— Не положено, — ответил тот и стал подниматься наверх. — Для этого существуют пассажирские поезда.
— Мне к матери. Понимаете? Мать заболела, а поезд только утром.
— Не положено!
Машинист увидел загоревшийся свободный светофор и нажал какую-то ручку в кабине.
Состав легонько тронулся.
— Товарищ! — Сергей пошел следом. — Ну ведь нужно! Мать!.. У вас же самого есть мать!
— Так ведь околеешь!.. В тепловозе нельзя, а там околеешь!
— Не околею! Значит, можно?
— Подожди!.. — Машинист достал откуда-то старую телогрейку, бросил ее вниз. — Держи Можешь себе оставить, она старая.
— Спасибо!.. — Сергей выбрал подходящий вагон, разогнался, на ходу запрыгнул в него, пристроился на задней площадке, накинул на плечи тужурку и улыбнулся.
Поезд набирал скорость все больше, через каких-нибудь пять минут освещенные городские постройки кончились и по сторонам замелькала черная мокрая степь.
Вагон сильно качало, ветер вместе с колючими каплями подхватывался то справа, то слева, а то и вообще непонятно с какой стороны, под ноги дуло, и голова леденела от холода. Пришлось сесть на корточки,
укутаться чуть ли не до самой макушки, и в таком положении вдруг оказалось и теплее и уютнее.
Сергей не почувствовал, как уснул. Проснулся он оттого, что состав стоял, вокруг не было ни души, и лишь — куда ни глянь — один товарняки.
Где-то давало маневровые указания радио.
Сергей спрыгнул на землю, размял затекшие ноги, прошелся туда и обратно. Ночь была на исходе, и серое мокрое утро начинало робко разбавлять черноту.
Он глянул вперед, глянул назад, присел, чтобы заглянуть под вагон, и тут увидел, что с той стороны состава копошатся какие-то люди. Человека четыре, не больше.
