— У нас в отряде была симпатичная блондиночка. Она провалилась в Медицинский институт, поступила в медицинское училище, стала медсестрой. Очень она мне нравилась. Я ее встретил через несколько лет. Я уже отслужил в армии и закончил институт. Школьником я был робким, а тут решил поухаживать. Но увы! Она сообщила, что вышла замуж за нашего бывшего пионервожатого Бурцева. Кстати, вы очень похожи на мать, и поэтому тоже мне очень нравитесь. — Директор Келлерман протянул мне визитную карточку. — Если будут проблемы, обращайтесь. С директорами ликероводочных заводов многие дружат, почему — сам не знаю. Ведь нормальному человеку не надо больше одной бутылки водки за присест. Атавизм. Тянется со времен дефицита. Тогда дружили с буфетчицами, заведующими магазинов.
— А сейчас с кем дружат? — спросила я.
— Ни с кем, — ответил Келлерман. — Сейчас все можно купить за деньги. Дружба требует времени. Раньше я дружил с врачами, делал подарки, поздравлял с праздниками. Сейчас у каждого врача твердая такса по курсу доллара. Заплатил — получил. Времени стало больше, остается даже на эти дурацкие тусовки.
И тут движение в вестибюле замерло. Все смотрели в сторону небольшого возвышения, на котором стоял председатель правления нового банка, худощавый мужчина лет тридцати, в очках.
— Раньше такие были младшими научными сотрудниками или завлабами, — сказала я Заместителю. Большинство приятелей бывшего моего мужа Милёхина были похожи на этого банкира.
— А он — бывший, но только старший научный сотрудник.
Председатель правления банка произнес краткую речь о преимуществах своего банка, призвал к сотрудничеству и обещал льготы.
И снова толпа начала двигаться. Я не обедала, поэтому два бокала шампанского привели меня в состояние легкости и даже легкомыслия. Я радостно поздоровалась с известным телекомментатором и только потом сообразила, что не знакома с ним, а просто много раз видела по телевизору. Были и другие незнакомые знакомые: киноартисты, очень известная певица, я только не помнила ее фамилии.
Один из киноактеров с того же возвышения, что и банкир, исполнил под гитару песню. Ему бурно аплодировали.
— Триста долларов, — прокомментировал Заместитель.
Потом пела певица.
— Пятьсот долларов, — сказал Заместитель.
Но я помнила, зачем сюда пришла.
— А Шахова вы уже видели? — спросила я Заместителя.
— Еще нет. Но он здесь.
Мы двинулись в одну сторону, потом прошли вдоль стены и у стойки бара увидели трех мужчин лет по пятидесяти, среди них был Шахов. Я его вспомнила. Он был у нас в доме. Мне было лет двенадцать, ему — около тридцати.
Высокий, чисто выбритый, в темно-синем костюме с малиновым галстуком и, что тогда меня поразило, малиновыми, под цвет галстука, носками. От него пахло незнакомым мне одеколоном. Отец всегда пользовался только «Шипром». Я обращала внимание на таких отмытых с детства мужчин, потому что выросла в микрорайоне, который был заселен рабочими семьями из центра Москвы. Там на месте старых домов строились престижные, улучшенной планировки дома, квартиры в которых получала партийная и советская элита. Мужчины нашего микрорайона были с обветренными и загорелыми лицами, по лицам можно было определить, кто работал на стройках или в цехах. Они пили каждый день понемногу после работы и помногу в воскресенье. Если на праздники они надевали костюмы и галстуки, то чувствовали себя в них неудобно, костюмы им всегда были тесноваты, потому что выходной костюм покупается один на всю жизнь.
Шахов замечательно носил костюм, рассказывал анекдоты, и даже мать, обычно молчаливая, смеялась, а потом расспрашивала отца, откуда такой приятный молодой человек. Отец рассказал, что ему только тридцать. Я тогда быстро прикинула, что он старше меня на восемнадцать лет. После появления Шахова я стала обращать внимание, на сколько мужья старше своих жен, и оказалось, что мужчины всегда женились на женщинах моложе их, и мой отец был старше матери, правда всего на семь лет.
Шахов, окончив институт, остался там секретарем комсомольской организации, написал диссертацию, стал кандидатом наук, и его сразу взяли на работу в Московский горком комсомола, а потом в Центральный Комитет комсомола. Но у него возникли какие-то неприятности, и его перевели работать в Министерство морского флота. Отец говорил, что, если бы не эти неприятности, Шахов стал бы работать в Центральном Комитете партии, а оттуда пришел бы в министерство не заместителем начальника главка, а заместителем министра или даже министром.
Потом, когда я заканчивала школу, у Шахова снова были неприятности, которые касались и отца.
Отец получил выговор, а Шахов ушел из министерства.
Шахов, увидев нас, оставил мужчин у стойки и подошел к нам.
— Здравствуйте, Вера, — сказал он, улыбнулся и поцеловал мне руку.
— Здравствуйте, Арсений, — ответила я. — Забыла ваше отчество.
— Для вас я всегда Арсений. А когда-то я был влюблен в маленькую девочку Веру. У отца больше не было осложнений?
— О чем это вы? — спросила я.
— Я знаю, что Ивану Кирилловичу сделали операцию в Швейцарии. Я слежу за его здоровьем, все-таки он мой бывший шеф и много для меня сделал. Но мне передали, что у него вчера начались осложнения и его снова положили в клинику. Я сразу же позвонил, и меня заверили, что послеоперационные осложнения — почти норма. Вы правильно сделали, что отправили его в Швейцарию. У нас тоже есть хорошие хирурги, но у нас плохо выхаживают после операции.
Мне ничего не оставалось, как сказать:
— Я думаю, отец скоро вернется на работу.
— Не очень скоро, — сказал Шахов. — Кстати, Александр Петрович, у меня к вам и к Вере скоро будут интересные предложения.
— У вас всегда интересные предложения, — ответил Заместитель.
— Что вы имеете в виду? — спросил Шахов.
— То, что сказал.
И я вдруг поняла, где мы проиграли. И наш проигрыш еще надо анализировать, потому что абсолютно безнадежных ситуаций не бывает. Решение еще предстояло найти. А пока их надо развести. Шахов и Заместитель смотрели друг на друга и напоминали двух псов на еще нейтральной территории, они были готовы к схватке по разделу территории, и Заместитель еще не понимал, что уже проиграл матерому и опытному Шахову и проиграет окончательно, если не отступит. Я уже решила отступить, чтобы выиграть время.
— Мне очень интересно выслушать ваши предложения. — Я улыбнулась Шахову на полную катушку.
— Тогда назначим время и место встречи, — предложил Шахов.
— Приезжайте к нам, — предложила я.
— С удовольствием. В конце недели, — ответил Шахов и, прощаясь, поцеловал мне руку. А Заместитель и он молча раскланялись.
Теперь можно было и уходить. Я сыграла свою роль королевы. Когда Заместитель представлял меня, на фамилию Бурцева, как сказала бы моя дочь Анюта, «западали». Меня рассматривали, и цепкие взгляды женщин ничего не пропустили в моей одежде. Видимо, мифы в этой среде распространялись быстро. Наверное, во многих московских домах уже обсуждали, как золушка стала принцессой, а может быть уже и королевой. И молодые вице-президенты смотрели на меня по-особенному, некоторые явно старались, чтобы их запомнили. В московской деловой среде уже заключались династийные браки, объединялись состояния или деньги соединялись с государственными постами. Я еще раз с нежностью подумала о Насте, которая одела меня в хорошую броню лучших европейских домов моды.
— Я готова покинуть это ристалище, — сказала я.
— Я тоже, — ответил Заместитель.
Когда я села в машину, то не выдержала и достала сигареты.
— Если не возражаешь, я закурю, — сказала я Заместителю. — Все-таки это мой первый выход в свет.
— Ты держалась великолепно, — похвалил меня Заместитель. — Как будто тусовалась всю жизнь.
— Спасибо.
Мне нужны были эта похвала и одобрение.
— Куда поедем? — спросил Заместитель.
— А разве есть выбор? — спросила я.
— Конечно, — ответил он. — Или к тебе, или ко мне.
— Тогда к тебе. Мне очень у тебя нравится.
Мне действительно нравился дом Заместителя, а главное, я не хотела показывать нищеты своего дома. И мне хотелось на предстоящие субботу и воскресенье забыть обо всех проблемах и заботах. А завтра я решила съездить к дочери и матери. Пойти купаться, полежать на берегу речки. Шофер ждал моего звонка.
Мне показалось, что Заместитель ехал быстрее обычного. Мы вошли в квартиру, и он стал сразу раздеваться. Я первой бросилась в ванную, быстро приняла душ и, не стесняясь его, вышла голой и, пока шла до спальни, чувствовала его взгляд.
Я лежала на прохладных простынях и ждала его. Мы уже не спешили. Мне показалось, что я его понимаю и он понимает меня. Занятие сексом чем-то мне напоминает танец. Я с удовольствием подчиняюсь, я даже люблю, когда меня ведут, но наступает момент, когда надо вступать мне. У меня, как у каждой женщины, меньше физических сил, я их берегу, отдаваясь, но, когда он устает, вступаю я. И хотя в любовной игре нет ни победителей, ни побежденных, мужчина всегда запоминает последний яростный женский напор. Он уверен, что к этой победе привел он, но я и сама, и по рассказам Риммы знала, что, если не рассчитаешь сама, когда надо вступить и бросить в прорыв последние свои резервы, можешь получить только чувство неудовлетворения и головную боль.
