Все дальше в космос.
Мы ехали в аэропорт на такси. Уже за городом я попросил остановиться и нарвал полевых цветов – огромный букет из васильков и лютиков. Сам не знаю кому.
Было раннее утро. Желторотые на своих длинных шеях лютики гнулись к земле, к распластанным грудям мать-и-мачехи, где уже толкались-тыкались, как щенки, раскрывшие десницы васильки и куриная слепота. Бледный город за спиной корчился заспанной рожей в предчувствии дыма и гари заводских труб. Утренний туман искажал черты перекошенного от скуки лица проснувшегося зомби-наркомана-таксимана.
Мы, как и большая часть жителей родных пепелищ в этот час, смотрели на мерцающий синим пламенем экран телевизора. В зале ожидания высоко над креслами повесили огромное табло-плазму. Каждый час по центральному каналу в экстренных выпусках новостей пускали информацию о том, как охранники кандидата на место губернатора вступили в перестрелку с вневедомственной охраной банка «Глобакс».
Наш самолет должны были подать около девятнадцати. Около одиннадцати дала первые комментарии Железная леди. Их и показаниями-то нельзя назвать. Скорее, невнятное мычание – мол, кто-то попытался совершить на нее покушение. С целью запугать и дискредитировать в глазах Кремля. Кто точно, она не поняла. Всего скорее это происки конкурентов. Но это уже не важно.
Жан пошел в бар заказать чашечку кофе, а Рауль – стакан свежевыжатого апельсинового сока. Появились они нескоро. Все это время мы, задрав головы, тупо пялились на экран.
– Пойдем, – деликатно потряс меня за плечо Жан.
– Куда?
– На кудыкины горы – албанскими авиалиниями!
Проходя паспортный и таможенный контроль, мы немного мандражировали, хотя знали, что так быстро нас искать не бросятся.
Девушка в летной шапочке ВВС и с глазами, узкими, как у рыси, по привычке смотрела на экран. Пустой экран.
– Все в порядке? – улыбнувшись, спросил Жан.
– Да, – ответила мадам, протягивая паспорт.
Я отделил от букета цветов половину и протянул смущенной женщине. Столько страданий, преступление среди белого дня – и все впустую.
– Что вы делаете? – растерялась женщина. – Нам не положено!
– Любуемся! Вы прекрасны!
– Спасибо, – щечки слились с пунцовым цветом губ.
– А как вас зовут? – спросил я.
– Сусанна.
– Что-то мне это напоминает, – улыбнулся я.
– Счастливо оставаться, Сусанна, – улыбнулся Рауль.
– А знаете… красивое имя… – выдал комплимент Эрик.
– Спасибо.
– Ну, Сусанин, смотри, – усаживаясь, сказал Жан, – если в Албании нам будет плохо…
– Там нам будет хорошо, – уверил я, – там все такие, как мы: грабители банков.
– А если там мы не застанем твоего друга? – засомневался Рауль. – Если твои кудыкины горы окажутся недостаточно приветливы?..
– Есть же, в конце концов, у него еще друзья? Найдем себе новых друзей, куда мы денемся, – пенял я на пенную мечту. – И потом, там не кудыкины горы, там Балканы и море!
– Точно, там нам по крайней мере будет не хуже. – Эрик развернул положенный на сиденье желтый лист ежедневника «Ведомости» с небесным графиком, иллюстрирующим уровень благосостояния граждан всех стран мира. На первом месте по уровню медицины и образования и потребления оказалась Норвегия. За ней стояли страны зеленого континента – Австралия и Новая Зеландия. Огромная Россия оказалась в списке на шестьдесят пятой позиции, сразу после крошечной Албании.
От выкладок корреспондента Бруснева стало совсем грустно. Боже, куда я лечу? Зачем менять шило на мыло? И потом, какая разница – Албания или Россия?! Я понимал, что, улетая с этими придурками в страну грабителей банков, я все дальше убегал от себя. Ища на свою задницу дальнейших приключений. Убегал от правосудия и законов взросления, в надежде, что с ними, там, я не потеряю наивный взгляд на вещи. В конце концов, должна на земле остаться черная дыра – земля, не подчиняющаяся всеобщему тяготению и живущая по своим законам. Может, после того как планета, подобно юле (не путать с Юлей), соскочит с собственной оси и накренится и когда другие страны зачерпнут от силы мирового океана, лишь Албания выстоит и станет новым процветающим краем – обетованной землей нового человечества.
Лайнер, плавно оттолкнувшись от телескопического трапа, поехал искать взлетную полосу. С первых минут полета стало ясно: она будет головокружительной – наша дальнейшая жизнь. Но от этого ощущения легче не становилось. Уши закладывало, тошнило. Это ведь надолго, в худшем случае навсегда. В какой-то момент меня всего затрясло внутренней такой тряской… Что это – страх, озноб от тоски?
Я прильнул к стеклу иллюминатора. Вот он, мой город. Город, в котором я рос и любил. Город, где похоронены мои родители и юношеские надежды. Надежды, неосознанные, как завернутый в газету, вместо селедки, напалм. И когда я успел намочить его в воде?
Самолет набирал высоту. Улицы и площади внизу казались все меньше и меньше. Маленькие дома, маленькие люди, маленькие машины. Я впервые летел на самолете, хотя мечтал об этом с детства. Но как-то не получалось. Однажды я уже взрослым дядькой навестил родной двор и школу и ужаснулся собственным ощущениям. Все, что мне в детстве виделось таким грандиозным и гигантским, вмиг оказалось ужасно маленьким и неказистым. А теперь мне и весь город казался маленьким и ничтожным. Я летел в страну, о которой и подумать ничего толком не мог. Говорят – страна орлов. А на самом деле – черная дыра на теле Европы, где время коллапсирует вместе с пространством и сжимается в маленькую черную точку. Ну и пусть! Потому что когда уже нет никакого плана на жизнь и надежды на себя, тогда точно нужно все кардинально менять – менять свои координаты во времени и пространстве, все бросив и отправившись в полную неизвестность.
Листы из тетради
Он привел девушку. Блондинку в белом плаще с тонкими правильными чертами лица, с длинными волосами и голубыми глазами. С чуть вздернутым носом и пухлыми розовыми губами. Он снял с блондинки плащ – под ним оказался комбидрес из кожи с металлическими заклепками. Под шелковым платком-шарфиком кожаный ошейник. Милая скромная девушка встала на четвереньки, опустила глаза. Я подошел, нагнулся, прикоснулся губами к губам синеглазки. И проснулся от этого обжигающего, едва уловимого прикосновения-поцелуя и скромного взгляда. И оказался один на один с собой. Мной. Я.
И вдруг это особое чувство, что если сейчас, сейчас же, срочно, не умоюсь, то мне станет совсем худо. Я встал и вышел, лицом к ребятам, как та женщина в театре, опрокидывая стаканчики и бутылку, припрятанную в ногах у Жана.
– Ты что делаешь?! – возмутился Жан.
– Вот сволочь, – сказал Эрик, – попрощаться не дал.
– Ты куда? – спросил Рауль.
Подковырнув большим ключом от квартиры замочек маленькой туалетной двери, словно замочек был пивной пробкой, я проник в заветную комнатку. Сортир меньше, чем в моей бывшей квартире. Тут самолет качнуло, и я плюхнулся на унитаз. Посидев так минуты три, достал из-за пазухи то, что я вытащил из личного ящика Александры в банке. То, что я вероломно спрятал от ребят, и то, что я им никогда не покажу.
Папку с листами из тетради. Дневник Александры, в котором она на каждой странице записывала свои – хлынувшие, как дождь и шквалистый ветер с неба – первые переживания юношеской любви. Маленькая девочка любит маленького мальчика. Любит бескорыстно, преданно и самозабвенно. Любит, как только может любить чистая, наивная душа. Детские тетради за давностью лет расползлись на ветхие листы, исписанные правильным девичьим почерком и страницы с каракулями от мужского лица. Кое-какие моменты она мне напомнила.
Вот мы идем вдоль реки по набережной, идем из школы. Я несу ее портфель. В нем нужная мне тетрадь!
– Что это? – спрашивает она меня, увидев розовую бутылку, вмерзшую в лед.
– Это послание Бога! Оно запечатлено в кулаке из искрящегося льда. Горы льда и море пьянящего весеннего напитка.
– Разве можно набрести на послание Бога случайно?
– Только случайно и можно! – излучал я бредовые весенние мысли.
– И ты не хочешь прочитать, что в этом послании?
– Зачем, я и так пьян от любви ко всему, что меня окружает. От солнца, ветра в лицо, от тебя! Лучше ты дай мне почитать свою тетрадь с красным вензелем. А я дам тебе почитать свой дневник.
Зачем я тогда заговорил о любви? Зачем всколыхнул чистую душу? Зачем спровоцировал встречное движение? Я хотел получить эту тетрадь с решенными задачками, один плюс один, с математической формулой любви, и вот я ее получил! И теперь судорожно сжимаю в руках! И тут же другие листы – с эротическими фантазиями мужчин. Возможно, прочитав их, она не захотела больше жить. Не смогла от чувства стыда и разочарования. Кто их написал? Эрик или кто-то другой, кого Александра любила больше жизни. А может, это мои фантазии? Какая разница, если под ними может подписаться каждый из нас. Теперь это уже не имеет никакого значения. Теперь, когда случилось то, что случилось. Встреча с Жаном и Рулем, ограбление банка, бегство из страны. И вся эта буря и турбулентность. Самолет немного трясет.
