После ее ухода Сэм уселся на крыльце, сжав голову руками. Вернувшись через два часа, она только вздохнула.
Сэм повернул на шоссе и влился в левую полосу.
Что он делает? Они вместе пять лет!
— Представь только, мы с тобой так долго! — возликовал он однажды.
— Представь, что мы женаты, — грустно сказала она и погладила его по руке. — Знаю, для тебя это трудно.
Каждую неделю он приносил Лайзе цветы. Нарциссы. Ее любимые. Приносил забавные маленькие подарки, которые, по его мнению, ей понравятся, и прятал в места, где она должна была непременно их найти. Клинышек копченого сыра. Плитку импортного шоколада с апельсиновым кремом внутри. Звонил ей четырежды в день, и каждый раз, когда она открывала подарок от него, ему становилось стыдно при виде ее светившегося надеждой лица.
— Ты счастлива? — спросил как-то он и, когда она помедлила с ответом, вздрогнул.
— Конечно, — сказала она наконец.
Он твердил себе, что им по-прежнему хорошо вместе. Просто нужно больше времени. Пусть Лайза убедится, что не ошиблась, выбрав его.
Иногда Лайза упрекала Сэма, что тот слишком много времени проводит в госпитале, слишком часто вскакивает с постели, чтобы позаботиться о других женщинах, слишком долго говорит с пациентками по телефону и утешает тех, у кого еще не начались потуги.
— Но ведь ты сама хотела бы видеть своего доктора именно таким! — возражал он.
— Доктора. Но не бойфренда, — упрямилась Лайза. — Неплохо бы позаботиться и обо мне.
Она натянула на себя одеяло так, что виднелись только кончики черных волос.
Машина Сэма едва двигалась в общем потоке. Лето — худшее время для поездок, но если ты доктор, выбирать не приходится. Перед отъездом Сэм осмотрел всех пациенток. Он знал сроки не хуже собственного дня рождения. И твердил себе, что, если понадобится, всегда можно успеть к родам.
Был конец июня. Сэм опустил стекло и выставил в окно локоть. Вот он. Через столько лет шрам, извилистая линия, вьющаяся по руке, так и не поблек. Многие годы он даже в жару носил рубашки с длинными рукавами. Не хотел, чтобы люди спрашивали, почему изуродована рука. Не любил, когда на него глазеют.
Сзади загудели, и Сэм перестроился в другой ряд. Через месяц они с Лайзой поедут на Кейп-Код. В самый пик сезона. Будут жариться на пляже, купаться в океане и объедаться морепродуктами. Остановятся у отца и его подружки Люси, которые оскорбятся, если они хотя бы подумают об отеле.
Сэм открыл термос и глотнул кофе, сладкий и крепкий. Именно такой он любил. Развернул пакет с сандвичем. Цыплячья грудка с пряностями, аругула, сладкий перец на булочке с кунжутом. Лайза называла такой сандвич «проснись и пой».
Лайза. Впервые он встретил ее в три часа ночи. Когда только что потерял пациентку, одну из любимых, веселую, жизнерадостную сорокалетнюю женщину по имени Элинор, у которой во время первых родов остановилось сердце. И хотя он делал все возможное, чтобы ее спасти, она не взяла на руки ребенка, не дожила до этой минуты.
Сэм сидел с потрясенным отцом, пока не прибыли родственники, после чего спустился в ярко освещенный кафетерий. Ему было чертовски плохо.
Он уже собирался подняться наверх, посмотреть, в порядке ли отец. Ребенок родился здоровым. Элинор, возможно, сказала бы:
— Что же, я по крайней мере забеременела. Получила шанс родить. И это счастье.
К этому времени ее уже, наверное, увезли в морг.
Он допивал кофе, темный и с осадком, слишком долго пробывший в кофейнике, когда в кафетерий вошла молодая доктор в белом халате поверх бирюзового платья, со спутанными короткими темными волосами. Выглядела она так же отвратительно, как и он сам. К удивлению Сэма, она присела за его столик и влила в кофе его молоко.
— Не обижайтесь. У меня только что был нервный срыв, и мне нельзя оставаться одной, — пробормотала она, размешивая кофе ложкой.
— Мое молоко — к вашим услугам, — кивнул он. Было странно слышать свой голос после долгого молчания.
— Ничего, если я посижу? — спросила она.
Он пожал плечами. Какая теперь разница? Он не возражает против общества. Особенно человека, который не обидится, если он не захочет говорить.
Сэм взглянул на бейдж, прикрепленный к ее халату. Лайза Джин Миллер. Что-то он не помнит ее. Давно она работает в больнице?
Лайза подлила молока в кофе и рассказала, что она гастроэнтеролог и только что потеряла пациента.
— Неоперабельный рак. Четвертая стадия, — тихо добавила она.
Сэм отставил чашку.
— Я тоже, — вздохнул он, и она вздрогнула. — Я имею в виду — потерял пациента.
Сэм всегда любил женщин, но, как правило, был сдержан и осторожен в знакомствах. Лайза оказалась исключением. Потому что ее он полюбил мгновенно.
Они долго тихо говорили. О работе. О жизни. Люди вокруг них приходили и уходили. Лайза объяснила, что работает в «Масс Дженерал» только два года, но ей здесь нравится. Она любила этот город и не представляла жизни где-то еще. Она была одной из восьмерых детей в большой, жившей в Небраске семье. Единственной девочкой. И родители едва ли не с ее рождения копили деньги ей на колледж. Только она одна и не осталась на ферме.
— А братья как меня жалели, — смеялась она. — Не понимали, что можно быть счастливой, живя в городе.
Сердце Сэма билось слишком быстро. Когда Лайза поднялась, ему показалось самой естественной вещью в мире тоже встать. Они молча подошли к его машине. Лайза, не глядя на него, открыла дверь и села.
Когда он подкатил к ее дому, она просто взяла его за руку и повела к себе. Ушел он только утром и то потому, что ей тоже пора было в больницу. К концу месяца они жили на два дома.
— Как это мне так повезло? — спрашивал Сэм, целуя ее.
— Удача не имеет ничего общего с любовью, — покачала головой Лайза, и он вспомнил о матери.
— Удача имеет много общего со всем. Особенно с любовью.
Сэм схватил телефон, чтобы позвонить, но наткнулся на голосовую почту. Посмотрел на дорожные указатели, повернул направо и снова взял телефон. Его пациентов принял другой доктор, но хотелось убедиться, что все в порядке. Позвонил в свою службу, но сообщений не было.
Что же, Сэм вот уже несколько лет работал доктором и не переставал удивляться тому, как обернулась его жизнь. Изабел часто повторяла, что можно смотреть на вещи с разных углов и ракурсов, особенно с того, который имеет для тебя наибольшее значение.
Постепенно Сэм начал уставать. Впереди подмигивали огни вывески закусочной «Тик-Ток». Он остановился и вышел из машины. Парковка была забита. Но он должен немного размяться. Сэм любил закусочные. Они всегда напоминали ему о годах, когда мать брала его в путешествия и оба притворялись другими людьми.
— Помни, — сказала она ему незадолго до гибели, — я хочу, чтобы, когда ты вырастешь, твоя жена, или подружка, или друг… те, кого любишь, понимали тебя с полуслова. Чтобы даже необязательно было объяснять, что тебе нужно, потому что они уже должны это знать. Если ничего подобного не происходит… значит… это не любовь.
И Сэму вдруг стало грустно. Тогда он не совсем понимал, что имеет в виду мать, хотя пытался сделать все, чтобы она читала его мысли. Сидя в тот день рядом с ней, он мысленно повторял «поезжай домой, поезжай домой» так настойчиво, что разболелась голова. Но она, конечно, его не услышала и продолжала мчаться вперед.
Может, он выпьет кофе и съест пирожок. Впитает в себя атмосферу закусочной. И позже обо всем расскажет Лайзе. Прежде чем войти, он вновь ей позвонил. На этот раз она ответила, и в нем что-то дрогнуло.
— Жаль, что тебя нет со мной, — сказал он. — Прости меня.
Она немного помолчала, прежде чем ответить:
— Поговорим, когда вернешься.
Он вошел в закусочную и съел тарелку жареной картошки и бургер, все самое вредное и самое вкусное. И дал официантке такие чаевые, что та побежала за ним в уверенности, что это ошибка.
— Оставьте себе, — улыбнулся он, прежде чем вернуться к машине. Осталось полчаса езды до Вудстока, где теперь жила Изабел. Вудсток был прибежищем старых хиппи и людей, любивших оживленные магазины и веселые фильмы, но не суету и суматоху большого города. Сэм не ожидал, что Изабел уедет из Нью-Йорка, и уж менее всего предполагал снова увидеть ее через двадцать лет.
Это она отыскала его. Письмо Изабел стало потрясением. Оно пришло в больницу через две недели после короткой газетной заметки о Сэме Нэше в серии о лучших врачах Бостона. Репортер пришел, в его кабинет, чтобы поговорить с ним, поскольку пациентки дружно пели ему дифирамбы. Фотограф снял его у окна: белый халат небрежно расстегнут, на лице улыбка.
«Доктор, которого любят женщины», — гласил заголовок, и несколько недель после появления заметки коллеги безжалостно над ним издевались.
