Удивительно, что несмотря на такое количество волшебных умений и знаний, я совершенно не могу освоить несколько простейших действий, доступных любому идиоту — например, разговаривать по телефону, водить автомобиль и не пиздеть, когда не спрашивают.
Когда ты произвёл на свет количество говна, превышаю-щее массу твоего тела ровно в пятнадцать тысяч раз, когдаты выделил из себя столько спермы, сколько необходимо длявоспроизводства всех когда-либо живших людей, когда тыуже совершил все подлости, за которые пока ещё не сажаютв тюрьму, съел всё то, что можно съесть и не отравиться ивыпил всё то, что можно выпить и умереть, тогда это обыч-но означает, что ты в конце концов стал окончательно взро-слым человеком. И все открытия, которые ты сделаешь сюэтого момента, они все будут неприятные. И количество дёгтя на дне твоей души уже именно такое, чтобы подниматься со дна при любых этой души движениях.
И тогда немедленно нужно менять всё: имя, фамилию, цвет глаз и форму носа. Нет, пол менять не нужно, будет ещё хуже. Но стать наконец лысым, толстым, мусульманином, евреем, людоедом, космонавтом, пиарменеджером, директором спичечной фабрики, обосраться каким крутым, хозяйственным, бескорыстным, красивым, ну в общем кем угодно, лишь бы не собой.
Ангел
Женщина
Три
Человек
Дурак
Яйцо
Подземный Пушкин
Любовь и Космос
Шарик
Хочу Всё Знать
Люди добрые
Судьба Бармалея
Антураж
Третьяк без маски
Писатель
Мечты о будущем
Принцы
Общество потребления
Опять о свободе
Достойные люди
Борька
Лампа
Валентин и Валентина
Хорошие новости
Телевидение
Список миллиардеров
Старушечий Бог
Интернет для начинающих
Чижик-пыжик
Когнитивный Диссонанс
Репка
Василий Петрович встретил однажды в рюмочной Ангела.
Ангел был совсем на себя не похож, то есть довольно уже выпивший. Но Василий Петрович его всё равно узнал и спросил (ведь рюмочная — это специальное такое место, где можно задать вопрос кому угодно, даже совсем незнакомому человеку): «Выпьем?» — спросил Василий Петрович. «Выпьем», — согласился Ангел.
Василий Петрович купил два по сто. Там, в рюмочной, сто грамм без названия стоили двадцать один рубль, а с названием — двадцать четыре. Василий Петрович на всякий случай купил с названием: ведь если какой-то предмет уже всё равно существует, то лучше пусть у него будет какое-нибудь имя, пусть даже всего за три рубля.
«Тебя как звать-то?» — спросил Ангел, когда Василий Петрович вернулся с водкой. «Василий Петрович, — честно ответил Василий Петрович. — А тебя?» Ангел задумался. «Да зачем тебе, — сказал он наконец. — Всё равно не выговоришь. Ладно, давай выпьем».
Потом они ещё немного выпили — у Василия Петровича в тот день случились как раз деньги — рублей триста, что ли. Деньги, они у каждого человека могут случиться, даже у такого не слишком полезного, как Василий Петрович. Потом ещё немного выпили, а потом Ангел куда-то делся.
И оказался Василий Петрович каким-то образом на улице, освещённой очень жёлтыми фонарями — именно по таким улицам особенно любит ездить милиция. Милиция, она ведь что — она тоже живая, ей страшно ездить там, где совсем темно — мало ли что — вдруг выскочит злой какой-нибудь человек да и зарежет. А если фонари, то не так уж и страшно.
Поэтому милиция любит очень медленно ездить по таким улицам с выключенными фарами и внутри машины темно. Только горят красные огоньки: сигареты наверное или может быть глаза. И если попадётся такой машине человек, недостаточно уверенный в своём существовании, из неё тут же выскочит милиция и человека этого ограбит до нитки. Приятного мало, конечно, но такая уж у них работа.
Но в тот вечер по какой-то причине никакая машина по улице с фонарями не ездила, и поэтому Василий Петрович дошёл спокойно до своего дома и заснул. Только перед тем как заснуть подумал, что это наверное его Ангел спас.
И с тех пор, если с ним случалось что-то хорошее, то Василий Петрович всегда знал, что это Ангел постарался. А если случалось плохое, Василий Петрович не обижался: мало ли что, ангелы тоже люди — может выпил лишнего и не уследил.
А однажды Василий Петрович ехал в метро, и на станции Пионерская открылись двери вагона, а там, прямо напротив двери, на перроне лежал мёртвый Ангел. Рядом с ним сидел на корточках доктор, но ничего не делал из того, что нужно делать доктору, а вместо этого заполнял какой-то протокол. Над доктором полукругом стояли шесть пассажиров: мужчина, женщина, две старухи и молодой человек с девушкой. И лица у них у всех были одинаковые.
Тут двери закрылись и поезд поехал дальше.
А больше с тех пор с Василием Петровичем ничего не случалось. Или может быть случалось, но он этого не заметил.
Скорее всего он давно уже умер. Ну или может быть не умер — такое тоже с людьми бывает.
Александр Васильевич пошёл как-то в фотоателье, чтобы сфотографироваться на проездной билет. Сейчас ведь без фотографии уже и в трамвай не пускают — мало ли что, вдруг взорвёшь чего-нибудь.
Надел Александр Васильевич свой костюм, галстук и пошёл в одно ателье неподалёку от Сенного рынка.
В ателье на Александра Васильевича посмотрели как-то странно, но на него часто смотрели странно, так что он давно привык. Причесался он перед зеркалом, сел в кресло. фотограф, как обычно, попросил его сесть в самую неудобную позу и сделать самое глупое лицо (так нужно для хорошей фотографии) и уже через две минуты показал Александру Васильевичу его фотографию на экране телевизора.
«Позвольте! — сказал Александр Васильевич (он был очень культурный человек), — Позвольте! Но ведь это женщина!»
На экране действительно была женщина, причём из таких женщин, которых Александр Васильевич всю жизнь не любил и даже опасался: до того добрая и приветливая, что понятно, что вот сейчас вцепится и разорвёт в клочья. С перманентом на голове.
«А вы чево, женщина, хотели? — грубо спросил фотограф. — Девочку, что ли?»
И захохотал. Тут только Александр Васильевич заметил, что фотограф был очень изрядно пьян.
Чтобы не спорить с грубым фотографом, Александр Васильевич заплатил за фотографии и побыстрее ушёл из неприятного ателье.
Погода на улице как раз испортилась — в Петербурге это обычное дело, но и настроение у Александра Васильевича сделалось хуже некуда, так что искать другое ателье ему уже совсем не хотелось. Поэтому он махнул рукой и пошёл к себе домой.
Дома он выпил чаю, потом достал из кармана фотографии той женщины и внимательно рассмотрел: ну до чего же неприятная! Выбросил фотографии в мусорное ведро и даже вынес это ведро в мусоропровод, но неприятное чувство всё равно осталось.
Ну да и ладно. Посмотрел Александр Васильевич несколько телепередач (теперь много стали показывать передач — сиди, да смотри) и лёг спать.
А утром у Александра Васильевича начался кошмар.
Пришёл он работу, чтобы там работать, а его не пускают! «Вы куда, — говорят, — женщина лезете? Чего тут забыли?» «Да какая я женщина?! — кричит Александр Васильевич (а он почти вообще никогда не кричал в своей жизни, даже когда был мальчиком). — Вы что тут — все с ума посходили? Я же Александр Васильевич! Я у вас десять лет работаю!» «Это вы, женщина, с ума посходили! — кричат ему в ответ. — Давайте, давайте отсюда! А не то сейчас милицию вызовем, в дурдом на Пряжку поедете!»
Выскочил Александр Васильевич с работы весь взъерошенный — ничего не понимает. Посмотрел на себя в витрине какогото дорогого магазина: да нет же! Там всё тот же Александр Васильевич, только сильно помятый. И правда видно все с ума посходили.
Ну что ж делать — пошёл Александр Васильевич к метро: может быть дома что-то придумается. Дома ему всегда было как-то спокойнее.
И уже в метро он заметил (а он стал уже гораздо больше замечать, чем утром, когда ещё ничего не подозревал), что все пассажиры тоже смотрят на него как-то странно: на шляпу его посмотрят, на пальто, на ботинки и отвернутся.
«Ну то есть, — подумал Александр Васильевич, — если предположить… ну только предположить, что я действительно женщина, то, конечно, женщина в мужских ботинках и шляпе действительно должна выглядеть странно. Хотя сейчас и не так одеваются. Но это наверное не такие женщины так одеваются, как та, что на фотографии».
С этими тяжёлыми мыслями Александр Васильевич доехал до дома. Там он разделся и пошёл в ванную, чтобы хорошо рассмотреть себя в зеркале. Но в зеркале был всё тот же привычный Александр Васильевич: какой-никакой, а всё же без всякого сомнения мужчина.
