— Плевать. И Кроухерст был голым, так? Вроде бы последние недели он провел голышом.
— Макс, не надо, прошу. Ты себя не контролируешь.
— Какие проблемы? Ты что, никогда не видела голого мужчины? Хотя нет, ты — не видела.
— Макс, прекрати. Надень рубашку. И выключи обогрев. Здесь уже и так слишком жарко. И ты загубишь аккумулятор.
— Теперь брюки. Отвернись, если не хочешь заработать шок. Вот! Наконец-то душевная, уютная атмосфера. Никаких секретов между нами. Как насчет опрокинуть по маленькой? «Талискер», двадцать пять лет выдержки, спасибо Элисон и Филипу. Ты не выпьешь со мной? Что ж, я на тебя не в обиде. Очень разумно с твоей стороны. Мне и самому хватит на сегодня, но если нам всю ночь торчать на этой горе…
— Что? Что случилось? Где я?
Эмма?
— Я здесь, Макс.
— Выходит, я заснул?
— Да, и проспал больше часа.
— Правда? Черт, я надеялся поспать подольше. Блин, до чего же тут жарко.
— Обогреватель все время работал. Я тебе говорила не включать его на полную мощность. Аккумулятор, наверное, почти разрядился. Ты ведь понимаешь, что это значит, Макс?
— И что же это значит?
— Я скоро покину тебя. Я угасаю.
— Нет, нет! Эмма, только не это! Неужели и ты тоже? Не уходи, прошу тебя!
— Скоро я уйду. Через несколько минут.
— Я выключу обогрев. Совсем выключу.
— Поздно, Макс. Думаю, нам пора попрощаться.
— Но, Эмма, я не справлюсь без тебя. Все эти дни ты была для меня… всем. Без тебя… без тебя я пропаду.
— Уже ничего нельзя исправить.
— Нет! Ты не можешь уйти! ТЫ МНЕ НУЖНА.
— Не плачь, Макс. Нам было хорошо вместе. Но всему приходит конец. Смирись с этим, если можешь. И у нас осталось еще немного времени.
— Не смирюсь. Нет.
— Ты не хочешь мне что-нибудь рассказать напоследок?
— Я? Да вроде нет.
— Я подумала, возможно, тебе есть о чем поговорить со мной, прежде чем я уйду.
— Не понимаю, чего ты добиваешься.
— Мне кажется, ты должен кое-что рассказать. Поведать мне свою тайну. Ту, что ты скрыл от Каролины. И связано это с Крисом.
— С Крисом?
— Да. Теперь ты понял, о чем я, верно?
— О том, что…
— Да?
— О том, что случилось в Ирландии? Крапивная яма?
— Именно. Начинай, Макс. Тебе станет лучше, если расскажешь кому-нибудь.
— Господи… о господи… Как ты об этом узнала?
— Неважно, просто расскажи. Вслух. Все как было. О том, что случилось с бедным маленьким Джо. Что ты с ним сделал.
— Черт… черт… ЧЕРТ.
— Ты плачешь? Это нормально. Выпусти все это из себя.
— Хочешь правды?
— Конечно. Правда всегда прекрасна.
— Но правда, Эмма… Правда в том… о боже. Правда в том, что я ненавидел его. Разве это не ужасно? Он ведь просто маленький мальчик. Счастливый, любопытный, проказливый. Я ненавидел его за то, что он счастлив. Ненавидел за то, в отцах у него Крис. За двух сестер, которые с ним играют. Ненавидел за все, что у него есть… и чего у меня никогда не было. За все то, чего отец мне так и не дал…
— Поплачь, не стесняйся.
— Я не понимал, честное слово. Не понимал, как много ненависти во мне. Не знал, что я могу так ненавидеть ребенка.
— Не сдерживай слез, Макс. Они тебе помогут. Что же произошло тогда? Что ты сделал?
— Не могу об этом говорить.
— Можешь, Макс. Уверена, ты сможешь. Он качался на тарзанке, да? Летал над ямой с крапивой.
— Да.
— А потом он долетел до края ямы и решил спрыгнуть с веревки, и что ты тогда сделал?
— Не могу…
— Постарайся, Макс. Я ведь знаю, что произошло. Ты толкнул его.
— Я…
— Так все было? Ты толкнул его обратно в яму. Ты толкнул его, Макс?
— Да, да, да! И он догадался. Догадался, что это я. И рассказал отцу. Крис сначала не поверил, но потом понял, что мальчик не врет. Вот почему они уехали раньше срока. Вот почему Крис с тех пор со мной не общается.
— Поплачь, слезы — это хорошо. Но еще лучше, когда кому-нибудь расскажешь.
— Я ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось причинить ему боль. Ох как хотелось. Прежде мне бы и в голову не пришло, что я способен на такую злость. Ему было всего восемь лет. Всего восемь. ОХРЕНЕТЬ. Я — плохой человек. Мерзкий. И зря я тебе рассказал. Наверное, ты теперь меня ненавидишь. Эмма, ты простишь меня? Мы останемся друзьями?
— Я — единственная, кому ты мог рассказать. Ведь я никого не сужу — забыл? И я рада, что ты это сделал. Так надо было сделать. Рано или поздно ты все равно кому-нибудь рассказал бы. Но аккумулятор вот-вот сядет. Прощай, Макс. Я должна покинуть тебя.
— Эмма, не уходи.
— Прости, Макс. Я оставляю тебя на милость стихий. Тебя занесет снегом. Тебя укроет тьма. Стихии довели тебя до нынешнего состояния, теперь они — твои штурманы.
— И ты больше ничего не хочешь мне сказать? А вот я хочу. Давно собирался.
— Ладно, у меня тоже кое-что осталось про запас. Но сначала ты.
— Хорошо. Слушай. Я люблю тебя, Эмма. Правда люблю. Я давно хотел тебе это сказать, но не решался. Смелости не хватало. А вот сейчас говорю. Я люблю тебя. Всегда любил. С того самого момента, когда впервые услышал твой голос.
— Что ж, прощай, Макс.
— Но… ведь ты тоже собиралась что-то сказать?
— Через триста ярдов сделать полный разворот.
— Эмма… Пожалуйста, не уходи.
Не оставляй меня одного. Я здесь совсем один.
Прошу тебя.
Эмма?.. Эмма?..
Тогда в ресторане, глядя, как китаянка с дочерью играют в карты, а за ними сверкает вода и огни Сиднейской бухты, я понимал, что пройдет немного времени, очень немного, и я найду то, что искал.
Было 11 апреля 2009 года, вторая суббота месяца.
Я пришел в ресторан в семь часов, они появились на три четверти часа позже. Они совсем не изменились с тех пор, как я видел их в последний раз, на Валентинов день. Точно такие же. Если не ошибаюсь, на девочке было даже то же самое платьице. И за столом они вели себя точно так же. Сперва они плотно поужинали — на удивление плотно: съели по четыре блюда каждая, — а затем официант, очистив стол от тарелок и прочей посуды, принес девочке горячего шоколада, ее матери кофе, и тогда китаянка достала колоду карт, и они начали играть. Опять, как в тот раз, я не мог точно сказать, в какую игру они играют. Определенно, не в настоящую взрослую карточную игру, но и не в детскую, вроде «ведьмы». В любом случае, игра захватила их целиком. Стоило им начать, как вокруг них образовался тонкий кокон близости и все прочие посетители ресторана для них перестали существовать. На террасе ресторана было посвободнее, чем в прошлый раз, — отчасти, разумеется, потому, что тогда люди праздновали Валентинов день, но также и потому, что в Сиднее было заметно прохладнее, чувствовалось, что скоро осень, и посетители предпочитали сидеть внутри. Я и сам слегка озяб, но все равно обрадовался, когда китаянка с дочкой уселись за тот же столик на террасе и я увидел их такими же, какими запомнил, на фоне воды и сверкающих огней Сиднейской бухты. Я старался наблюдать за ними украдкой, лишь изредка бросая взгляд в их сторону, не пялился в открытую — упаси бог. Не хватало только, чтобы они занервничали.
Поначалу я был просто рад их видеть. Наслаждался ощущением покоя и правильности происходящего, нахлынувшим на меня, стоило им войти на террасу. Пусть официант и клялся два месяца назад, что каждую вторую субботу месяца они неизменно приходят в ресторан, я все же не был полностью уверен, что так оно случится и на этот раз. Поэтому я так и отреагировал в первый момент — просто с облегчением выдохнул. Однако это блаженное состояние скоро сменилось тревогой, постепенно нараставшей. Проблема в том, что сколько я ни размышлял, сколько ни прикидывал, я так и не придумал достойного способа познакомиться с ними. Избитая фраза вроде «Простите, я не мог вас где-то видеть?» вряд ли сработала бы. Скажи я, что надежда на встречу с ними была одним из главных причин, побудивших меня прилететь в Сидней аж из самого Лондона, они бы наверняка испугались и сбежали. Надо было найти нечто среднее между этими двумя подходами, но в голову ничего не приходило. Возможно, скажи я им правду, что с тех пор, как я впервые увидел их в этом ресторане на Валентинов день, они стали для меня чем-то вроде тотема — символом подлинно близких отношений между двумя человеческими существами, особенно поразительных в нынешнее время, когда люди на глазах теряют умение контактировать друг с другом, несмотря на то, что высокие технологии порождают все больше и больше способов облегчить такие контакты… уф, я погрязну в рассуждениях и окончательно запутаюсь. И все же — если немного повезет и правильные слова как-нибудь отыщутся сами — эта линия поведения представлялась мне наиболее удачной. И лучше было поторопиться, если я не хотел упустить шанса побеседовать с ними сегодня. Вечер близился к концу, и видно было, что девочка уже утомилась, — в любую минуту они могут встать и уйти. Карточную игру они закончили и теперь разговаривали, смеялись, дружелюбно препираясь по какому-то поводу, и китаянка уже оглядывалась в поисках официанта, вероятно, для того, чтобы попросить счет.
