Мириам не слушала, она успокоилась и чувствовала, что очень скоро придет некое освобождение: картина исчезнет наконец из спальни и никогда туда не вернется, уж в этом-то она была уверена.
IIНастал день отъезда. Мессер Бернхард проснулся чуть свет, и, хотя июнь, теплый и обнадеживающий, был в разгаре, небо еще не просветлело, пелена тумана окутывала море, заря нехотя расплывалась зыбкой молочной белизной в густой ночной мгле.
Наш путешественник, стоя у распахнутого окна, как бы искал предвестий долгожданного отъезда, его не пугал надвигавшийся с моря туман, напротив, силясь разглядеть со своего наблюдательного пункта темные контуры корабля, на котором ему вскоре предстояло отплыть, он словно привыкал к своему будущему пристанищу, рассматривал перекрестья мачт и рей, на которых провисли паруса. Баул с одеждой и менее ценные товары, те, что надо непременно продать, используя давние связи в датской столице, уже на борту, в каюте. При себе он оставил только кожаную сумку с деньгами и тщательно упакованную картину. На обычном месте, завернутая и укутанная, словно новорожденный младенец, запеленатый в простынки и одеяла, картина, казалось, ждала своего часа.
Бернхард проверил еще раз: упаковка водонепроницаема, влага не испортит драгоценный холст, шнуры крепко стянуты. Затем он спустился в столовую. Из кухни уже доносился звон посуды — служанка готовила хозяину завтрак. Мессер сел за стол, с шумом отодвинув стул, женщина сразу заторопилась и вскоре вошла, неся в руках дымящуюся тарелку.
— Анни, как почивала госпожа? — спросил мессер ван Рейк, любуясь темным ломтем хлеба обок душистого поджаренного мяса.
— Плохо, господин, она плохо провела ночь, ее тревожили дурные предчувствия.
Бернхард уловил осуждение и укор в голосе старушки.
— Она не решится сказать об этом, но не надо бы вам уезжать сегодня... — И служанка невнятно пробурчала что-то еще, видимо не осмеливаясь долго злоупотреблять вниманием хозяина.
— Она спустится к завтраку? — оборвал ее бормотание Бернхард, не слишком задумываясь над собственной резкостью.
— Не знаю, спустится ли госпожа, она слишком устала и переволновалась... не годится, чтобы женщина в таком возрасте и в ее положении не отдыхала ночью.
— Тогда передай госпоже, чтобы она ждала меня в спальне, я зайду попрощаться. Ступай предупреди ее, мне ты больше не нужна.
Он закончил трапезу в блаженном одиночестве, без старушкиной воркотни; тем временем становилось все светлее, хотя день не обещал быть солнечным и ясным. Бернхард откинулся на спинку стула, обернулся назад и посмотрел на порт, который был виден в проеме окна за его спиной. Представил себе, как энергично принялись за дело матросы и юнги; у него была договоренность с капитаном, что он поднимется на борт ранним утром, как только судно будет готово сняться с якоря. Он прикинул, что у него осталось часа два, чтобы завершить дела, пополнить багаж, если что-нибудь оказалось забыто, и попрощаться с Мириам, которая ждала наверху. Он еще минуту-другую помедлил, неторопливо размышляя, потом отставил стул и направился к жене.
Он негромко постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Госпожа ван Рейк давно уже привела себя в порядок и ждала мужа, сидя как королева на троне. Она принарядилась: на ней было то же шафрановое платье, что накануне вечером, а волосы обвиты ниткой жемчуга — подарком мужа к свадьбе. Тусклый блеск драгоценностей дивно гармонировал с перламутровой белизной ее лица — лучшей оправы для жемчуга и быть не могло. Спокойный взгляд Мириам усыпил не слишком растревоженную совесть честного Бернхарда, он подошел к жене и сел напротив нее, у окна, из которого, как и из нижней залы, был виден порт.
— Я слышал, вы плохо спали, это огорчительно, но вид у вас не утомленный, а, напротив, какой-то необыкновенно лучезарный.
— Не придавайте значения болтовне Анни. Она пыталась напугать вас, да? Бедная глупенькая старушка, ей все кажется, что в моем положении я должна Бог весть как страдать именно сейчас, когда вы уезжаете и оставляете меня одну.
— И все же вы не одобряете моего отъезда. — Взгляд купца скользил по комнате, невольно возвращаясь к закрытому окну.
— Ваш корабль тот, что у причала? — Мириам подалась вперед в сторону окна.
— Да. До отплытия еще час с небольшим, ветер, судя по всему, благоприятный. По крайней мере сегодня плавание наверняка будет спокойным, море радует глаз. Мы обогнем Хелдер, минуем остров Тексел и войдем в течение, там придерживаться курса станет легче. Капитан прекрасный человек, вы его знаете, и, хотя этот фрахт обошелся дороже, чем обычно, мой драгоценный груз стоит того.
— Конечно, стоит, но здесь остался, в ожидании вас, не менее ценный груз. — И она приветливо улыбнулась.
Мессер Бернхард почувствовал (как бы получше сказать?), что наивный намек жены уязвил его и что упреки старой служанки имели некоторые основания. И все же он уезжал, не терзаясь угрызениями совести. Разглядывая точеный профиль Мириам и восхищаясь в который раз его чистотой и правильностью линий, ускользающих, пожалуй, от поверхностного взгляда, он чувствовал себя в этот миг вполне удовлетворенным, даже несмотря на скрытый упрек жены. Бернхард поднялся со стула, подошел к Мириам, погладил по голове, деликатно касаясь жемчужной нити, обвивавшей волосы, и уже потянулся губами ко лбу, как вдруг заметил краем глаза, что дверь не прикрыта. Пряча под улыбкой раздражение, он стремительно подошел к двери, захлопнул ее и повернул ключ в замке.
IIIТуманным утром, в начале девятого, солидный трехмачтовый парусник снялся с якоря и взял курс в открытое море, порт Схевенинген остался за кормой. С мола было видно, как судно медленно пришло в движение и, мягко покачиваясь на волнах внушительной темной громадой, направилось в открытое море, где паруса наполнил утренний бриз. Долго еще корабль маячил на горизонте, вдали от портовой сутолоки, людям казалось, они все еще различают его, а по существу, они вглядывались в некое подобие миража, в мнимое изображение, запечатленное в памяти.
Мессер Бернхард с палубы следил за хлопотливой суетой матросов, а город тем временем отодвигался все дальше и дальше, сливаясь с однообразной серостью береговой полосы.
С самого начала плавание протекало спокойно, курс был проложен вблизи от побережья, контуры которого то и дело угадывались в белесом тумане.
Ван Рейк, единственный пассажир на борту, волей-неволей подолгу молчал, стоя в одиночестве у борта, и наблюдал равномерное и загадочное дыхание волн, смотрел, как они разбиваются о форштевень, образуя зеленоватую, отливающую всеми цветами радуги пену. Он редко отрывался от созерцания неутомимых волн, накатывавших на борт корабля, и мысли его текли в том же размеренном ритме, именно тогда ему пришло в голову привезти Мириам в подарок хрустальную ладью, чтобы игра света в ее гранях напоминала завораживающие морские блики.
Иногда его вялые размышления прерывало появление капитана, человека симпатичного и пытливого. Он с первых же дней уделял своему пассажиру много внимания, не ограничиваясь обычной церемонией приглашения к ужину; несмотря на долгие годы скитаний по морям на торговых судах в обществе огрубевших и невежественных людей, сам капитан был деликатен и обходителен. Ему пришлись по вкусу долгие мирные беседы с мессером Бернхардом, и он доставлял себе это удовольствие каждый раз, когда обязанности капитана отнимали у него не слишком много времени. Он считал, что его гость даровит, во всяком случае, так он решил про себя, припомнив одну из первых бесед.
Все чаще случалось, что на склоне дня, когда вечерний ветер крепчал с каждой минутой, их тянуло посидеть вдвоем, и после первого порыва взаимного доверия они все больше обнаруживали стремление получше узнать друг друга. По большей части инициатива исходила от капитана, купец же охотно шел навстречу и даже предлагал новые темы, когда беседа, казалось, иссякала или угасала из-за чрезмерной деликатности собеседника.
— Плавание в этих водах всегда проходит так спокойно, господин капитан? — спросил однажды вечером купец, наблюдая, как ленивый ветер едва надувает паруса.
— Нет, это скорее счастливое совпадение, погода на редкость долго милостива к нам, хотя сейчас и благоприятное время. Здешние воды и берега коварны. Впрочем, вы ведь это знаете.
— Много лет назад мне довелось весьма недолго плыть этим путем, и то лишь на небольшом его отрезке, место назначения было севернее, в Норвегии, и датские берега я видел издалека. А позднее, когда нужно было отправиться в Копенгаген, я предпочел пересечь Германию и в Любеке сесть на корабль. А по дороге навестил одного купца в Гамбурге.
— Нам уже недолго осталось плыть в голландских водах, мы почти на широте острова Амеланд, если в полдень вы присмотритесь как следует, то узнаете берега. Еще несколько миль — и будет виден маяк.
