Федру всё ещё не хотелось связывать себя. Надо будет обдумать всё некоторое время, дать устояться волнению, а затем решать, что ему хочется сделать.
То, что ему виделось сейчас: социальная структура ценностей, фильм, пожирающий интеллектуальную структуру ценностей, его книгу. Более низкая ступень развития жизни будет кормиться более высокой формой жизни. И как таковое — это будет аморально. Вот такое у него и было сейчас ощущение — аморальное.
Именно поэтому возникло ощущение «что-то не так, что-то не так, что-то не так». Зеркала стремились возобладать над правдой. Они полагают, что поскольку они платят вам деньги, что является социальной формой благодарения, то они имеют право обходиться по своему усмотрению с интеллектуальной правдой книги. Уф!
Эти боги. Они свернут горы.
На улице становилось уж совсем холодно.
Федр подошёл к большой раздвижной стеклянной двери, открыл её и вместе со свистом рванувшегося внутрь воздуха вошёл в комнату.
Ах! Вот где стало снова тепло. И тихо. Комната всё ещё была похожа на пустую сцену, после того как публика ушла домой. Мошка, которую он заметил раньше, теперь крутилась у бра над диваном, на котором сидел Редфорд. Она забралась под абажур, погудела там ещё какое-то время и затихла. Он ждал, не зажужжит ли она снова, но ничего не было. Наверное, отдыхает.
…А может обожглась о лампу…
Слава может сотворить с вами и не такое…
Федру послышался какой-то шум, похожий на слив воды в комнате наверху, затем плач маленькой девочки. Года, наверное, три. А может быть это звук телевизора? Женский голос стал утешать её. Голос у женщины приятный. Хорошо поставленный. Не визгливый. Затем всё прекратилось. Нет, это не телевизор.
Интересно, как давно построили эту гостиницу? Вероятно в двадцатые годы. Лучший период. Создали город ещё викторианцы. Но в двадцатые годы он был в расцвете.
… Есть такая байка о викторианской мошке: согласно науке она в общем-то не летит на пламя. В самом деле мошка стремится лететь по прямой. Мошки ориентируются в пространстве, выдерживая постоянный угол по отношению к солнцу или луне. А поскольку и солнце и луна находятся очень далеко, то угол практически остается неизменным и представляет собой почти прямую линию. А лампа находится близко, и при постоянном угле к ней линия превращается в окружность. Вот поэтому-то мошка все время кружит и кружит. Губит же мошку не Динамическое стремление к «высшей жизни». Это всё викторианская чепуха. Это лишь статичная биологическая структура ценности. И измениться они не могут.
Такое же чувство возникло у Федра от города. Подобно мошке, он подвергается опасности летать кругами и попасть на некоторую орбиту славы. Может быть когда-то, в доисторические времена, когда слава ещё не стала столь значимой, люди могли полагаться на свои естественные желания и тогда двигались вперёд прямолинейно. Но как только изобрели искусственное солнце славы, они стали двигаться по кругу. В доисторические времена мозг был в состоянии справляться с физическими и биологическими структурами, но достаточно ли динамичен мозг для того, чтобы совладать с современными социальными структурами? Возможно такое научное объяснение и не ослабляет викторианскую метафору. Может быть она вписывается в него.
Как странно, что беседа с Редфордом так резко свернула на школу Блейка. Когда Федр сказал ему, что ходил в ту же школу, Редфорд удивленно посмотрел на него. У него был такой вид, как будто бы он хотел узнать у Федра нечто, что ему давно уж хотелось выяснить.
«Мир тесен», — заметил тогда Федр, и Редфорд согласился. Федр собирался было рассказать ему кое-что ещё, но разговор не получился. Что же там было?
Ах да, он собирался сказать ему, что дело не только в деньгах, несмотря на все «паккарды» и особняки у Миннетонки и все прочие символы капитализма. «Достоинство», о котором он толковал, — пережиток викторианских дней.
Эти викторианцы вроде бы вдохновляли и Редфорда. Он поставил много картин об этом крае. Что-то в них интересовало его так же, как интересует многих других. Викторианцы представляли собой последнюю статичную социальную структуру. И возможно кое-кто, считающий что его жизнь слишком хаотична, слишком быстротечна, оглядывается на них с завистью. Тем, кто вырос в захолустной Южной Калифорнии в сороковые и пятидесятые годы, может показаться привлекательным кое-что в их строгих понятиях о том, что верно и неверно, что хорошо и что плохо. И сам Редфорд в чем-то похож на викторианца: сдержан, с хорошими манерами, преисполнен достоинства. Может быть поэтому он и живёт здесь, в Нью-Йорке. Ему нравится викторианское достоинство, которое местами здесь ещё сохранилось.
Пожалуй это было бы слишком, но Федр мог бы рассказать Редфорду об одной школьной пьесе в пятом классе школы под названием «Мечта нищего», в которой он играл жадину, который познавал щедрость посредством ряда событий. Для школы Блейка она была подобрана очень удачно. Тесная сцена была запружена маленькими будущими миллионерами. После спектакля к нему в уборную зашёл лысый старичок, пожал ему руку, поздравил и долго беседовал с ним с благосклонным интересом. А один из учителей затем спросил его: «Знаешь, кто это был?» и Федр, конечно, не знал. А двадцать лет спустя читая как-то статью в журнале о крупнейшей в мире мукомольной компании «Дженерал Миллз», он вдруг узнал на фотографии лицо того лысого старичка. Это был основатель «Дженерал Миллз».
Это лицо засело у него в памяти, как один из ряда вон выходящих осколков. Это был один из величайших гигантов злой и алчной викторианской традиции, а непосредственное впечатление складывалось о добром, приветливом и благородном человеке.
Федр не знает, какова теперь школа Блейка, но в те времена она была оплотом викторианских традиций и ценностей. Старший учитель каждое утро проповедовал в часовне на викторианские темы морали с вдохновением и преданностью, присущей Теодору Рузвельту. Он был настолько колоритен, что даже после стольких лет Федр сразу узнал бы его в любой толпе.
У главного учителя не было никаких сомнений насчет того, что такое качество. Качество — это манеры и дух, примером которого является хорошо воспитанный человек. Учителя понимали это, а мальчики — нет. Если мальчики прилежно учатся, занимаются спортом и проявляютсерьёзное отношение к жизни, то вполне вероятно, что когда-нибудь они станут достойными людьми. Но в глазах учителей совсем не было уверенности, что это произойдёт достаточно скоро. Учителя всегда твёрдо знали, что хорошо и что правильно. Ты же твёрдо знал, что как бы ты ни старался, ты никогда не достигнешь нужного уровня. Это как с кальвинисткой благодатью. У вас есть возможность. И это всё. Они лишь предоставляют тебе шанс.
Благодать и мораль — всегда внешние факторы. Они не присущи тебе. Это лишь нечто такое, к чему можно только стремиться. Ты поступаешь плохо, ибо ты исходно плох, и когда за это получаешь взбучку, то это лишь попытка переделать тебя в нечто лучшее. Важно здесь слово «сформировать». Материал, который они пытались формировать, был наследственно исходно плохим, но учителя полагали, что формируя его как глину, посредством взбучек, запретов и поучений они смогут сформировать нечто похожее на добро, хотя все прекрасно понимали, что внутри всё та же старая гниль и дрянь.
Правда, знания, красота, все идеалы человечества — это внешние признаки, передаваемые из поколения в поколение как горящий факел. Главный учитель говорил, что каждое поколение должно нести их высоко и хранить их не щадя своей жизни, лишь бы они не погасли.
Этот факел. Он был символом всей школы. Он был частью школьной эмблемы. Его следует передавать из поколения в поколение, чтобы освещать путь человечеству, нести его должны те, кто понимает его смысл, кто достаточно силён и чист, чтобы сохранять его идеалы. Что будет, если погаснет этот факел, никогда не говорилось, но Федр догадывался, что это будет сродни концу света. Все поступательное движение человека из тьмы веков прекратится. И никто не сомневался в том, что единственная цель главного учителя состояла в том, чтобы передать этот факел нам. Достойны ли мы получить его? К этому вопросу каждый должен был относиться серьёзно. Федр так и поступал.
В некотором разбавленном и преображенном смысле он по-прежнему, как ему казалось, этим и занимался. В этом и состоит Метафизика Качества, смехотворный факел, который не взял бы ни один из викторианцев, а он хочет воспользоваться им, чтобы осветить путь человечеству сквозь тьму.
Какой избитый образ. Просто ужасно. И всё же он вобрал его в себя с детства.
Двадцать и тридцать лет спустя он всё ещё видел во сне ту аллею, которая вела между дубами с порыжелыми листьями вверх по склону холма к зданиям Школы Блейка. Но здания уже пусты и заперты, и он никак не может попасть внутрь. Он подёргал все двери, но ни одна из них не открылась. Прикрыв лицо руками, чтобы отражение не мешало ему, он заглянул в окно библиотеки. Там он увидел старинные напольные часы, маятник которых раскачивался, но в комнате никого не было. Двигался лишь маятник часов. Затем сон прервался.
