И снова я подумал о Крисе Кине, его умном лице и темной челке, и двенадцати-тринадцатилетнем Джулиане Пиритсе, который осмелился на такое наглое самозванство, что за пятнадцать лет никто ничего не заподозрил.
Может, Кин — это Пиритс? Кин, о господи!
Это был удивительный взрыв интуиции, но вдруг я увидел, как он это сделал. В «Сент-Освальде» — особая политика приема на работу, которая основана наличных впечатлениях, а не на письменных рекомендациях. И вполне возможно, что некто — некто умный — проскользнул сквозь сеть проверок, которая отсеивает нежелательных (в частном секторе, конечно, полицейская проверка не требуется). Кроме того, сама мысль о таком самозванстве для нас невозможна. Мы, как стражи дружественного аванпоста, в костюмах комической оперы и с дурацкой походкой, падаем дюжинами под огнем невесть откуда взявшегося снайпера. Мы никогда не ждали нападения. Это наша ошибка. И теперь кто-то убивает нас как мух.
— Кин? — произнесла Марлин таким тоном, как на ее месте возразил бы я. — Такой милый молодой человек?
В нескольких словах я выложил ей все про этого милого молодого человека. Записная книжка. Компьютерные пароли. И эта его тонкая насмешка, высокомерие, точно преподавание для него — просто забавная игра.
— А как же Коньман? — спросила Марлин.
Я думал об этом. Дело Слоуна строится на телефонных сообщениях с мобильника Коньмана, они поддерживают иллюзию — Коньман сбежал из страха, что его накажут.
Но если Коньман не преступник, то где же он?
Я поразмыслил. Если бы не телефон Коньмана, если бы не Привратницкая, если бы не письма с его электронного адреса — что бы мы предполагали и чего боялись?
— Я думаю, Коньман мертв, — нахмурившись, сказал я. — Единственное разумное объяснение.
— Но зачем убивать Коньмана?
— Чтобы поднять ставки, — медленно проговорил я. — Чтобы наверняка подставить Пэта и остальных.
Марлин глядела на меня, бледная как полотно.
— Только не Кин. Он такой очаровательный. Он даже принес вам торт…
Боги!
Этот кекс. Я же совершенно о нем забыл. Как забыл и о приглашении Дианы посмотреть костер, выпить, отпраздновать…
Может, она как-то насторожила Кина? Прочла его записную книжку? Может, у нее что-то вырвалось? Я вспомнил, как блестели от радости ее глаза на юном, оживленном лице. Вспомнил, как она поддразнила: «Скажите, вы профессиональный шпион или это просто хобби?»
Я встал, слишком резко, и невидимый палец настойчиво ткнул меня в грудь, будто уговаривая снова сесть. Я не внял совету.
— Марлин, нам надо идти. Быстро. В парк.
— Почему в парк? — спросила она.
— Потому что он там, — ответил я, хватая пальто и накидывая его на плечи. — Вместе с Дианой Дерзи.
6
Пятница, 5 ноября
7.30 вечера
У меня будет свидание. Это так волнующе, правда? Причем впервые за долгие годы, несмотря на радужные надежды матери и оптимизм моего психоаналитика. Противоположный пол никогда меня не интересовал. Даже сейчас при одной мысли о них вспоминается крик Леона: «Какая гадость!» — и звук его падения.
Конечно, им я этого не рассказываю. Я кормлю их баснями о моем отце: о том, как он меня бил и как был жесток. Этого моему психоаналитику вполне хватает, теперь и я наполовину верю в эти россказни и забываю о Леоне, о том, как он прыгал через водосток, и его лицо, размывшееся до уютной сепии далекого прошлого.
Это не твоя вина. Сколько раз в те дни мне повторяли эти слова… Внутри все обледенело, меня терзали ночные кошмары, от горя и страха разоблачения все во мне окостенело; наверное, на какое-то время разум мой повредился — и мне осталось лишь с отчаянным пылом броситься в пучину преображений (с помощью моей матери), чтобы уничтожить малейшие следы Пиритса.
Конечно, теперь все это позади. Чувство вины, говорит мой психоаналитик, — это естественная реакция истинной жертвы. Я упорно работаю над искоренением вины и делаю большие успехи. Терапия работает превосходно. Естественно, я не собираюсь рассказывать ей об истинной природе своей терапии, но она, не сомневаюсь, согласится, что с комплексом вины в основном покончено.
Еще одно дело осталось до катарсиса.
Еще один взгляд в зеркало, перед тем как отправиться на свидание у костра.
Прекрасно выглядишь, Страз. Прекрасно выглядишь.
7
Пятница, 5 ноября
8.15 вечера
Обычно от моего дома до муниципального парка пятнадцать минут ходьбы. Нам же хватило пяти, невидимый палец торопил меня. Туман сгустился, плотная корона окружала луну, и фейерверки, время от времени взлетавшие над нами, освещали небо, будто зарницы.
— Который час?
— Семь тридцать. Большой костер вот-вот разожгут.
Я заторопился, обходя стороной компанию маленьких детей, тащивших тележку, в которой сидело очередное чучело Гая.
— Дайте фунт, мистер!
В мое время просили пенни. Мы с Марлин прибавили шагу, пробираясь сквозь ночь, пропитанную дымом и бенгальскими огнями. Волшебная ночь, яркая, как ночи моего детства, пахнущая осенней листвой.
— Сомневаюсь, что нам надо вмешиваться. — Марлин, как всегда, щепетильна. — Может, этим следует заняться полиции?
— Вы думаете, они нас послушают?
— Может, и нет. Но я все же считаю…
— Послушайте, Марлин. Я просто хочу увидеть его. Поговорить с ним. И если я прав и Пиритс — это Кин…
— Не могу в это поверить.
— Но если это так, то мисс Дерзи может угрожать опасность.
— Если это так, то опасность может угрожать и вам, старый дурень.
— Верно…
Я как-то об этом не подумал.
— У ворот будет полиция, — рассудительно сказала Марлин. — Я тихо переговорю с дежурным, а вы попробуете найти Диану. — Она улыбнулась. — И если вы ошибаетесь, а я в этом уверена, мы все вместе отметим Ночь костров.
И мы поспешили вперед.
Зарево мы увидели с дороги, еще не дойдя до ворот парка. Толпа уже собралась, и у каждого входа проверяли билеты, аза воротами народу было еще больше — тысячи людей, ощетинившаяся масса голов и лиц.
За ними уже горел костер, скоро эта башня пламени достанет до неба. На полпути к куче дров в полуразвалившемся кресле сидел очередной Гай, казавшийся главным на этой сцене, вроде Князя Беспорядков.[54]
— Вы их здесь не найдете. — Марлин оглядела толпу. — Слишком темно, и посмотрите, сколько народу…
Действительно, я не думал, что соберется столько людей. В основном семьи, мужчины с детьми на плечах, подростки с жуткими антеннами размахивают светящимися палочками и жуют сахарную вату. За большим костром — площадка с аттракционами: игровые автоматы, вертушки и тиры, «Уточки на удочку» и башня страха, карусели и чертово колесо.
— Я найду их, — сказал я. — А вы делайте свое дело.
На другой стороне поляны, почти невидимой из-за стелющегося тумана, вот-вот должен начаться фейерверк. Площадку плотным кольцом окружают дети; трава под ногами смешана с грязью. В воздухе коктейль из шума толпы и музыки аттракционов, позади нас бушует красный пандемониум огня — взлетают языки пламени и один за другим взрываются штабеля соломенных тюфяков.
И вот началось. Внезапно прокатились аплодисменты, и завопила толпа, когда двойная порция ракет расцвела и взорвалась, осветив туман смазанными вспышками синего и красного. Я двинулся вперед, разглядывая освещенные неоном лица, ноги увязали в грязи, горло першило от пороха и предчувствий. Сюрреалистическая картина: небо в пламени, люди в свете костра походят на демонов Возрождения, с рогами и копытами.
Где-то среди них Кин. Но даже эта уверенность стала таять, а на смену ей пришло незнакомое сомнение в себе. Я вспомнил, как преследовал «солнышек» и старые ноги меня не слушались, когда гогочущие мальчишки лезли через забор. Я вспоминал Пули и его друзей, свой обморок в Нижнем коридоре у кабинета Главного, слова Пэта Слоуна: «Вы начинаете отставать» — и юного Бивенса, теперь уже не такого юного, надо полагать, и несильное, но настойчивое давление невидимого пальца. Мне шестьдесят пять, сказал я себе, сколько я смогу притворяться? «Сотня» казалась далекой, как никогда, и за ней виделась лишь темнота.
Через десять минут я понял, что это безнадежно. Проще вычерпать ванну ложкой, чем найти кого-то в этом хаосе. Краем глаза я все еще видел Марлин, ярдах в ста от меня, она с серьезным видом разговаривала с молодым замученным полицейским.
Всеобщий костер — трудное время для местной полиции. Драки, несчастные случаи, кражи — обычное дело: под покровом темноты и праздничной толпы все становится возможным. И все же Марлин делала, что могла. Я видел, как озадаченный полицейский говорит по рации, затем толпа скрыла обоих из виду.
