Ознакомительная версия.
ЗАУКЕЛЬ. Нет, не всем детям, насколько я знаю. Мне говорили, что среди них было много партизан. Они собирали и передавали взрослым сведения о войсках.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Таких детей вешали, как и взрослых партизан?
ЗАУКЕЛЬ. Я не знаю. Кажется… мне говорили, что их не вешали.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы сказали, что детям, собиравшим сведения, не сохраняли жизнь. Что же с ними делали?
ЗАУКЕЛЬ. Этот вопрос не входил в мою компетенцию…
Детей, заподозренных в сборе сведений о войсках, не вешали — «добрые эсэсовцы» их расстреливали. В Нюрнберге был доказан факт, с какого самого раннего возраста расстреливали детей. Белорусский мальчик на обочине дороги, по которой шла колонна бронетехники, собирал в сумку какую-то траву. Эсэсовец вытряхнул сумку и подсчитал листья подорожников и одуванчиков: их число совпало с количеством прошедшими по дороге «тигров» и самоходок. Ребенка застрелили. Ему было шесть лет; он еще не умел считать.
Ширах не отвечал ни за сортировку, ни за распределение детей по видам работ. В 1943 году он участвовал в программе по созданию «детских поселений», своего рода резерваций на оккупированных территориях, где дети должны были жить, приучаясь к сельскохозяйственному труду. В этой программе Ширах, по сути, отвечал только за выбор места для таких поселений, поскольку уже имел опыт по размещению эвакуированных немецких детей в местах безопасных с точки зрения бомбежек. Ширах и Розенберг хорошо знали карты местности оккупированных областей и имели сведения о планах боевых операций. Конечно, советское наступление развивалось столь стремительно, что часто ломало все планы немецкого командования, однако… Когда в 1943 году две такие «резервации» в Харьковской области были захвачены партизанами, Ширах с негодованием сообщил венцам, что «партизаны разрушили гуманные планы по спасению детей» и часть этих детей во время боя погибла. Жена Шираха Генриетта позже вспоминала, что, прочитав статью мужа в венской газете, не смогла удержаться и возразила ему, предположив, что, возможно, русские партизаны, воевавшие в этих местах, были отцами малышей, согнанных в поселение, и они просто стремились забрать своих детей.
Еще Ширах участвовал в программе по доставке в рейх детей с целью их профессионального обучения. Всего до лета 1944 года было привезено около четырех тысяч мальчиков в возрасте от десяти до четырнадцати лет… Однако, как сетовал Ширах, и этой программе не суждено было осуществиться. На сей раз помешало наступление Советской Армии, взламывающей фронты и «гуманные планы», целью которых, по расчетам эсэсовских теоретиков, было — «в минимальные сроки ослабить биологический потенциал Советской России»[9].
А еще в Вену привезли группу детей из Сербии, использовали их в качестве прислуги.
Нюрнбергский трибунал не нашел в действиях Шираха по отношению к иностранным детям состава преступления. Но если, по словам адвоката Шираха, его подзащитный «не желал зла» славянским детям, то подобного не удалось доказать по отношению к другой категории граждан, которых не ввозили, а напротив, вывозили, выгоняли за пределы рейха.
Гитлер еще в октябре 1940 года требовал «отмыть веселую Вену от негерманских элементов», «очистить» ее от евреев, а затем — и от чехов. Когда Ширах занял пост губернатора Вены, «чистка» не только шла полным ходом, но и никаких сомнений не было, куда идут эшелоны с еврейскими семьями, уже ни у кого не возникало. Во всяком случае — у главного «администратора», каковым предпочитал назвать себя Ширах. Ежемесячные доклады Гейдриха и Кальтенбруннера, которые они делали гауляйтеру и губернатору Вены, были представлены на суде в качестве доказательств, и Ширах вынужден был признать: да, он знал, что «окончательное решение еврейского вопроса» предписывает ему как главному администратору энергично заниматься проведением этого решения в жизнь. Точнее — в смерть.
Ширах выполнял приказ, как он говорит, «стиснув зубы». Доклады СД подтверждают, что губернатор он был скверный, пассивный (не проявлял инициатив), чересчур мягкий. Гитлера он тоже начал раздражать. Особенно после того, как Генриетта фон Ширах — напомню, она была дочерью старинного приятеля и личного фотографа Гитлера Гофмана, и он знал ее еще девочкой, — как-то раз пожаловалась фюреру, что ей не дают спать жуткие сцены с еврейскими женщинами, которых били и травили собаками, загоняя в армейские грузовики. Кстати, ее подруга Ева Браун пыталась отговорить Генриетту заводить подобный разговор с Гитлером, но та не послушалась и получила в ответ презрительную реплику о том, что «подобная бабья сентиментальность» вызывает у него лишь «чувство брезгливости».
А после того как Ширах разрешил в Вене выставку запрещенных в рейхе художников, нечто подобное Гитлер высказал и ему. Помогла только защита Лея, попросившего Гитлера проявить снисходительность к чете Ширахов, которым в Вене «так трудно живется». «Черт с ними, пусть живут!» — бросил на это Гитлер и приказал Гиммлеру, собиравшемуся арестовать губернатора и отдать под суд Народного трибунала, оставить чету в покое.
Опальный губернатор продолжать служить и довольно энергично, к примеру, потребовал в отместку за убийство в Чехословакии Гейдриха начать «ковровые», как бы сейчас сказали, бомбардировки главных культурных центров Великобритании. Поскольку именно англичане подталкивали чехов к сопротивлению немецкой оккупации, то они и должны были заплатить за смерть Гейдриха. А чем? Тем, что Ширах, по его словам, ценил превыше всего — своим культурным наследием.
Бальдур фон Ширах знал за собой свои подлинные грехи. И был удивлен тем, что не получил в Нюрнберге петлю, а отделался двадцатью годами заключения. Еще до объявления приговора, не надеясь на снисхождение, он сказал следующее:
«Моя вина в том, что я воспитывал молодежь для человека, совершившего множество преступлений; я несу ответственность за молодежь, взращенную на антисемитизме при антисемитских законах. Я также беру на себя ответственность за всех насильственно угнанных с оккупированных восточных территорий от сорока до пятидесяти тысяч детей в возрасте от десяти до четырнадцати лет и их доставку в Германию для отбытия повинности в трудовых лагерях вооруженных сил».
Так он сформулировал свою вину. Но в ожидании смертного приговора, возможно, он ощущал ее глубже?
Впрочем, если и так, то это был единственный момент истины, позже, в тюрьме Шпандау, совершенно скрытый под многослойными философскими рассуждениями, идеалистическими мечтаниями и однообразными воспоминаниями, которые остались в его тюремных письмах, записках и дневниках.
«Мы не осознавали тогда, как нам повезло, — писал жене Ширах в 1948 году. — Теперь все уничтожено… Но та прекрасная реальность все равно с нами, пусть в прошлом, она остается неизменной. И хотя она никогда не вернется, но огромная удача, бывшая с нами, останется нашей судьбой».
В том же 1948-м он получил от Генриетты довольно безжалостное письмо, в котором она сообщала о своем желании с ним развестись.
Спрашивал ли ты себя когда-нибудь, как нам удается выжить? Было ли хоть раз так, что ты, сидя в своей камере, вместо изучения философии, латыни, французского, вместо сочинения стихов и размышлений о том, как исправить наше положение в истории, как ты это называешь, действительно посмотрел в глаза реальности и поинтересовался, откуда возьмется еда для твоей жены и твоих детей?
Ты изолировал себя от всего и от всех, ты витаешь в облаках, как было почти всегда со дня нашей свадьбы. По прошествии лет я лучше чем когда-либо осознала, что твои идеалистические идеи и мечты все дальше и дальше уносят тебя от меня и детей.
Помнишь тот день 1943 года, когда я приехала в Бергхоф после посещения моих друзей в Амстердаме и принесла журнал «Лайф», который купила на обратном пути, возвращаясь через Лиссабон? Я показала его Гитлеру, он, как ты знаешь, почти никогда не видел заграничных публикаций. Указала ему на статью в журнале о войне и ее бесчеловечности. Ты помнишь, что случилось? Гитлер буквально взорвался. Он сказал мне: «Вы обязаны научиться ненавидеть, все вы! Вы чересчур сентиментальны». Я видела, что мое присутствие раздражает фюрера, и, когда уже собралась уходить, Мартин Борман, желая успокоить Гитлера, поставил пластинку. Я была уже на лестнице, когда услышала звуки вагнеровской «Гибели богов». И внезапно я поняла, что те, чье общество я только что покинула, и ты среди них, обречены.
Позже, когда ты пришел ко мне, я рассказала о своем предчувствии и о том, что я думаю. Ты назвал меня дурочкой, не понимающей, что сегодняшний мир — это мир мужчин, сильных мужчин. Что ж… я всегда была дурой. Я никогда ничего не понимала. Потом, когда Германия рушилась вокруг нас, я ожидала, что ты попросишь меня принять яд вместе с тобой, как сделал Геббельс со своей семьей и детьми. Наш лучший друг, Колин Росс, сказал: «Я совершил ошибку и теперь должен отвечать за последствия».
Ознакомительная версия.
