Текла. Из-за меня пусть не смущается. Я уже и так вся киплю, больше некуда.
Гертруд. Ежели это то, о чем мы все знаем, так уж лучше спросить пастора напрямую.
Альва (внезапно). Хотя, по-моему, есть и третье объяснение.
Хенрик (по-настоящему испуган). Магна, ты утверждаешь, что ты наш друг. Я прошу тебя. Расскажи, что тебе известно.
Магна. Настоятель рассказал своей экономке фрёкен Сэлль, что Хенрик с Анной были во Дворце у королевы Виктории в июне, в начале июня, кажется. Фрёкен Сэлль проговорилась об этом кое-кому из нашей организации гражданской обороны, наверное, все наперебой хвалили Хенрика, тут она и сказала, что долго он у нас не задержится, потому что ему предложили место придворного проповедника. Ну, а потом наступило лето, пришла осень, все только об этом и говорили, и, как я могу предположить, многие были расстроены. Кое-кто посчитал, что Хенрик — человек двуличный, поскольку он не признается, что скоро покинет нас.
Анна. Почему ты сама ничего не сказала?
Магна (обиженно). Если вы оба собрались уезжать, ничего никому не говоря, то я не из тех, кто побежит следом спрашивать о причинах.
Анна. Но, Магна!
Магна. Словечко-другое можно было бы сказать. Чего уж тут говорить.
Анна. Но, Магна! Мы же отказались! Хенрику сделали предложение весной. И речь вовсе не шла о месте придворного проповедника. Ему предложили место священника в большой больнице, Правление которой возглавляет королева. Предложение соблазнительное, ничего удивительного тут нет. Но Хенрик отказался. Я была не так тверда. Но Хенрик отказался.
Магна. Вот как. (Все еще оскорбленно.)
Анна. Теперь ты все знаешь. О чем же тут было рассказывать.
Магна. По этому поводу могут быть разные точки зрения.
Анна. Ничего не изменилось. Мы остаемся. Мы решили.
Магна. Что-то вроде жертвы?
Анна. Мы хотим остаться здесь.
Магна. Очень мило.
Хенрик. Не понимаю, почему ты так сердита.
Магна. Я не сердита, я расстроена.
Хенрик. Не понимаю, почему ты расстроена.
Магна. Ну да, конечно.
Текла. Когда вы приехали сюда, в Форсбуду, мы обрадовались или как это еще назвать. Я хочу сказать, не только те, кто постоянно ходит в церковь, но большинство были довольны.
Открывается дверь, в комнату входит Миа с охапкой дров. Раздув угли в кафельной печи, она подкладывает дрова — огонь разгорается.
Гертруд. Иногда вдруг воображаешь себе, что существует какая-то общность.
Мэрта. Пастор приходил изредка к нам в школу, читал утреннюю молитву или вел урок библейской истории. Это была большая радость, Должна вам признаться. И для детей, и для меня. Мы не могли дождаться прихода пастора. И говорили: он уже давно не был у нас, значит, скоро придет.
Хенрик. Почему же никто ничего не говорил?
Мэрта (растерянно). Что нам надо было говорить?
Хенрик. Вы могли бы сказать: приходите поскорее опять.
Мэрта. Нам надо было так сказать?
Хенрик. Хотя бы так.
Мэрта. Извините, пастор, но это было бы не совсем удобно. Это могло показаться назойливым.
Хенрик. Но мы ведь считали себя одной семьей?
Молчание. Гертруд Талльрут, разглаживая на столе свое вязание, качает головой. Альва Нюквист подшивает край, споро работает игла. Белыми короткими зубами перекусывает нитку, бросая вокруг острые, любопытные взгляды. Магна Флинк сидит без дела, сложив большие руки на животе, пяльцы лежат рядом на столе. Расстроенная, с раскрасневшимися щеками, она то и дело сглатывает. Мэрта Веркелин тянется за книгой, из которой читали, и начинает листать ее, не видя. Она незаметно вздыхает. Текла Крунстрём, развернувшись всем своим грузным телом, смотрит на Анну, которая стоит у нее за спиной с кофейником. Хенрик положил руки на подлокотники кресла: невольная иллюстрация чувства — что же такое происходит в эту минуту здесь, в нашей хорошо знакомой столовой, при свете нашей милой лампы, которая, кстати, слегка коптит, керосин никуда не годится. Надо подойти к столу и поправить фитиль, чтобы пламя не коптило в потолок. Хенрик осторожно встает, подходит к столу и, подняв руки, уменьшает красноватое, дымящее пламя.
Хенрик. Коптит.
Гертруд. Керосин плохой.
Альва. В Евле керосина вообще не достать. В конторе говорили.
Текла. Скоро будем сидеть в темноте, как какие-нибудь первобытные дикари. И грызть старые кости.
Мэрта. Папа написал, что мы наверняка вступим в войну. Чтобы помочь Финляндии. И тогда придут русские со своим флотом, нападут на Сёдерхамн, и Евле, и Лулео и все сожгут и разорят, как в прошлый раз.
Анна. Война должна скоро кончиться.
Текла. Она кончится только тогда, когда народ возьмет власть в свои руки и перебьет генералов.
Вновь воцаряется молчание. Хенрик садится на стул у обеденного стола, проводит рукой по лицу, головокружительное чувство нереальности не отпускает его.
Хенрик. Значит, мы с Анной все вообразили?
Текла. Что вы имеете в виду, пастор?
Хенрик. Мы думали, что мы… (Замолкает.)
Гертруд. Никто не винит ни вас, пастор, ни вашу жену. Вы делаете все, что можете. В благих намерениях нет ничего дурного. Клубок все равно в конце концов запутается.
Текла. На вашем месте, пастор, я приняла бы предложение и уехала бы отсюда как можно скорее. Здесь, в Форсбуде, делать нечего.
Анна (тихо). Мы думали, что сможем принести пользу.
Текла. Простите, какую такую пользу?
Анна. Принести пользу. (Беспомощно.)
Текла. Очень трогательно. До слез.
Гертруд. Не язви, Текла.
Текла. Что могут такой вот маленький, красивый пастор и его красивая женушка сделать в нашей проклятой глухомани?
Гертруд. Текла, сейчас ты говоришь, как настоящий большевик.
Текла. Э, чушь собачья. Послушай, Гертруд, тебе сейчас никого защищать не требуется. И меньше всего пастора. У него все в порядке. Он получает твердый доход от государства.
Альва. Я слышала другое объяснение.
Текла. Твои объяснения никому не интересны. Ну, я пойду домой, пока не начала болтать чепуху.
Текла Крунстрём вздыхает и принимается обстоятельно собирать свои вещи. Наконец снимает очки и прячет их в видавший виды футляр. Бросает долгий взгляд на Анну.
Анна. Можно задать вам вопрос, фру Крунстрём?
Текла. Пожалуйста.
Анна. Зачем вы приходили сюда каждый четверг? Я хочу сказать, если…
Текла. Между нами и вами нет ничего общего. Вы не понимаете наших мыслей и не понимаете нас. Так во всем.
Анна. Вы не ответили на мой вопрос.
Текла. Вот как. Ну да. Ответ простой. Мне нравились и пастор, и его жена. Мне нравилось слушать, как он читает вслух эти романы. Мне хотелось посидеть здесь пару часов со всеми остальными. Наверное, мне это казалось приятным.
Она молча пожимает Анне руку, кивает остальным женщинам. Прощание, немногословное и смущенное, слова повисли в воздухе, точно мокрые тряпки. Альва Нюквист решила быть полезной — она убирает со стола, серебряной щеточкой сметает крошки, помогает сложить скатерть. Внезапно она говорит: «Ой, кажется, все ушли, одна я осталась». Анна и Хенрик в нерешительности, друг на друга не смотрят.
Альва. Много чего здесь наболтали. И потом, конечно, этот список. Но я думаю, есть другая причина. Похуже. Сплетня, само собой, как и все остальное.
Анна, Хенрик и Альва стоят посреди комнаты. Хенрик пытается разжечь трубку, Анна взяла кочергу, чтобы поворошить угли в печи. Альва, скрестив руки на груди и чуть откинув голову, щурится из-под полуопущенных век. Ни Анна, ни Хенрик не просят ее остаться или высказаться.
Альва. Ежели бы я не знала, что это постыдный, да, постыдный оговор, не сказала бы ни слова, это точно. И вы это должны понять.
Она ждет реакции, но напрасно. Откашлявшись, она опускает голову и разглядывает носок ботинка, выглядывающий из-под юбки.
Альва. О самом ядовитом, верно, никому не хотелось упоминать. Мне, правда, очень жалко вас обоих. А особенно жалко пасторшу, конечно.
Она выжидает несколько секунд, но ответа не последовало. Як поднимается и встает рядом с Анной.
