С другой стороны, и свет в неоднородной Вселенной распространяется не так, как в однородной. А мы только свет и используем для измерения фотометрических расстояний до сверхновых и при измерении угловых размеров пятен реликтового фона. Для неоднородной Вселенной пока применяются сильно идеализированные модели с большой полостью в миллиард световых лет в поперечнике, в которой мы живем (модель Леметра), или модель “швейцарского сыра”, когда таких полостей много и они случайно разбросаны по размерам и по положению во Вселенной. Некоторые физики (тот же Э. Кольб) утверждают, что в таких моделях можно объяснить все наблюдения безо всякой темной энергии.
Сейчас, когда мы столкнулись с проблемой темной энергии во Вселенной, нельзя забывать об истории с Луной, которую я рассказал в начале статьи: о преждевременных попытках исправления закона тяготения Ньютона для объяснения ее движения. Прежде чем вносить в космологическую теорию (конечно, не Ньютона, а Эйнштейна или другую современную релятивистскую теорию) экзотические компоненты, стоит проверить, все ли правильно сделано в старой, проверенной теории.
Как писал мой знакомый мюнхенский астрофизик и философ Петер Кафка (1933 — 2000): “Было бы утешительно найти из космологических наблюдений, что наша Вселенная относится к открытому типу, обеспечивая нам бесконечное пространство и время. В этом случае физические законы позволили бы неограниченную эволюцию”. Петер Кафка предвидел много кризисов в познании Вселенной и в эволюции цивилизации. Его предвидения начинают сбываться. Проблема темной энергии — это один из таких кризисов познания. Если темная энергия реально есть, то неограниченная эволюция нам обеспечена.
Повторюсь: мы живем в очень волнующую эпоху — открытие нашей Вселенной происходит на наших глазах. Хотелось бы увидеть это Открытие до того, как человечество впадет в очередной, чудовищный кризис — энергетический, экологический или военный.
1 См., например: Блинников С. И. Cверхновые и свойства материи в самых плотных и самых разреженных состояниях. — “Ядерная физика”, т. 68, 2005, № 5, стр. 847 — 859.
Сальникова Екатерина Викторовна — культуролог. Окончила ГИТИС (ныне Российская академия театрального искусства). Автор книг “Эстетика рекламы. Культурные корни и лейтмотивы” (2001) и “Советская культура в движении. От середины 1930-х до середины 1980-х” (2008). Публиковалась в журналах “Театр”, “Театральная жизнь”, в “Независимой газете” и др. В “Новом мире” печатается впервые.
В последние годы происходит бум анимационной культуры. Это настолько очевидно, что не нуждается в пространной аргументации. Хочется сразу погрузиться в размышления о подоплеке анимационной революции. Почему всякого рода “мультиков” становится все больше и больше? Меняется ли радикально качество анимационных произведений? Какие новейшие умонастроения находят воплощение в анимации?
Чтобы разобраться в этих проблемах, зафиксируем качественные перемены.
Во-первых, анимация вышла из берегов анимационного искусства. Анимация стала одной из сфер необъятной визуальной культуры и дизайна. Анимационные образы насыщают телевизионную рекламу. Рисованные персонажи присутствуют в графической рекламе. Анимационные персонажи являются ведущими программ, посвященных, например, живой природе. Персонажи из анимационных фильмов материализуются в игрушках и продолжают свою жизнь в играх, как традиционных, так и компьютерных. (Чего стоят, к примеру, наши вездесущие “Смешарики”! Шарообразные персонажи очень грамотно захватили все возможные сферы циркуляции.) Интернет-пространство переполнено анимационными мотивами.
Во-вторых, упрочивают свое положение телеканалы, специализирующиеся на анимации, — “2 Ѕ 2”, “Cartoon Network”, “Jetix”. А это значит, что восприятие анимации обретает повседневный, бесперебойный ритм. Анимационные образы сопутствуют нашему бытию, составляют его привычную часть, а для кого-то — новый центр внимания и способ творческого мышления.
В-третьих, — и это, быть может, самое главное, — анимация перестает адресоваться преимущественно детской аудитории. Канал “2 Ѕ 2” то и дело вызывает чьи-то протесты, его работу пытаются ограничивать, его наполнение обсуждается на интернет-сайтах с особой горячностью. А все потому, что “2 Ѕ 2” свободно совмещает в своей сетке вполне традиционную анимацию для детей с анимацией, которая адресована взрослому сознанию. Есть даже анимация, которую до 14 лет лучше не смотреть.
Российское общество еще не выработало новых воззрений на аудиторию, для которой предназначена новая анимация. Привыкание происходит не сразу. Тем не менее в анимации новейшего поколения заложен существенный посыл, адресованный всему человечеству и выражающий современные психологические и эстетические потребности.
Этот посыл я бы разделила на два слоя. Первый слой — сугубо содержательный. Средствами анимации, по всей видимости, удобнее воплощать некоторые идеи, темы, настроения. Другой слой несет в себе ряд общекультурных свойств, актуальных для XXI столетия и говорящих о состоянии духовного начала в целом.
Наследство Бивиса и Батхеда
Даже самые глобальные тенденции начинаются с чего-то очень конкретного. На мой взгляд, современная анимационная стилистика была предрешена тогда, когда появился американский сериал “Бивис и Батхед”. Это был сериал, нашедший визуальную форму для черного юмора, для едкой иронии, для американского скепсиса — то есть для тех негативных эмоций, которые просто необходимы для саморегуляции общества, для отдыха от высокой героики и патетики игрового кино Голливуда.
Кто такие Бивис и Батхед? Антисупермены. Тинейджеры-придурки. Асоциальные болваны, не способные к саморазвитию, к образованию, к любой созидательной деятельности. Наконец, они — уроды, в которых нет ничего трогательного. Маленькие глазки, мелкие острые зубки, как у хищных рыб, вытянутые физиономии, щуплые тела, короткие кривоватые ножки. Триумф антиэстетизма.
И это образы типичных американцев...
Бивис и Батхед вечно сквернословят, обсуждают физиологический низ, занимаются онанизмом, днями просиживают перед телевизором, едят так называемые “неполноценные продукты” вроде шоколадных батончиков из яблочных огрызков, не берегут своей и чужой жизни. Их мир — своего рода физиологическая преисподняя. Тут и сидение на унитазах, и поиски туалетной бумаги, и копание в кучах мусора, и вид всевозможных объедков, рвотных масс, экскрементов, плевков, соплей и прочего. Когда один из приятелей как бы умирает, второй тащит его за ногу, чтобы закопать, потому что умерший “воняет” и его начинают осаждать мухи. По пути к месту захоронения на труп успевает помочиться собака...
Тем не менее пиршество отвратительной материальности и физиологизма не вызывает отвращения у зрителя. Все визуальные образы низкого, низменного или просто грязного — предельно живописны, но условны и бесплотны. В такой образности человечество дает себе волю разгуляться, выражая все то, что продолжает находиться под запретом в традиционной, более жизнеподобной эстетике. Слезы, кровь и пот игровое кино готово показывать — это еще куда ни шло. Впрочем, желательно, чтобы все эти жидкости исторгались красивыми, ровно загорелыми и художественно освещенными телами.
Если кто-то из режиссеров решает демонстрировать с экрана нечто низкое и грязное — это всегда вызов традиционализму и Голливуду, всегда претензии на сопротивление массовым клише. В фильме “Увидеть море” Франсуа Озон подводит камеру к унитазу, в котором остались экскременты девушки-хиппи. Михаэль Ханеке показывает, хотя и не крупным планом, лужицу рвоты героини в “Пианистке”. В “Кен Парке”, изобилующем эпатирующими сценами, даже самого невозмутимого зрителя способен шокировать вид спермы тинейджера, сначала предающегося мастурбации, а потом убивающего ножом родных дедушку и бабушку.
Человечество словно устало находиться в классических границах достоверности, куда не вмещаются слишком многие аспекты физического бытия человека. Нарастает потребность в большей правде о природе живых организмов, о материально-телесном начале. Тот крен в духовность, который доминирует в многовековой культуре и по-прежнему определяет магистраль визуально-игровых искусств, начинает восприниматься тоже как своего рода клише, штамп, приевшаяся условность. Одним словом — как то, что тормозит прогресс в постижении мира с помощью художественных средств.
