себя болваном.
Его встретил инженер Постников, дружески взял под руку и повел в бокс лунной трубы, стены которой сегодня были увешаны электросхемами. Два монтажника крепили внутри трубы разноцветные жилки, выходящие из толстого, оплетенного стальной сеткой кабеля, удавом распластавшегося на полу бокса.
- Наконец-то разобрались в схемах питания, - сказал Постников, - Вы мне не подскажете, Иван Андреевич, далеко ли от павильона лунной трубы стоят кварцевые часы? И как вы мыслите провести от них кабель?
- Не знаю, где кварцевые часы, - сказал Овцын. - Наверное, в главном здании обсерватории.
- Да, да... - кивнул Постников. - Я понимаю, что кварцевые часы не вешают над воротами. Интересно бы знать, на какой они глубине и мимо каких объектов надо тянуть кабель.
«Придется почитать о кварцевых часах, - подумал Овцын. - Опять попал в калошу...»
Он попытался оправдать свою неосведомленность:
- Я в институте человек недавний, а в обсерватории и вовсе раза три бывал... Завтра утром съезжу, разузнаю все, что вас интересует.
- Буду очень благодарен, - сказал Постников. - А то мне никак не выбраться. И набросайте мне планчик, если вас не затруднит. Кстати, как дела с павильоном?
- Строится, - сказал Овцын. - Есть там такой прораб - Пахом Дорофеич. Живот, как купол нормального астрографа, глазки-бусинки. У него любимая поговорка: «Все надо делать параллельно, сперва одно, потом другое». В силу этого на павильоне больше трех рабочих за раз не бывает.
Он поехал в институт, взял в библиотеке учебник практической астрономии и изучил по нему устройство кварцевых часов. Потом собрался зайти в отдел, но вдруг подумал, что рассказывать ему не о чем. Стыдно говорить про такой рабочий день: пробыл час на заводе, увидел, как тянут провода, проявил серость и уехал повышать уровень малограмотности... Он отправился домой, и по пути его одолевали мысли еще горше вчерашних. Выйдя из дому, он попадает в толпу чужих людей и так до конца дня живет среди чужих дел, чужих интересов, забот и планов, пока снова не вернется домой... или к Гаврилычу во «Флоренцию»... Долго ли так проживешь?
Он зашел в цветочную лавку и купил букетик чахоточных нарциссов -ничего приличнее не было. Но и эти вялые цветы обрадовали Эру. Она бросила в воду таблетку аспирина и поставила вазу около машинки.
- Сегодня надо закончить очерк, иначе не попадет в февральский номер, - сказала она. - Прости, что я ничего не приготовила поесть. Прибежала из редакции, и сразу пришлось сесть за работу.
- Ну и бог в помощь, - улыбнулся он. - Поем в столовой. Даже и лучше - не буду торчать у тебя на глазах.
- Да, пожалуйста, - сказала она виновато. - Задержись подольше. Я не могу сосредоточиться, когда ты дома. Все время хочется забраться тебе на колени, забыть про всякую работу и нежиться... Я понимаю, что нельзя так распускать чувства, но ничего не могу с собой поделать.
- И не надо ничего делать, - сказал он. - Ты должна все время хотеть забраться ко мне на колени.
Он вышел на улицу, постоял у дома, медленно дошел до метро, раздумывая, где поужинать. Подумал, что ничто не мешает ему поехать во «Флоренцию»,- и поехал.
- Что это вы сегодня волком смотрите? - спросил Постников вроде бы в шутку.
- Вас, Аркадий Васильевич, это не касается, - сказал Овцын.
- Может, я все-таки могу чем-нибудь помочь?
- Спасибо. Я помогу себе сам. И прощайте. Я жалею, что мы не познакомились поближе.
- Почему «прощайте»? - удивился Постников.
- Потому что я больше сюда не приду, - сказал Овцын. - Мне здесь нечего делать. Шатаюсь тут полмесяца совершенно без толку. Я не привык так работать.
- Не совсем без толку, - возразил Постников. - Мы стали чуть живее копошиться. Да и чем вам здесь плохо?
- Разжижаюсь, - сказал Овцын.
- Что это значит?
- Это длинный разговор, а у меня трещит голова. Хотите выпить на прощанье?
Постников взглянул на часы.
- Хочу, - сказал он.
Вышли за проходную. Постников поднял воротник, прикрывая лицо от снега, предложил:
- Через две остановки шашлычная. Там в это время немного народу.
- Ну и пес с ней, - сказал Овцын. - Я привык завивать горе веревочкой во «Флоренции». Не возражаете?
- Нисколько. Ближе к дому, - согласился Постников.
Степочка встретил Овцына, почтительно и радостно выгибая спину. Он три раза получил по рублю на чай и не сомневался, что четвертый рубль уже шуршит в его кармане. Принимая заказ, он гнулся и называл Овцына «товарищ капитан».
- Почему «капитан»? - спросил Постников, когда отошел почтительный Степочка.
- Я и есть капитан, - сказал Овцын. - Никакой я не астроном, а
природный моряк с пятнадцатилетним стажем.
- Ловко, - улыбнулся Постников. - Как же понимать вашу нынешнюю деятельность?
- Я и сам-то не очень ее понимаю. Впрочем, деятельность окончена. Сегодняшняя поездка в обсерваторию - это мой последний вклад в отечественную астрономию.
- Понятно, понятно, - приговаривал Постников, постукивая вилкой по краю блюдца. - Вы чувствуете себя не на своем месте, и это вас угнетает... Когда я услышал, что вы решили отказаться от такой приятной синекуры, как представительство на нашем заводе, я сперва изумился. Обыкновенному человеку так же несвойственно отказываться от оплачиваемого безделья, как и возвращать найденные на дороге кошельки.
- Дело не в деньгах, - сказал Овцын. - Деньги, которые платят мне, можно получать и даром, греха не будет. Жизнь проходит даром, вот что обидно! За какие деньги вы согласились бы стать пустым местом?
- Сумма должна быть очень большая, - улыбнулся Постников.
- Через месяц вы от нее откажетесь и вернетесь на завод, где вы чувствуете себя личностью, получая маленькие суммы.
Пришел Степочка и накрыл стол.
- Странное существо человек разумный, - рассуждал Постников, заев водку лимоном. - Никакими веревками он ни к какому столбу не привязан. Иди на все четыре стороны. Тем не менее он живет в единственном на свете городе, а заезжая в другие города, чувствует себя неуютно. Другом его может стать кто-то единственный, и бывает, что этого «кого-то» он всю жизнь не находит, но и не заменяет его другим. Единственную женщину он любит, и чаще всего не ту, которая кажется ему самой красивой и умной. Одно единственное дело его увлекает; и если это дело ему недоступно, он чувствует себя несчастным. Трудно человеку разумному... Почему чем лучше работает у человека мозг, тем строже он себя ограничивает? Вы знаете, какая геометрическая фигура самая совершенная?
- Меня учили, что окружность, - сказал Овцын.
- Вот-вот, - произнес Постников, - часто нас учили не тому, чему надо бы учить... Точка - вот высшее из совершенств. Она не имеет ни длины, ни объема, и тем не менее в ней все!
- Что же в ней уместится?
- Все, - повторил Постников. - Что хотите. И сфера, и линия, и окружность, и квадрат, и конус. Любую фигуру я могу путем ряда последовательных уменьшений превратить в точку, и от этого фигура не перестанет оставаться собой. Точка - это самое маленькое все. Общий знаменатель мироздания. Из этого следует, что путь к совершенству -ограничение. Сведение протяженностей и объемов к минимуму, в идеале к точке. Все во мне стремится к моему центру. Мой центр стремится к центру Земли. Центр Земли стремится к центру Солнца. Центр Солнца стремится к центру Галактики - и так далее. Мой центр стремится к центру всех центров, который такая же точка, как и любой другой центр. И когда-нибудь все центры сольются и станут одной точкой.
- Но тогда жизнь прекратится, - сказал Овцын.
Постников рассмеялся, выпил еще рюмку и по трепал Овцына по плечу.
- Потому-то, мой друг, движение и называется формой существования материи. С достижением совершенства всякое существование материи прекращается. Вот как опасно стремиться к совершенству!
- А вы мыслитель, Аркадий Васильевич, - сказал Овцын, отодвинувшись, чтобы его не трепали по плечу.
- Это не оплачивается, - вздохнул Постников.- Вам из особой симпатии приносят такую прекрасную водку? Впечатление, что в ней совершенно отсутствуют сивушные масла.
- Здесь работает шефом человек, с которым я плавал, - сказал Овцын. -Он не велел подавать мне гастрономовскую дрянь.
- Тогда вам есть смысл завивать горе веревочкой именно во «Флоренции»... И все же, нельзя ведь только этим и заниматься.
- А кто говорит, что можно.
Через час Постников ушел, и Овцын остался наедине со своими мыслями и опустевшим графином. Впрочем, расторопный Степочка вскоре заменил его на полный. По мере того как пустел и этот, душа успокаивалась, мягчела, а мрачные горизонты озарялись потоками иззаоблачного сияния. Захотелось вызвать Гаврилыча с кухни, потешить сердце воспоминаниями, но хватило ума не сделать этого. Доконав графин, он пошел домой и, ничего не объясняя удивленной жене, лег спать. Утром вместе с похмельным раскаянием пришли сомнения: может, дотянуть до весны в институте? Как-никак дело. Прочное, спокойное, не обременительное и даже не противное. И заработок, обеспечивающий прожиточный минимум. На то, что его употребляют для затыкания дыр, можно не обращать внимания. Что он найдет лучше?
