Дети определенно заинтересовались тем, что рассказывала Мария, но когда она спросила, кто будет первым, не вызвался ни один. Всех охватила острая паранойя, этакая стадная застенчивость, дети сбились в кучку, настороженно озираясь. До того Мария воображала, что все бросятся вперед в бездумном стремлении поучаствовать, но никто даже не шевельнулся, и впервые, сколько мог вспомнить Боб, она смутилась. Он почувствовал, что не в силах видеть, как Мария страдает; прорвавшись сквозь психическую агонию, заполонившую комнату, он вошел в тихое местечко внутри себя и внезапно, весь целиком, понял, что сделает это, станет первым, кто сыграет в эту игру, кто растопит лед на глазах у сверстников и детей.
Он встал и направился к лохани; видно было, что Мария этим удивлена.
– Что такое? – спросила она.
Но когда Боб опустился на колени, все поняла, накинула полотенце ему на плечи и тихо сказала:
– Спасибо тебе, Боб. Ты только не торопись.
Боб посмотрел вниз, на стайку плавающих красных яблок, и сунулся головой в воду. Дети возобновили визг. Вода, обнаружил Боб, была ошеломительно, жутко холодной.
Один на один со своей задачей, на полголовы под водой, Боб метался туда и сюда, надеясь, что эти старания приведут яблоко ему в зубы, но вскоре понял, что так только отталкивает яблоки от себя, и усовершенствовал свой метод, подбираясь к желанному плоду медленно, сбоку и под углом.
Те, кто хорошо знал Боба, были поражены такой его эскападой, но также обеспокоились, не поздновато ли для него столь радикально менять свою индивидуальность, свой подход к жизни. Что это он ни с того ни с сего повел себя так несвойственно, безрассудно и неподобно? Некоторые из стариков осудили действия Боба, высказавшись в том смысле, что остается лишь уповать, что это не кризис идентичности так себя проявляет в последний час, казус совсем не редкий в домах престарелых.
Лайнус к числу критиков не принадлежал; преодолев начальное замешательство, он проникся необычностью ситуации и принялся болеть за своего друга, сначала мысленно, а затем вслух, повторяя имя Боба с таким рвением и горячностью, что вскоре его поддержала Мария, затем Джилл, а затем те из стариков, кто посострадательней, и большинство детей.
Наконец почти все в комнате восклицали сплоченным хором: “Боб! Боб! Боб!”
Тот, погруженный в свою задачу, как раз ухитрился вонзить зубы в яблоко, когда до его сознания достучался этот речитатив. Игра слов, “Боб” и “боббинг”, вызвала у него смешок, он прыснул, глотнул воды, что, в свой черед, заставило его выгнуться вверх, как делает выскакивающий из воды кит. Боб дернул головой, откашливаясь, вода брызнула у него изо рта, как конфетти, и яблоко длинной красивой дугой пролетело через всю комнату, прежде чем, отскочив от линолеума, прокатиться меж ножками стула Джилл и спрятаться под столом. Ряженые дети ринулись за яблоком, как будто это тотем или сокровище, обладание которым даже на краткий срок стоит того, чтобы принести немалую личную жертву.
