Возражения смысла не имели. Тем паче, что Анюта положила трубку. То ли обидевшись на мнимую обиженность Игоря, то ли испугавшись собственной откровенности.
«Надоели!» — не выдерживал уже Игорь, — «Своих жизней у них, что ли, нет. Чего в мою лезть… Больше не пущу. Даже просто слушать не стану. Вот уж действительно, уехать бы. Уехать бы туда, где обо мне никто ничего не знает».
Игорь наскоро смастерил в голове сказку. Дескать, решил это он, Игорь, уехать в СтрануГдеОТебеНиктоНеЗнает. Дабы зажить совсем по-другому. Дабы оставили в покое, не сочувствовали, не язвили, не советовали. Приезжает это он туда. Глядь, а там Вера. Точно. Она ведь в эту страну тоже мечтала переехать.
Инстинкты самосохранения — строгие цензоры — заставили воображение отставить сочинение подобных историй. Наличие следов Веры в мировосприятии Игоря отныне подвергалось строгим гонениям.
«А пойду-ка я прогуляюсь. И так, целый день дома просидел, телефон карауля» — на фоне общего абсурда мысль о прогулке выглядела вполне здравой.
Взлохматив волосы расческой и накинув ветровку (все-таки вечер уже), Игорь на цыпочках принялся пробираться к входной двери. Но телефон заметил. Задребезжал ехидно и требовательно. Не брать трубку — означало признать собственный страх перед этим надоедливым аппаратом. «А потом позвонил крокодил и со слезами просил…»
— Здравствуй, Игорь. Это Антон. Звонила Анюта. Есть новости. Это Веры касается.
И даже Антон туда же. Внезапно вспомнился другой такой же «отелефоненный», покрытый чужими «я думаю, ты должен знать» день. Это было до крайности глупо, до нелепого торжественно и до смешного серьезно. Это было в ту пору детства, когда оно уже кажется юностью. Это был день смерти Цоя. Узнав о гибели игоревого кумира (да, да, и даже гитару терзал вечерами под подъездом, и движения резкие перед зеркалом отрабатывал), все друганы и даже несколько девочек тут же думали: «А как же теперь Игорь?!». Телефон тогда звонил не переставая. Игорь был уверен, что принял в тот день даже больше соболезнований, чем обе жены Цоя. От этих бессмысленных звонков делалось тошно. Хотелось кричать: «Тут человек умер, а вы это, как удачную тему для трепа, воспринимаете! Как классный повод проявить собственную чуткость…» Хотя, в том возрасте Игорь еще не умел такое формулировать. Просто было тошно от соболезнований, и все. Прямо, как сейчас.
— Тоха, я все уже знаю, — обижать Антона не хотелось, поэтому матерился Игорь исключительно мысленно, — Меня просто достали уже этими известиями. Сильно достали…
— Бывает. Только еще новости есть. Ты такого не знаешь. Анюта предложила вернуться в «Пробел». Орлики там уже не начальство. Я согласился. Буду возобновлять прежние традиции. Ты?
— Пас.
— Зря.
Прощались так, будто навсегда. До этого разговора Игорь наивно полагал, что тяжелее на душе уже не будет. Без специальных объяснений Тоха наверняка не поймет игоревого «отступничества». А объяснять не было сил.
«Ну вот. Ни за что ни про что потерял авторитет в чьих-то наивных глазах. Обидно!»
Потом позвонила Жэкина мама, поинтересовалась местонахождением своего сына. Игорь даже удивился, почему она не сообщает о грандиозных новостях в семье Орликов. Но Жэкину маму волновал только Жэка. Это радовало и огорчало одновременно. Огорчало, — потому что Игорь не знал, где Жэка, и ничем не мог помочь привычно взволнованной женщине.
Потом позвонил Жэка и спросил, не искала ли его мама. Приготовившись выслушивать очередной рассказ о грандиозных новостях, Игорь облегченно вздохнул, когда Жэка, сославшись на массу дел, испарился с телефонной линии. Вздохнул и тут же ощутил дурацкую потребность немедленно перезвонить Жэке. Мол, «какие дела? Ты что от общих правил отклоняешься? Ты что, не знаешь, о чем сегодня говорить надо? Тут такие грандиозные новости, а ты…» С удовольствием констатируя, что, куда именно перезванивать Жэке — никто не знает, Игорь вдоволь насмеялся над собственным несовершенством.
«Кричал всем «дайте покою!», но впал в откровенное возмущение, когда и впрямь отстали. Точнее, когда и не начинали приставать… Прямо какая-то капризная барышня, а не Критовский…»
Самоирония, увы, не успела внести хотя бы шаткие зачатки гармонии в мысли Игоря. Её отвлекли. Позвонила Марийка. Помолчала, послушала нервные «Алло?!» Игоря и положила трубку.
«Размечтался! «Отстали!» Нет. Если от тебя что-то нужно, так всем одновременно…»
Игорь вдруг почувствовал непреодолимое желание поругаться. Он нехорошо ухмыльнулся и решил перезвонить Марийке.
«Вот сейчас и спросим, что нужно. Чтобы больше не лезли. Чтобы навсегда оставили в покое…»
— Ты звонила?
Долгая пауза. Слишком долгая, чтобы сохранить в тайне истинный ответ. Марийка поняла это и решила не лукавить.
— Да. Мне Стас все рассказал, — устало пробормотала Марийка. От этой её усталости разило совершеннейшей беззащитностью. Игорь, настроившийся непривычно агрессивно, споткнулся. Не решился набрасываться с разбирательствами на такую растерянную Марийку. — Я так захотела узнать, что ты теперь собираешься делать… Теперь ведь нет препятствий между тобой и этой девочкой. И что? Станешь воплощать свои утопические идеи о настоящей любви? Захотела узнать, а потом перехотела. По твоему голосу все и так слышно. Без лишних расспросов. Ты еще только говорил «Алло», а я уже знала, что ничего ты мне не ответишь. Кстати, хочу извиниться, — последние слова, чувствовалось, давались Марийке через силу, — Помнишь, я про то, что ты у них, у Санов, такой не единственный, говорила? Так вот… Врала я. Извини. Это что-то меняет? Впрочем, ты все равно не ответишь…
«Эх, Марийка. Глупая Марйика. Странная Марийка. Если б ты знала, насколько глубже стало теперь то препятствие, что разделяло нас с Верой… Насколько ни к месту сейчас твои признания…»
— Я угадала? Не ответишь?
В голосе Марийки сквозила неприкрытая надежда, необходимость ломать которую еще больше разозлила Игоря.
— А с чего я, собственно, должен отвечать? И потом, ты же обещала больше не молчать в трубку…
— Переживаешь, что это я звонила, да? — слова Марийки сочились горечью, Игорю же мерещился в них яд, — Надеялся, может она? Так?
— К счастью, тебя это больше не касается! — грубо оборвал Игорь и тут же опомнился, — Извини… Я, кажется, не в том состоянии, чтобы сейчас адекватно общаться. Мне не стоило тебе перезванивать…
— Игореш, что ж это? Ты ведь становишься злым.
Марийка оживилась, почувствовав пробой в колючей броне Игоря. Игорь уже жалел, что извинился. Так бы отстали, решив, что случай безнадежный. Отстали и всё. А теперь придется нотации выслушивать.
— Вспомни, ведь ты всегда призывал людей к искоренению своего внутреннего зла. Негативные эмоции отравляют планете атмосферу. Ты помнишь? Ведь ты же сам проповедовал когда-то…
Сделалось стыдно и грустно. Когда-то проповедовал. Когда-то, пока не столкнулся с настоящими эмоциями. С теми, что невозможно побороть.
— А теперь перестал. Перешел на другой уровень.
— Уровень чего? Что проповедуешь теперь?
— Ничего. И это на порядок глубже, чем то, что раньше. Между прочим, человеку свойственно испытывать раздражение. А раз так, значит это зачем-то нужно, — Игорь сказал просто так, но вдруг поверил сам себе. Почувствовал, что прав. Осознал, — Может, миру нужен негатив. В смысле и негатив тоже. Для равновесия, или еще для каких мирских нужд. Если он, негатив этот, не надуманный. Если он — не фальшивое желание выругаться или пожаловаться, самоутверждаясь, а самое настоящее ощущение полной омерзительности происходящего…
— В народе это называется депрессией, и от неё стараются излечиться, — Марийка, как всегда, упрощала, — Я серьезно. Попей таблетки, и все переменится…
— Ты про экстэзи, что ли? — не понял Игорь.
— Тьфу ты! Я серьезно говорю. Депрессия самолечению не подлежит. Обратись к врачам, тебе выпишут что-нибудь…
— Попей таблеток, и мир сразу покажется лучше, — задумчиво проговорил Игорь. Он больше не злился. Марийка говорила от чистого сердца. Действительно пыталась заботиться. Не её вина, что она не понимает. Увы, таблетками нужно кормить мир, — Понимаешь, проблема-то не во мне… Не я — мир болен. Наш мир очень-очень болен. А его к врачу не отправишь.
— Ты сегодня пил что-нибудь алкогольное? — вконец обеспокоилась Марийка.
Игорю резко расхотелось разговаривать. Еще несколько минут они с Марйикой приносили взаимные извинения. За беспокойство, за грубый тон, за затрагивание лишних тем, за папу, за маму, за Родину, за проезд…
Отключив телефон (да, Игорь признал собственную боязнь перед этим монстром и даже решил потакать ей), Критовский вырвался из затхлых раздумий о потерянном. Удивляясь, но постепенно подстраиваясь, Игорь ввалился в самую гущу благополучной размеренности воскресного вечера. Разноцветные силуэты возбужденно вышагивали по тротуару, обрывки чужих разговоров поражали беззаботностью, теплый воздух, плотно набитый весенними запахами, немного кружил голову. В общем, несмотря на события последних дней, небо не обрушилось на землю. Вера ушла, а город остался на месте.
