Аннет, наряженная, как полагается посетительнице подобных мероприятий, уже вышла в сад музея. Подобно атлантическому чистику, она кружит вокруг то одной, то другой роскошной группы людей. Там, в саду, рядом с новыми черными бассейнами, которые, по правде говоря, выглядят совсем как прямоугольники на чертеже архитектора, стоит Сол Стейнберг, художник с лицом хозяина прачечной в Бронксе. Он беседует с Зейди Паркинсон, — дочерью тех самых Паркинсонов, которые тридцать пять лет тому назад помогли основать этот музей, очень красивой девушкой, а также с другими, не менее очаровательными людьми. Разговор идет о мнемонике:
— …а затем два, и один, и четыре, и восемь…
Вверху, на террасе, стриженный «ежиком» Стюарт Аделл, министр внутренних дел Соединенных Штатов, с показной невозмутимостью озирается по сторонам, щеголяя белым смокингом. Вид у него такой, как будто сейчас июнь и он стоит на линии штрафного броска в школьном физкультурном зале, прикидывая, кого ему пригласить на танец. Стюарт Аделл разговаривает с Николь Альфан, женой французского посла. Мадам Альфан все еще являет собой подлинный символ гламурности в дипломатической жизни. В противоположном конце террасы, по ту сторону покачивающихся голов, миссис Джейкоб Джевитс, Мэрион Джевитс, жена сенатора из Нью-Йорка, стоит как раз у самых лап так называемой «черной вдовы» — массивного паука, изготовленного Александром Колдером. Миссис Джевитс, пожалуй, может служить символом того малого, что еще осталось от гламурности в жизни конгрессменов, однако большую часть времени она даже не приближается к Вашингтону. Обеих этих дам, Николь Альфан и Мэрион Джевитс, кое-что определенно роднит. С одной стороны, сами они не вполне являются знаменитостями, а с другой, представляют собой нечто большее, нежели просто жены официальных лиц. Самые разнообразные люди играют в придворных Хелены Рубинштейн, выглядящей безмятежней даосской маски; в данный момент Хелена является местной героиней, потому что, когда в ее квартиру ворвались грабители, она просто сказала: «Валяйте, убейте меня; я старая женщина, но я не намерена отдавать свои драгоценности двум сморчкам вроде вас», после чего грабители позорно смылись, оставив миссис Рубинштейн ее драгоценности. Жак Липшиц, скульптор, проходит мимо. И Кэти Маркус тоже проходит мимо. Ах, какая удача для Кэти Маркус. Сама она из восточного Texaca, но уже заворачивает прямиком в страну бутиков на Восточной 64-й улице. Просто прекрасно! А в самой середине толкающейся толпы, в дверном проходе, ведущем из нового крыла в сад, под пристальными взглядами охранников стоит Хантингтон Хартфорд, миллионер, который в марте прошлого года открыл в Нью-Йорке свой собственный музей. Он заявляет:
— Такую уйму народу я со времен вечеринки у Дж. Пола Гетти не видел. А там я на целых три часа заплутал.
Бернсовская охрана развесила белые ленты в саду между бассейнами и террасой. На стороне бассейнов ляжка к ляжке толпятся пять тысяч человек, которые просто пожертвовали сотню, пару тысяч или сколько-нибудь еще долларов в фонд постройки нового крыла музея. Таким образом они получили просто безукоризненные, пусть и не слишком сногсшибательные верительные грамоты. Лучи садовых прожекторов покрывают их черепа бледно-охряной дымкой, очень похожей на ту, какая бывает вечером перед бейсбольным матчем в Денисоне, что в штате Техас. На террасе, по другую сторону белых лент, стоят подлинные официальные лица — к примеру, Эдлай Юинг Стивенсон и леди Берд Джонсон, жена президента. Через несколько минут она обратится ко всем собравшимся протяжным голосом, звучащим так, словно его прислали по почте из Пайн-Блаффа, что в штате Арканзас. Речь жены президента будет касаться Бога, Бессмертия и Вдохновения, достижимых для свободных людей посредством Искусства.
Марк Ротко, художник, разговаривает с Томасом Хессом, главным редактором «Арт ньюс», и с Фрэнком О'Харой, музейным работником, который пишет стихи и грустные пьесы. Разговор идет о том, как забавно Хеди Ламарр… тогда как раз был день рождения Хеди Ламарра… в общем, о том, каким забавным был день рождения Хеди Ламарра, когда все они оказались в студии Франца Клайна.
Хеди Ламарр, Марк Ротко и все-все-все сейчас мысленно пребывают в нью-йоркской студии Франца Клайна. А Эдлай, леди Берд, Хантингтон, Николь, Мэрион, Стюард, Зейди, Кэти и опять-таки все-все-все стоят на террасе Музея современного искусства. Такое положение дел вовсе не кажется необычным. Вполне возможно, лет шестьдесят тому назад было время, когда Ренуар шел себе по дороге и вдруг сталкивался с Сезанном, который ковылял по дороге ему навстречу, с трудом таща под мышкой здоровенную картину с какими-то там купальщицами, так что один угол картины бороздил дорожную пыль. Привет, сказал Ренуару Сезанн, а затем сообщил ему о том, что тащит этих купальщиц одному тяжелобольному другу, которому они очень понравились. Существует предельно дохлая надежда на то, что какие-то подобные богемные события происходят и прямо сейчас. Сегодня Роберт Раушенберг уже пару лет занимается кое-какими картинами-комиксами, ныне известными как поп-арт. И вот, пожалуйста, одетый в смокинг, он сидит на почетном месте в Музее современного искусства, а вокруг него поднимают самую настоящую шумиху Эдлай, леди Берд, Николь и все прочие. Сегодня мир искусства в Нью-Йорке, мир знаменитостей, мир общественности, агентов по печати и рекламе, репортеров из отделов светской хроники, модных дизайнеров, декораторов интерьера, а также прочих верховных жрецов и глашатаев, объединенных Искусством, представляет собой особое, возвышенное место. Искусство (и в особенности Музей современного искусства) стало центром социальной добродетели, вполне сравнимым с Епископальной церковью в Шорт-Хиллсе. Люди, о которых идет речь, смотрят на открытие новой художественной галереи точно так же, как они прежде смотрели на театральные премьеры. Сегодня они считают театральную примеру чересчур бледным событием — по крайней мере, если это не «Гамлет» с Ричардом Бартоном в главной роли. Зато эти галереи! Порой две, три или сразу несколько галерей объединяются и организуют выставку работ какого-нибудь крупного художника. Например, Пикассо весной 1962 года или прошлой весной — Брака. Картины, созданию которых творец посвятил всю свою жизнь, делятся между галереями поровну, и грандиозное открытие подобной выставки напоминает сигнал для сбора скота: весь народ начинает гуртами носиться из одной галереи в другую, то выруливая на Мэдисон-авеню, то снова с нее сворачивая, прилепляя друг другу на щеки «социальные поцелуи» и освещая себе дорогу стопятидесятиваттными глазными яблоками.
Но здесь вся соль состоит в том, что новое открытие Музея современного искусства является крупнейшим из всех возможных открытий галерей. Когда он заново открывается после реконструкции, это становится событием государственной важности. Жена президента Соединенных Штатов произносит реинаугурационную речь. На церемонии присутствуют члены кабинета министров, дипломаты, а также Эддай Стивенсон, представитель Соединенных Штатов в Организации Объединенных Наций. Здесь также присутствуют священнослужители — один известный чикагский проповедник зачитывает текст обращения Пауля Тиллиха, знаменитого теолога, который ради такой оказии приготовил специальную проповедь. Новое царство святого человеческого духа!
Если много лет тому назад какая-нибудь славная женщина, обремененная недвижимостью на миллион долларов, захотела бы каким-либо благочестивым образом избавиться от своих денег, она передала бы их церкви. А сегодня миссис И. Пармали Прентайс оставила оба своих городских дома на Западной 53-й улице музею. И решительно всем это кажется вполне должным и естественным. Теперь подходит очередь нового крыла. Будьте уверены, никакой церковный строительный фонд (не считая, пожалуй, некоторых мормонских церквей) никогда с такой скоростью не пополнялся. Народ тут же принялся забрасывать музей десятками, сотнями тысяч, миллионами долларов. В банкетном зале Дэвид Рокфеллер простирает свою здоровенную правую ручищу в сторону председателя кампании по сбору средств, Гарднера (Майка) Коулса, по совместительству издателя, который, вовсю сверкая зубами, стоит тут с большим красным цветком в петлице.
А затем Дэвид Рокфеллер начинает вслух вспоминать о том, как еще в 1928 году он маленьким мальчиком прислушивался к разговорам сидевших у них в гостиной мистера Джона Д. Рокфеллера-младшего и его супруги, Лиззи Блисс, а также А. Конджера Гудьира, Паркинсонов и всех прочих. Они тогда как раз обсуждали основание Музея современного искусства, что прямо на следующий же год и осуществили. Современное искусство не вело в Америке никакой напряженной борьбы — во всяком случае, не с Рокфеллером, Гудьиром, Блисс — со всей этой неотразимой золотой облаткой. Упомянутые персоны обнаружили современное искусство в Европе, где оно было модным еще в 1920-х годах. А в Соединенных Штатах оно стало модным с того момента, как вышеупомянутая группа в 1929 году основала Музей современного искусства. По сути, им пришлось отправиться в провинции и околачивать там кусты, чтобы найти оппозицию современному искусству, достаточную для того, чтобы придать проекту ощущение духовной миссии, озорного вызова и острой пикантности. А сегодня… сегодня они собираются за спиной современного искусства в «каффеклатчах» у супермаркетов в Вифезде.
