ГЛАВА XI В ТОКИО ПРИБЫВАЮТ РЯЖЕНЫЕ
1
Наверно, я должен продолжать свой рассказ, стараясь не погрязнуть в мельчайших деталях. Но все эти мелочи представляются мне чрезвычайно важными — ведь в то время, пока я рассказываю о них, а вы записываете, Мори и я, превратившись, живем полной жизнью, и, если я вдруг умолкну, вам, мне кажется, тоже станет неуютно.
К тому же я не убежден, что буквально все сказанное мной записывается без малейшего пропуска. Неухоженный лес моих слов вы вырубаете по своему усмотрению и превращаете его в стилистически обработанный, где легко дышится. Я так и предполагал, что в этом и проявится связь моих слов и ваших записок. Именно поэтому я и говорил обо всем так подробно, опасаясь, как бы вы в своих записках не опустили те места, которые позволят понять, что та или иная мелочь имеет глубокий смысл. Однако я надеюсь, вы записали то, о чем я веду рассказ, не выбирая, что оставить в нем, а что из него выбросить.
Таким образом, вам, возможно, потребуется еще несколько десятков тысяч иероглифов, пока мы дойдем до действий, которые проявят космический смысл нашего с Мори превращения. И не окажется ли так, что, пока я говорю, а вы записываете, завершающие действия, к которым мы должны перейти, окончатся провалом? Ведь реальное существование двоих превратившихся, меня и Мори, обеспечивается только вашими записками.
Я уже однажды отмечал, что как писатель-невидимка, записывая слова ведущего рассказ отца Мори, я испытываю на себе его влияние. Но, я думаю, и отец Мори все глубже ощущает влияние этих записок. Например, интерес к слову, который он обнаруживает. Его интерес сродни тому, который возникает благодаря опыту лишь у тех, для кого обращение к слову — профессия.
Во всяком случае, повторное упоминание о наших отношениях, состоящих в том, что мы совместно несем бремя написанных слов, несомненно, полезно. Писатель-невидимка не прервет своих записок до тех пор, пока отец Мори не скажет, что ему наконец удалось выявить истинный смысл своего и Мори превращения. Писатель-невидимка требует, чтобы отец Мори не прекращал рассказа до того момента, пока не скажет, что истинный смысл их превращения выявлен. Если же, несмотря на это, отец Мори односторонне прекратит связь со мной, новой обязанностью писателя-невидимки будет найти его — хоть из-под земли вытащить — и заставить сказать, какова была миссия, возложенная превращением на него и Мори.
Я это обещаю. Но я придумал встречный план, на случай, если окажусь не в состоянии произносить слова. Поскольку мы совместно несем бремя слов, написанных вами самопроизвольно, то, если я окажусь не в состоянии произносить их, вы должны будете прислушиваться к словам, продолжающим самопроизвольно возникать в вас, и записывать их. И должны будете выявить в своих записках истинный смысл превращения моего и Мори. Если в ближайшее время я окажусь не в состоянии произносить слова, будучи арестован или убит, причиной явятся реальные действия, к которым мы с Мори приступим. О наших действиях в самом общем виде сообщит пресса, поэтому вам будет нетрудно произнести слова вместо меня, а потом записать их. Опыт у вас в этом немалый, ха-ха.
Итак, когда я вновь открыл глаза, снаружи раздавался невообразимый грохот: бум, бум, гр-р-р-гр-р-р-р.
Внезапно проснувшись, я даже растерялся от этого грохота. Рядом с нашим микроавтобусом был установлен компрессор, и рабочие отбойным молотком долбили бетонное полотно дороги.
И все же непосредственной причиной, вызвавшей мое пробуждение, был не грохот. У меня, полусонного, перехватило дыхание от другого звука, возникшего в микроавтобусе. Это был печальный голос самозабвенно молившегося Добровольного арбитра. Но мое молодое тело превратившегося, не просыпалось, видимо, дольше других. Все проснулись раньше меня, но старались не шелохнуться, пока Добровольный арбитр молится.
Я тоже, открыв глаза, стал прислушиваться к молитве, пытаясь вникнуть в ее смысл, хотя грохот бум, бум, гр-р-р-гр-р-р-р мешал мне — мое помолодевшее после превращения сердце трепетало при мысли, что своей молитвой Добровольный арбитр пытается скрыть охватившую его тревогу. И это тот самый человек, который не терял присутствия духа, когда его избивали и пинали ногами, не терял присутствия духа, корчась от боли. Пожалуй, то, что я слышал, была не молитва, а, скорее, жалоба. Казалось, он от всего сердца говорит председателю космического трибунала: будь внимателен при выборе свидетелей на суде человечества. И требует: приближается день, когда деталь-Земля будет направлена на свое место в окончательной конструкции, продли же существование человечества хотя бы на четыре-пять тысяч лет! Кажется, уже назначено заседание апелляционного суда, и те, кто прибудет на него из космических далей, выступят в качестве судей и вызовут одного-единственного свидетеля с Земли. Кто бы при таких обстоятельствах не стал молиться, тем более Добровольный арбитр! — Не ошибись в выборе! Не ошибись в выборе представителя хомо сапиенс, который будет выступать в качестве свидетеля на космическом трибунале! Не ошибись в выборе — не возьми на эту роль ту, что ведет телепередачи для женщин!
— Фу-у! — выдохнула Ооно, и микроавтобус освободился от молитвенного заклятия… — Я полностью согласна с главным в вашей молитве. Только вот вы говорите, что нельзя ошибиться в выборе, а сами, называя представителя человечества, ошибаетесь. Фу-у! Простите, но я действительно выступаю в телевизионных программах для женщин и в самом деле знаю множество людей, выбор которых в качестве представителей человечества был бы ошибкой! Фу-у, хха-ха-ха-ха!
— …Снаружи такой страшный шум — я думал, меня никто не услышит, — смутился Добровольный арбитр.
Во всяком случае, простите мне мой нелепый смех!.. Ну что ж, давайте подниматься! В утренних газетах уже, несомненно, появились самые диковинные статьи о Могущественном господине А.
Только занавески не отдергивайте! — поспешно воскликнула Саёко, сидевшая рядом с водителем. — Пока мы отсюда не уедем…
Не знаю почему, но все мы, потягиваясь после сна, послушно последовали предостережению Саёко, показавшемуся нам уместным. В полной тьме заработал двигатель автобуса, предусмотрительная в практической деятельности будущая киносценаристка, прогрев как следует мотор, попросила студентку быстро отдернуть штору на ветровом стекле, и машина сразу же тронулась. Автобус сильно качало, отчего мой сектор обзора все время смещался вверх и в стороны — я увидел светлеющее небо и величественную, точно на открытке, Фудзи. Эта впечатляющая картина и беспрерывный грохот — бум, бум, гр-р-р-гр-р-р-р — вызвали у меня бессмысленный смешок — хм! — точно выдохнул воздух. Когда микроавтобус проворно преодолевал ремонтировавшийся участок, чтобы выехать на шоссе с того места, откуда раздавалось бум, бум, гр-р-р-гр-р-р-р, за ним, перескакивая через развороченные куски бетона, погнались рабочие.
Точно рулевой, ведущий корабль в шторм, Ооно расправила плечи и, когда автобус выбрался на шоссе, сразу же прибавила скорость. Ловко управляя машиной, она через плечо посмотрела на нас с победоносным видом.
Эти типы сегодня с раннего утра начали ремонтные работы, чтобы выманить из-за ограды наш автобус — в общем, прибегли к маленькой хитрости! — воскликнула она. — Артисточки в автобусе отдыхают, решили они, и удастся заснять сценку, как они голые скачут по кучам мусора! Им же нужно будет, решили они, воспользоваться находящейся рядом уборной и сходить за газетами, не будем им мешать, очень любезно с их стороны. Они и грохотали с таким усердием, чтобы поскорее разбудить актрис!
Вон из бульдозера выскочило двое в касках с кинокамерами! — в тон будущей киносценаристке закричал Добровольный арбитр.
Однако студентка, до сих пор бывшая на стороне Ооно, поддакивать ей не собиралась! — она была девушкой принципиальной.
Может, они и рассчитывали задержать за оградой наш автобус, но зачем утверждать, что они собирались фотографировать бегущих голых актрис? Высмеивать рабочих — мелкобуржуазный предрассудок, да и выдумывать каких-то голых женщин — значит подыгрывать мужскому шовинизму.
В этом ты права. Просто настроение у меня было плохое, и мне захотелось немного улучшить его. — Ооно была сегодня удивительно миролюбива.
Ладно, хватит об этом… Вы сегодняшние газеты видели? В них и в самом деле помещены диковинные статьи!
Это заявили двое из Корпуса лососей, а студентка прошла по проходу и протянула Мори газету, как бы призывая остальных молчаливо согласиться с тем, что первым ее должен прочесть Мори.
Лицо Мори, уткнувшегося в газету, было небритым, но выглядело так, будто он специально отпустил бакенбарды и бородку, которые только придавали ему мужественность. Оно совсем не походило на лицо только что превратившегося. У него было обличье человека, в юношестве пережившего «кризис идентификации» и наконец впервые точно осознавшего, ради чего он рожден на этой земле, мягкое и печальное лицо человека, стремящегося выполнить возложенную на него миссию.
