Георгий немного удивился, увидев черного облезлого котенка, который выскочил откуда-то ему навстречу и сделал лужицу под кухонным столом. Заперев кота в кухне, Георгий прошел в комнату и, не раздеваясь, прилег на кровать.
Ему показалось, что он задремал на секунду и тут же проснулся, но за это время за окном совсем стемнело. Из-под двери пробивался свет. Был какой-то осадок на душе — да, сообразил он, ОБЭП и неприятности на стройке. Но в следующую минуту ему ярко вспомнился сон, который он только что видел. Вместе с Павлом Козыревым они сидели в ресторане на Эйфелевой башне. Как на ладони виден был весь Париж — крыши, парки, мосты через Сену. Они ели улиток в виноградных листьях и пили белое вино, беседуя о каких-то приятных вещах. В этом сне всё было залито солнцем, пронизано летним светом, и Георгий испытывал глубокую радость, наблюдая повсюду игру живых красок… Но потом явилась тревога, угроза или предупреждение — в улитках начали попадаться косточки. Георгий стал разворачивать листья и увидел, что ест не улиток, а человеческие пальцы — и узнал пальцы Игоря, округлые розовые ногти… И тут же стальные конструкции огромной башни начали разрушаться, падая ему на голову.
— Ты дома? — позвал он мальчика и сел на постели, включил лампу над кроватью.
Игорь вошел, котенок вбежал за ним.
— Как это я уснул? — проговорил Георгий, снимая часы и массируя затекшее запястье. — Сам не заметил… Откуда взялся зверь?
— Одна девочка на курсах подарила. Он очень породистый, — заявил Игорь, приготовившись отстаивать права животного на совместное проживание.
— Ради бога, убери его из комнаты. А завтра отдай обратно. Нет оснований рассчитывать, что этот гадкий котенок превратится в прекрасного лебедя. Ещё не хватало, чтоб после каждого романтического свиданья от меня несло кошками.
— А что ты командуешь? — возмутился было Игорь, но всё же поймал котенка и выдворил за дверь. — Я приучу его, не волнуйся… Пока нужно просто обувь убирать.
— Ты вообще представляешь себе, что значит завести животное? — ворчливо возразил Георгий. — Это не игрушка. Конечно, они славные, пока маленькие… Но за ним же нужно постоянно ухаживать — мыть, чистить ковры. Я уже весь в кошачьей шерсти, посмотри…
— Хочешь выпить? — сменил тему мальчик. — Ещё остался твой кальвадос.
— Ну, выпью, да, — согласился Георгий. — Зачем я, по-твоему, приехал?
Игорь достал бутылку, бокалы.
Георгий следил за его движениями, чувствуя, как терпкая нежность разливается в груди, словно выдержанный коньяк, деликатно обжигая. И вдруг почему-то попросил:
— Расскажи про Майкла Коваля.
Игорь посмотрел без удивления — просто чтобы проверить, что не ослышался.
— Что рассказать?
— Ну, что он за человек? Дурной, хороший?
На лицо Игоря упала тень. В эту минуту он больше чем всегда напоминал печального Антиноя, последнего бога античного мира.
— Не знаю, я как-то не задумывался. Просто с ним было трудно.
— Хуже, чем со мной?
Игорь издал насмешливый звук, продолжая стоять с бокалом в руке, облокотившись локтем о комод.
— Ну, почти. Он всё время говорил.
Георгий подумал, что в его наблюдении есть здравое зерно.
— Это не преступление. Даже целое искусство — всё время говорить, и так ничего и не сказать.
— Ещё у него одна нога короче другой, — сообщил Игорь. — Он такие носил специальные ботинки, ортопедические, чтоб не было заметно.
Георгий вспомнил, что в резиденции Владимира Львовича, в бане, за игрой в бильярд, Коваль и в самом деле прихрамывал в резиновых шлепанцах.
— Ты, кстати, с ним не общался после этого?
— Нет, — ответил Игорь и, поколебавшись, добавил: — Он мне только написал письмо на почту. Ну, что не обиделся… Что желает мне счастья.
— И как? — спросил Георгий, подзывая его и усаживая рядом на кровать. — Напутствие сбылось? Ты счастлив?
— Ну, типа того… полный пакет.
Георгий притянул его к себе, с наслаждением ощущая горячую тяжесть его тела.
— Знаешь, кто ты у меня? Мальчик-праздник. Почему с тобой всегда так хорошо, скажи-ка? Вот возьмут и отнимут у меня бизнес и все деньги, и останусь я гол и бос на радость конкурентам. Что тогда будем делать, а, любимая наложница?
— Я всё равно тебя буду любить, — ответил тот. — И очень-очень скучать.
Георгий усмехнулся, вспомнив анекдот, который сам же и рассказывал ему.
— А без шуток? Упакуют нас с Сашкой года на два, и что с тобой будет? Ты ведь пропадешь.
— Не пропаду, — заявил он. — Сделаю себе силиконовые сиськи и буду зашибать по две тыщи баксов за ночь.
— На силиконовые сиськи тоже ещё надо заработать, — возразил Георгий Максимович, вдыхая запах его волос, скользя рукой по его спине под свитером — по бархатистым лопаткам и плавному изгибу поясницы.
Тот передернул плечами.
— Фигня вопрос, мне откроют кредит. А что, хочешь меня с силиконовыми сиськами?
— Нет уж, оставайся как есть, — решил Георгий. — Хотя, две штуки за ночь… Хороший бизнес. Может, самому вложиться?
Игорь вздохнул, позволяя снять с себя джемпер.
— Да я знаю, что ради денег ты готов на всё.
— У меня расходы, — возразил Георгий, — жена, любовник, адвокаты… Но тебя я никому не отдам. Ни за какие деньги.
— Потому что я один стою целого зоопарка?
— Потому, что ты один.
Уже начав любовный труд, Георгий Максимович краем глаза заметил какое-то движение на полу — это котенок шмыгнул в приоткрытую дверь и побежал в сторону окна.
Я думаю, что оказался в аду,
Значит, я и в самом деле в аду.
Артюр Рембо
В машине пахло бензином и незнакомым резким мужским одеколоном. Громко звучала музыка, блатной шансон: «Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя? Начальнику конвоя, не выходя из строя»… Машину вел человек с бритым затылком и со шрамами на голове; рядом с Игорем сидел такой же бритый, широкоплечий, с недобрым бычьим лицом.
Игорь почему-то подумал, что он всё ещё живет на Владимирской с Бяшкой, и что они вляпались в какие-то неприятности, о которых постоянно предупреждал Филипп. Потом он вспомнил, что уже осень и в его жизни всё хорошо, и Георгий Максимович, и завтра они должны лететь в Женеву. Но теперь он ехал с незнакомыми опасными людьми по разбитой грунтовой дороге вдоль разрушенных овощехранилищ, за которыми чернел лес.
Мысли путались, в затылке пульсировала боль. Подняв руку, он ощупал голову и увидел на пальцах сукровицу и засохшую коричневую грязь. Бритый бугай равнодушно следил за его движениями.
Смутно, словно сквозь похмелье, Игорь начал припоминать, что по дороге с курсов заехал в супермаркет, потом припарковался во дворе, вынул пакет с покупками из багажника, вошел в подъезд… Когда он вот-вот был готов восстановить в памяти цепочку дальнейших событий, машина остановилась у бетонного здания с узкими щелями окон.
— Приехали, — коротко обронил бритый.
— Куда? — спросил Игорь, с трудом ворочая непослушным, опухшим во рту языком.
— Завали хавальник и вылезай, — приказал тот.
Водитель тоже вышел из машины, придержал дверь. Игорь выбрался наружу. Бритый крепко взял его за руку выше локтя и повел по бетонным ступенькам к главному входу в здание.
Это был заброшенный дом культуры или спортивный комплекс — щербатая мозаика на стене изображала бегуна с олимпийским факелом. Они свернули в темный коридор, прошли через пустой тренажерный зал, напомнивший о школьных уроках физкультуры.
Чтобы не думать о причинах и вероятных последствиях происходящего, Игорь начал цепляться за мелкие подробности жизни: на ходу рассматривал пыльные маты на полу, шведскую стенку, мясистые уши бритого шофера, который бодро шагал впереди. Одновременно он почему-то сожалел о своем незаконченном чертеже, о чёрном котенке и ещё о чем-то важном, что нужно было и никак не получалось вспомнить. Потом он услышал душистый горячий запах сауны.
Они миновали ещё один коридор и действительно оказались в сауне, вернее, в предбаннике — просторном помещении, отделанном белым, местами осыпавшимся кафелем. Там за накрытым столом трое мужчин ели жареную курицу. Простыни драпировались вокруг их жилистых тел, как одеяния ангелов на старинных иконах. Увидев их, Игорь почувствовал, как сердце подскочило вверх и застучало где-то в горле — тяжело и быстро.
— Гляди, какая фея нас удостоила, — проговорил сухопарый человек лет пятидесяти, с седой щетиной на щеках, со впалой грудью и с синими от татуировок пальцами.
Двое других молча жевали и смотрели на Игоря. Лица у них были грубые и хмурые.
— Ну что, зеленоглазый, — продолжал старик притворно-ласково. — Ходи ближе, не стесняйся. Ты как, шамать хочешь? Нет? Ну, водочки-то хапанёшь?
