Ник Хорнби - Смешная девчонка

– Настоящие продюсеры, авторы и режиссеры?

– Время сейчас трудное, – сказал Макс. – Если вас интересует, получают ли они деньги… Ребятам любой ценой нужно пробиться. А для этого иногда приходится и на риск идти, вы же понимаете.

Мир стал совсем другим, невольно подумала Софи – и тут же себя одернула. Естественно, мир стал другим. Стоит ли удивляться, что восьмидесятый год – это не тридцатый, шестьдесят пятый – это не пятнадцатый и так далее. Но боже правый… Кому сейчас слегка за двадцать, для того шестьдесят пятый – каким казался ей пятнадцатый, когда она только начинала.

Однако же тогда все было по-другому, верно? Повсюду красовались изображения «Битлз» и Твигги{100}. Кому в шестидесятые было дело до пятнадцатого года? Но она тут же вспомнила плакаты с лордом Китченером{101} – они тоже висели повсюду. Поди разберись.

– В каком году вы родились, Макс?

По-видимому, он решал какие-то вопросы с Биллом и Клайвом, но Софи отвлеклась.

– В семьдесят пятом.

– Понятно.

Раньше, в начале их пути, телевидение, поп-музыка и кино вынуждены были по крупицам завоевывать себе уважение. Софи хорошо запомнила тот выпуск ток-шоу «Покуривая трубку», в котором Деннис дискутировал с Верноном Уитфилдом, или как там его, на тему телевизионных ситкомов, но сейчас ей уже стало казаться, что этот Уитфилд в чем-то был прав: весь мир захлестнули развлечения, и миру, как она заметила, это не пошло на пользу. Подчас казалось, что все люди стремятся только к тому, чтобы писать сценарии телепередач, петь со сцены или сниматься в кино. Никто больше не стремился мастерить кисти, разрабатывать двигатели, даже искать средство от рака.

Очнувшись от забытья, которое то и дело подстерегает человека на восьмом десятке, она обнаружила, что Клайв постукивает по сценарию шариковой ручкой. К удивлению и радости Софи, его лицо приняло знакомое ей выражение: он собирался одной фразой насолить всем присутствующим. В глазах появился совершенно особый блеск, брови характерно поползли вверх, презрительно выпятился подбородок.

– Тим – голубой? – уточнил Клайв. – Вот уж вряд ли.

Ее предположения оправдались. Всем стало неловко.

– Ты с ним знаком? – спросил Тони.

– Я его отец, – сказал Клайв.

– Да ты его последний раз видел в шестьдесят седьмом году, – не выдержал Билл. – Ты его бросил. Не тебе судить о его ориентации.

– Просто я готов поручиться, что наша аудитория этому не поверит, – гнул свое Клайв. – Он рос таким крепышом.

Его подняли на смех.

– По-моему, он нарочно над вами прикалывается, – сказал Макс.

– Боюсь, что нет, – заметила Софи.

– Глупость не лечится, – бросил Билл.

– Ты считаешь, это подмочит твою репутацию? – спросил Тони. – Правильно я понимаю?

– Не смеши меня, – сказал Клайв.

– Ты все правильно понимаешь. – Софи повернулась к Тони. – Вечная история.

– Давайте придерживаться фактов, – потребовал Клайв. – Не надо переходить на личности.

– Какие, к черту, факты? – возмутилась Софи.

– Факты вот какие, – начал Клайв. – У меня двое детей, и ни один…

На этот раз возмущенный рев утопил окончание его фразы.

– Что ты за человек такой? – обратился к нему Билл. – Наверняка в Голливуде на каждом шагу с геями сталкивался. Наверняка и среди твоих друзей они есть.

– Конечно есть. Люблю геев. Я даже тебя люблю, Билл. И заявляю об этом безо всяких оговорок.

– А какие могут быть оговорки? – спросил Тони.

– Замнем для ясности.

– А если бы тебя взяли за горло?

– Понимаешь, мужчины в основном говорят: «Я тебя люблю, но не в этом смысле», ты замечал? А я не так.

– Но оговорку все же сделал, – сказал Билл.

– Потому что вы меня за горло взяли, – расстроился Клайв.

– Ты знал, что мы из тебя все оговорки вытянем. Для того и ввернул, что, мол, замнем для ясности. А сам держал про запас.

– Здесь, между прочим, есть один серьезный момент, – задумался Макс.

– Какой?

– Поймет ли нас возрастная аудитория? Захочет ли смотреть спектакль, где показана гей-свадьба?

– Возрастная аудитория прямо перед вами, – сказала Софи. – Вы спросите нас.

– Вам бы захотелось посмотреть спектакль про гей-свадьбу? – спросил Макс.

– Конечно, – решительно ответила Софи.

– Не уверен, – сказал Клайв.

– Это почему же? – возмутился Тони.

– Я бы сразу подумал, что в спектакле будет перебор по части политкорректности, – сказал Клайв.

– Ты же читал пьесу, – вмешался Билл. – Есть там перебор по части политкорректности?

– Но и неполиткорректной, согласись, вашу пьесу не назовешь, – сказал Клайв.

– А как должно быть? – спросил Тони. – Тебе подавай кучу анекдотов из семидесятых про Гей-Люссака и голубые ели?

– Кучу не надо, – ответил Клайв. – Один-два. Для реализма.

– Справедливо, – согласился Билл.

– Не слушай его, – заспорила Софи, пораженная такой легкой капитуляцией.

– Нет, он, по-моему, дело говорит, – сказал Билл. – Джим – лейборист старой закалки. Сейчас уже – динозавр. Немного гомофоб, приторможенный, жалуется на засилье цветных, не понимает современных реалий.

– А ведь ты прав, – закивал Тони. – Можно на этом сыграть.

Клайв, судя по всему, пришел в смятение.

– Я совершенно не так представляю Джима.

– Не так?

– Нет. Мне он видится как умный, начитанный человек, который не чурается нового, не приемлет дискриминации…

– А это не перебор по части политкорректности?

– Я считаю, в этой пьесе Джим должен быть достаточно толерантным.

– А Барбара – наоборот? – предположила Софи.

– Это было бы резонно, – ответил Клайв. – Они ведь – антиподы.

– Давай разбираться, – начал Билл. – Ты против политкорректности, а потому требуешь добавить шуточки про геев. Но в то же время ты отказываешься произносить их со сцены, поскольку хочешь нравиться всем без исключения.

Клайв открыл рот, чтобы объясниться, и тут же его закрыл.

– Жуть, – сказала Софи. – Макс, мы ведь не ископаемые. Боже упаси. Не забывайте: мы ровесники Боба Дилана и Дастина Хоффмана.

– Значит, вы бы все как один побежали за билетами на спектакль об однополом браке? – спросил Макс.

– Да, – уверенно заявила Софи. – Дружными рядами.

– Но пьеса-то не про однополый брак, черт побери! – возмутился Билл. – Вы текст вообще читали? Пьеса – о мужчине и женщине, которые примиряются с прошлым и пытаются понять, есть ли у них совместное будущее.

Тут Клайв покосился на Софи, опустил ладонь ей на колено – и не убрал. Софи хотела было оттолкнуть его руку, но потом решила, что ей даже приятно: она соскучилась по такому прикосновению и уже пару лет сомневалась, доведется ли ей снова его испытать. Она понимала, что имел в виду Макс: действительно, люди их возраста хотят, как и все, думать о будущем, – но еще больше они хотят жить в настоящем, а не в прошлом. Зачем ей ломать голову над тем, какой спутник жизни получится из Клайва, как сложатся их отношения и будет ли она с ним спать? Такие вопросы – для молодых, вот пусть молодые и терзаются.

После обеда у них была встреча с режиссером – солнечной, доброжелательной девушкой по имени Бекки. Для разминки она предложила, чтобы каждый рассказал о том, что для него важно, и когда пришел ее черед, поведала о своей супруге. Все посмотрели на Клайва, но тот лишь ободряюще улыбался.

В Истбурне до официальной премьеры планировались два прогона, но это разделение оказалось довольно условным: если не придут критики и не будет банкета, тогда что определяет разницу между прогоном и – как кричали афиши на всем побережье – «Мировой премьерой»?

– Цена билетов, – ответил Макс.

– И все? – удивилась Софи.

– Как-то так.

Они пили чай в холле отеля «Кавендиш», и Софи уже несколько раз узнали посторонние люди, что было ей приятно. Разумеется, сказать, что ее осаждали поклонники, она бы не осмелилась. В отеле проживало на удивление большое количество скандинавских и немецких семейств, а ее слава была не того сорта, чтобы разлететься во все концы света. Но две-три пары пенсионеров – ну хорошо, одна-две, это уж точно, – сверлили ее глазами, а потом, сдвинув головы, зашептались.

– Как там кассовые сборы? – спросил Билл.

– Рано судить, – ответил Макс. – Многие будут брать билеты перед спектаклем.

– Другими словами, хуже некуда, – подытожил Клайв.

– Я бы так не сказал, – возразил Макс, но возникало ощущение, что именно это он и говорит.

– А как бы ты сказал? – спросил Тони.

– Ну, – протянул Макс, – вопрос, конечно, интересный.

Они ждали разъяснений или аргументов, но Макс ничего больше не добавил.

– Если бы у тебя была шкала обманутых ожиданий, – заговорил Билл, – на которой десять – это полное несоответствие ожиданиям, сколько бы мы по ней набрали?