a) чтобы Камилло стоял перед нею на коленях в общественных местах и на ротондах пляжей;
б) чтобы она и только она имела право читать все письма Камилло;
в) чтобы она была единственной женщиной в мире, Женщиной с большой буквы, вокруг которой бы все толпились, за которой бы все ухаживали, которую бы все баловали; чтобы она вызывала всеобщий интерес, была бы местом паломничества, предметом изучения и наблюдений, объектом желания, безраздельной королевой элегантности, красоты и ума, абсолютной властительницей всех сердец, деспотом, тираном, идолом и фетишем.
Вот все, чего ей хотелось.
Но к чему тратить слова на парочку, которая занимает весьма скромное место в нашем повествовании? Довершим картину, сказав, что они тысячу раз решали расстаться и столько же раз оказывались снова в объятиях друг друга, убедившись в невозможности осуществить это мудрое решение.
Итак, они совершали сентиментальное путешествие по местам, где зародилась их любовь, как они называли в моменты затишья то странное чувство, которое их объединяло. Сразу же по приезде они закрылись у себя в номере, и кое-кто утверждал, что слышал грохот разбиваемых тарелок и звон разлетающихся зеркал. Потом они спустились в вестибюль как раз в ту минуту, когда наши друзья возвращались после бесплодных поисков ключей силами водолаза.
Группа силача-гренадера, участники которой занимались только шведской гимнастикой, почти потеряла интерес к поискам ключей, оставив это занятие женам. Веселые купальщицы из Майами впали в глубокую грусть. Уититтерли, напротив, не утратил своей спокойной уверенности.
— Я немного фаталист… — начал он, поднимая длинные руки, облаченные в нитяные митенки.
— Ух! — крикнул ему Ланцилло. — Не действуйте нам на нервы!
Уититтерли отошел в сторону, бормоча:
— Если судьбе угодно, чтобы они нашлись, они найдутся.
— Надо что-то делать, — сказал Джедеоне Суаресу. — Нельзя же сидеть тут сложа руки.
Внезапно Ланцилло сделал старикам и веселым купальщицам с пляжа Майами знак замолчать и прислушаться к тому, что говорят сидящие неподалеку от них любовники.
Все напрягли слух.
— Марина, — говорил Камилло, — как ты меня третируешь, и это в пансионате, где мы с тобой познакомились.
— Хорош же ты, — отвечала она, — ты все забыл: мы познакомились в замке Фиоренцина.
На что Камилло:
— Это очень странно. Готов поклясться, что я познакомился с тобой на пляже, и что-то я не припомню…
— На пляже, — пробормотала женщина — растрогавшись, сама того не желая, — мы обменялись первой пощечиной.
Камилло тоже растрогался.
— Так, значит, — сказал он, — мы познакомились в том старинном замке, который одиноко возвышается в нескольких часах пути отсюда?
— Именно там.
— Где хранятся какие-то средневековые реликвии?
— Как раз этот.
— Сейчас припоминаю.
— Погромче, пожалуйста! — воскликнул Суарес, который был туговат на ухо.
— Сейчас я припоминаю, — продолжал молодой человек, повышая голос. — Нас познакомил как раз хозяин замка, синьор Павони, такой любезный человек. Надо будет навестить его.
— Конечно.
Ланцилло сделал знак друзьям следовать за ним, и когда они вышли из зала, он сказал:
— Вы слышали, ребята? В двух часах пути отсюда стоит одинокий старинный замок Фиоренцина, где хранятся какие-то средневековые реликвии. Хозяин его — приятнейший человек и, конечно же, окажет нам гостеприимство. Очень вероятно, что среди его древностей найдется какой-нибудь ключ от этих проклятых устройств и вдруг подойдет и нам. А может, найдутся ключи и для других. Но это не важно. Как вы думаете?
— В замок Фиоренцина! — закричали оба старика и Андреа.
Они попрощались с женщинами, призвали их верить и ждать, и отправились в путь.
Через час, — но что это я говорю, через час, — через пятьдесят пять минут, когда муки голода подали о себе знать, наши герои вошли в полевой трактир с залами на втором этаже.
Был здесь один из тех бродячих музыкантов, которые ходят по ярмаркам с хитроумным инструментом, состоящим из барабана, висящего за плечами, двух тарелок над головой, треугольника над плечом, бубна под мышкой и нескольких погремушек на ногах; все это приводилось в действие одновременным движением ног и подмышек, создавая впечатление примитивного оркестра.
И поедая свой скудный обед под вьющимися растениями, музыкант не переставая играл на своем оркестре, двигая ногами под грубо сколоченным столом и подмышками.
— А зачем? — спросил у него Суарес, который расположился с товарищами за соседним столом.
— Дорогой синьор, — объяснил музыкант, — я ни в чем себе не отказываю. В путешествиях я привык обедать в трактирах с оркестром, поэтому оказавшись в маленьких селениях, я таким образом сопровождаю свой обед музыкой.
— Неплохая мысль! — пробормотал Суарес, сожалея, что не может осуществить ее сам.
Человек-оркестр выпил и добавил:
— Такую роскошь не каждый может себе позволить. У меня есть коллега, который, к примеру, этого себе позволить не может.
— А почему?
— Он играет на волынке.
— Вот те на! — воскликнул Андреа. — И что же, он не может играть на волынке во время еды?
— Сын мой, говори потише! — с горечью сказал его отец.
Час спустя — но что я говорю, час — минуту спустя они уплатили по счету и снова пустились в путь.
На небольшой площади стоял фургон цыган, прибывших несколько часов назад, а в кружке, состоявшем из крестьян и отдыхающих, худой клоун в ужасающем гриме показывал фокусы, пока его жена в платье танцовщицы великолепно играла на барабане. Фокусник попросил:
— Не мог бы кто-нибудь из господ дать мне на минутку сигарету?
Суарес дал ему сигарету.
— А сейчас, — прибавил мрачный клоун, — не мог бы кто-нибудь дать мне спичку?
Получив спичку, он зажег сигарету и проглотил ее: после чего она вылезала у него последовательно из глаз, из носа, из спины и так далее, причем все время оставалась зажженной. Он проделал все эти фокусы, затем с первыми аплодисментами публики выкурил сигарету и перешел к другому номеру с криком:
— А сейчас, господа, еще более удивительный фокус, который я показывал в Париже и в Катандзаро. Кто из вас мог бы дать мне на минутку тарелку спагетти?
Никто не пошевелился, и наши друзья, к большому неудовольствию Андреа, снова пустились в путь. Уходя, они все еще слышали жалобный голос клоуна, повторявшего:
— Ну же, синьоры, кто может оказать мне любезность и предоставить всего лишь на минутку тарелку спагетти? Вы? Нет? Вы? Нет? Вы? Нет?
Они уже далеко отошли от селения, а все еще слышали за спиной приглушенный расстоянием жалобный безответный призыв:
— Кто из господ будет так добр и предоставит мне всего лишь на одну минутку тарелку спагетти? Вы? Нет? Вы? Нет? Вы? Нет?
— Добро пожаловать в замок Фиоренцина! — прокричал с верхней площадки парадной лестницы красивый господин с белой бородкой, в белых брюках и синем пиджаке, когда наши друзья вступили в старинный замок.
Это было восхитительное сооружение — один из тех замков, которые в средние века сооружались на берегу моря, неизвестно, для того ли, чтобы подавать тревогу, когда подходили корсары, или когда прибывала полиция.
Именно здесь синьор Павони — так звали владельца замка, этого самого радушного старичка с аккуратной бородкой и в белых брюках — проводил свои исторические и научные разыскания.
— Отрываем от работы? — спросил у него Джедеоне после представления.
— Напротив, — ответил владелец замка, — мне будет приятно немного отдохнуть. Несколько минут назад я поставил точку в большом труде, итоге долгих филологических изысканий под названием «Употребляли ли древние слово “негодяй”?». А сейчас я собирался приступить к другому, давно мною задуманному, большому исследованию по физике. — Он показал гостям листок и добавил: — Видите? Я уже написал заглавие: «Способствуют ли ночные сумерки распространению искусственного света?».
Джедеоне долго изучал заглавие; потом сказал:
— Полагаю, что да.
— Да, да, — вымолвил владелец замка. — Легко сказать, но нужно это доказать, дорогой мой синьор! Я сделаю это предметом многих, многих томов. И доказательство будет еще труднее, поскольку я хочу изложить его в виде шарад.
— Изумительный труд! — воскликнул Суарес.
Когда синьор Павони узнал о цели прихода наших друзей, он сказал:
— Я предоставлю в ваше распоряжение все мои древности, но хочу сразу вас предупредить, что ключей здесь нет.
— Тогда, — с горечью пробормотал Джедеоне, — мы вас напрасно побеспокоили.
Хозяин замка указал на Суареса.
— Жаль! — сказал он. — Я бы охотно опробовал мои орудия пыток на этом господине.
Посетители собрались уходить, но хозяин замка задержал их.
— Что касается ключей, — сказал он, — ради вас я позволю себе воспользоваться ключами от погреба. Сейчас позову прислужницу.
