– Нет, – признался арестованный.
– Я напишу, что вы – душевнобольной. Только не обижайтесь! Видит Бог, вы – здравомыслящий человек, и я вам во многом завидую. Я труслив, и никогда бы не решился взорвать то, что мне очень не нравится. А вы… вами можно гордиться. Скажите, у вас есть кому вами гордиться?
– Наверно, нет, – Харитонов смотрел на деревянный пол с давно облезшей краской.
– Тогда я буду вами гордиться! – сказал доктор. – И следователь тоже будет! Так вы не обижаетесь?
Арестованный замотал головой.
– Вот и хорошо! – доктор улыбнулся сам себе и вышел.
Утром незнакомый зэк принес миску с кашей и алюминиевую кружку с чаем и сказал:
– Зона гордится тобой!
Харитонов позавтракал. У него еще с вечера болела голова, и чем больше он старался понять происходящее – тем сильнее она болела. Потом пришел еще один зэк и попросил зайти к следователю, если есть свободная минута.
Следователь обрадовался, увидев в дверях Харитонова.
– Хорошие новости! – сказал он. – Моя догадка подтвердилась. Так что этой ночью мы вас выпустим. К сожалению, из вашего имущества сохранилось только это… – Он достал из стола ноты композитора из Музлага. – Возьмите и вещмешок, конечно.
– А что мне делать потом? – спросил Харитонов.
– Вы свободны. Идите куда хотите. Знаете, где выход из тюрьмы?
– Нет…
– Хорошо, я попрошу кого-нибудь из заключенных показать вам. Ну, всего доброго в новой жизни! – Следователь встал из-за стола и протянул Харитонову руку; пожатие было искренним и сильным.
Ночью малознакомый зэк вывел Харитонова на улицу.
Стояла белая ночь. Дул приятный ветерок, издалека доносились гудки – то ли корабля, то ли паровоза.
Харитонов постоял несколько минут у ворот, посмотрел напоследок на тюрьму – в одном окне первого этажа старинного здания горел свет и был виден человек, сидящий за столом.
Странник вздохнул и пошел по безлюдной улице туда, где слышались гудки и другие механические звуки. Шел он вдоль невысоких домов, у парадных которых лежали неживые львы. Проходил мимо перекрестков и видел, что с некоторых постаментов исчезли головы основателя Родины. Это озадачило его, но не остановило. На очередном перекрестке он увидел стоящего навытяжку человека с ружьем в белой военной форме. От неожиданности Харитонов остановился. Но человек с ружьем не выказывал агрессивности и своей неподвижностью напоминал статую. Шаг за шагом странник миновал перекресток – но военный не обратил на Харитонова никакого внимания. Только глазами покосил, и то не поворачивая головы. Странник продолжил путь и уже не останавливался, замечая военных в белой форме, стоявших на каждом перекрестке.
Прошел мимо построенных рядышком двух мавзолеев – один был еще в строительных лесах. Остановился прочитать фамилии, выведенные белой краской: «Романов», «Соловьев». «Русские…» – подумал Харитонов и, внутренне успокоившись, пошел дальше.
Впереди показалось море, и Харитонов узнал наконец улицу, по которой он уже шел два года назад: это была та самая улица, которая вывела его тогда на пристань.
Военные в белой форме стояли навытяжку возле каждого дома.
На пристани опять что-то происходило: до странника долетали обрывки команд из громкоговорителя. У причала снова стоял огромный корабль.
Защемило сердце.
«Неужели они уничтожают еще один крейсер?!» – подумал Харитонов.
– Трап выше, еще выше! – командовал кто-то. – Грузовой трап левее!
Выйдя на пристань, Харитонов остановился.
Перед ним возвышался белый корабль-гигант с огромною трубою и малюсеньким красным флагом, свисавшим с флагштока.
«АТОМОХОД НОЙ» – прочитал странник название корабля.
– Всем приготовиться! – скомандовал голос.
Харитонов оглянулся и увидел невдалеке толпу людей. За ней виднелись машины, в том числе военные, а перед толпой топтались и спорили трое в широкоштанных костюмах. В руках у одного из них был мегафон.
Харитонову показалось, что он узнал этих троих, стоявших и шептавшихся на том же месте два года назад.
– Всем приготовиться! – повторил в громкоговоритель Первый из Трех.
За спиной у Харитонова выстроилась цепь военных в белых шинелях с винтовками.
– Трап готов! – прокричали с палубы атомохода.
– Основная партия! – объявил Первый.
Толпа затихла, замерла.
– Колхозник и колхозница! – прогремел металлический голос.
К узкому трапу корабля, отделившись от толпы, направились мужчина и женщина в крестьянских одеждах. Мужчина нес на плече косу, у женщины в руках был серп. Они подошли к трапу и стали подниматься вверх. Движения их были нерешительны, и сверху, с палубы, какой-то человек в темном костюме торопил их жестом руки.
Возле цепи военных возникла суета. Кто-то что-то кричал, высовываясь из-за их прижатых друг к другу плеч, кто-то пытался прорваться на пристань.
Трое в костюмах внимательно посмотрели туда, и вдруг Второй отобрал у Первого мегафон и что-то рявкнул.
Цепь военных на мгновение расступилась, и в возникшую щель юркнул милиционер, державший в руках такой же мегафон. Он что было сил побежал к Троице и вручил Второму – c бородавкой на подбородке – механическое средство для усиления голоса. Второй теперь держал в каждой руке по громкоговорителю и внимательно их рассматривал. Он сравнивал их добрую пару минут, потом, остановив выбор на том громкоговорителе, что был в левой руке, вернул забракованный Первому и объявил:
– Рабочий и рабочая!
От толпы отделилась следующая пара в рабочих комбинезонах. Выбритый, коротко подстриженный и широкоплечий мужчина нес на плече тяжелый отбойный молоток, придерживая его правой рукой за кольцо. Женщина, тоже коротко подстриженная и в меру украшенная косметикой, несла новенькую совковую лопату. Шли они твердо, в отличие от первой пары, и человеку в темном костюме, встречавшему их наверху, не понадобилось их торопить.
– Второй трап готов! – крикнул кто-то невидимый.
Начальник с бородавкой прокричал:
– Вызванные по команде заводят моторы и заезжают на нижнюю грузовую палубу. Заводить мотор без команды запрещено! Комбайн и сеялка!
В относительную тишину этой белой ночи ворвалось монотонное гудение двигателей.
– Актер и актриса! – выкрикнул Первый.
– Грузовая машина и трактор! – объявил Второй; каменная пристань задрожала от хода тяжелых машин.
– На грузовой палубе! – скомандовал Второй. – Водителям техники немедля покинуть пределы атомохода!
– Врач и медсестра! – скомандовал Первый.
Миловидная молодая пара с саквояжами направилась к трапу.
– Танк и танкетка! – прокричал на всю пристань Второй.
– Кухонные работники! – провозгласил Первый.
К трапу заспешили трое плотных мужчин с чемоданами. Они явно торопились, и первый, ступивший на трап, тут же споткнулся и чуть было не упал, но коллега поддержал его, и они быстро вскарабкались наверх.
– Поторапливайтесь! – гаркнул Второй. – «Катюша» и тягач!
– Организаторы производства! – закричал Первый.
К трапу пошли четверо пожилых мужчин, одетых в одинаковые темно-синие костюмы.
К своему удивлению, Харитонов узнал в одном из них Исаака Александровича, объявившего его душевнобольным. Страннику вдруг захотелось, чтобы доктор, почему-то превратившийся в организатора производства, обернулся и помахал ему рукой. Но они быстро забрались на палубу и исчезли из виду.
– Ответственные работники и работницы! – Первый объявил это мягко и уважительно.
Не меньше двух десятков пар выстроились – как будто даже по росту – в колонну и дружно, в ногу, маршировали к трапу.
Харитонов почувствовал себя невероятно одиноким. Шум, стоявший на пристани, все эти люди и этот корабль – все было чужим для него. И он был совершенно чужим для них. Стоя перед плотной цепью белых стражников, таких же, как в бывшем Пафнутьевске, между толпой и торцевой стеной пятиэтажного дома, Харитонов снова почувствовал себя в тюрьме, только была эта тюрьма просторной и наказанием в ней являлось то, что все эти люди, окружавшие тебя, делали вид, будто тебя нет, будто тебя не существует. И если это продолжалось довольно долго – ты и сам вдруг начинал верить в собственное отсутствие в мире, переставал ощущать и считать себя человеком. И, поверив в свое отсутствие, окончательно исчезал.
Прошлый раз, два года назад, они его сразу заметили, как только он решил привести свой приговор в исполнение. Но сейчас его словно никто не видел. Не было бикфордова шнура, не было никакого оружия, никакого средства доказать свое присутствие.
Продолжалась белая ночь, шумели моторами машины, что-то выкрикивали в громкоговорители люди, имеющие на это право. Длилось грандиозное действо, посреди которого стоял человек, не принимавший в нем участия.
