Молодая пара вернулась домой в воскресенье вечером. Матушка Имаи легла костьми, чтобы приготовить для новой невестки праздничный обед. За столом сидели втроем, много смеялись и пили. Матушка Имаи с удивлением смотрела, как Фумико лихо осушает одну чашечку сакэ за другой. В результате Хидео пришлось волочить хихикающую супругу наверх под руку, а матери досталась вся грязная посуда. Лишь к полуночи, совсем выбившись из сил, ей удалось добраться до постели. Из соседней комнаты доносился дружный храп.
Около двух ночи матушку Имаи разбудил непривычный шум. Поначалу испугавшись, она быстро поняла, что звуки доносятся из-за стенки, где спали молодые. Мощные вопли, полные звериной страсти, совсем не походили на деликатные стоны, которые время от времени приходилось слышать по ночам, когда в доме жила Мисако. По старой привычке матушка Имаи тихонько встала и шагнула вперед, чтобы по своему обыкновению приложить ухо к стене, но споткнулась в темноте и упала. Фумико услышала и сразу догадалась, в чем дело. Она довольно улыбнулась. Мысль о том, что свекровь подслушивает, лишь еще больше возбуждала ее. Если им предстоит бороться за первенство в этом доме, пусть старуха с самого начала знает, кто на самом деле держит в руках Хидео.
В соседней комнате слышались звуки и слова, о которых матушка Имаи понятия не имела прежде. Когда любовные игры завершились оглушительным женским воплем, она вытаращила глаза, прикрыв рот рукой, и потом проворочалась на своем футоне до утра, так и не сумев заснуть.
Утром Фумико спустилась, чтобы помочь с завтраком, и принесла вежливые извинения свекрови за то, что не смогла вымыть посуду накануне.
— Надеюсь, мы не слишком побеспокоили вас ночью, когда занимались сексом, — добавила она.
Матушка Имаи, услышав такое, на секунду лишилась дара речи.
— На самом деле… — едва выговорила она, опускаясь на стул, не в силах поверить, что беседует на такие темы с невесткой. При Мисако подобное даже не упоминалось. — Вы действительно очень шумели…
Молодая женщина самодовольно зевнула, потягиваясь. Ее полные груди едва не вываливались из выреза ночной рубашки.
— Я не такая бесчувственная доска, как его бывшая, — проговорила она. — Так что привыкайте.
Матушка Имаи испуганно заморгала.
— Я думаю… может, мне лучше перебраться вниз? — неуверенно сказала она, ожидая вежливых протестов невестки. — Посплю в гостиной, ничего страшного.
— Хорошая идея, — спокойно кивнула Фумико. — Кроме того, очень скоро ваша комната понадобится для детской. Так или иначе, вам вряд ли удастся заснуть под детский плач за стеной. Вы же знаете, они всегда шумят, а детей у нас с Хидео будет много.
*
Вечером двадцатого февраля в Токио начался снегопад, что случалось редко. Кутаясь во фланелевую пижаму, Мисако смотрела в окно восьмого этажа. От белых полос, исчертивших темное небо, делалось одиноко и холодно на душе. Страшная усталость сдавливала виски. Сатико с тетушкой Тегути на этот раз даже не заикнулись о том, чтобы тащить Мисако с собой на очередной загул, более того, отставили бокалы и пошли на кухню греть суп, чтобы накормить ее.
Они вышли из дома в шикарных меховых манто и остановили такси. Снег шел густо, но таял, едва долетев до земли. Машина мчалась по черной, блестящей от воды мостовой, разрывая белесую пелену.
— Ты слишком нагружаешь работой бедную девочку, — укоризненно произнесла тетушка, разматывая шарф и стряхивая с него мокрый снег. — У нее уже тени под глазами.
— Мы все устаем в ателье, — пожала плечами Сатико. — Обычная простуда, больше ничего.
Наверху, в квартире, Мисако уже отошла от окна и лежала в постели. На полке, висевшей над письменным столом, пристроилась Клео, хищно глядя вниз, словно высматривала мышь. Мисако села на кровати и громко хлопнула в ладоши.
— Брысь! Клео, хоть ты и считаешь эту комнату своей, но мне нужно поспать. Брысь! Пошла вон!
Спрыгнув с недовольным мяуканьем на стол, а оттуда на пол, кошка с достоинством вышла в коридор. Мисако закрыла за ней дверь. Клео нечего было делать на этой полке, потому что там, за большим календарем с фотографией знаменитой статуи Будды из Камакуры, стояла урна с прахом. Лист тонкого картона надежно скрывал ее от посторонних взглядов, но не мог служить защитой от кошек.
Она снова легла, надеясь заснуть, но едва закрывала глаза, как в мозгу начинала крутиться призрачная карусель, нагоняя тоску и чувство вины. Выслушав красочный рассказ Сатико о поездке на Гавайи, Мисако рассказала о болезни священника и визите высокопоставленного дяди, но не обмолвилась и словом о трагической судьбе неизвестной девушки и ее останках. Просто не смогла. Очень странно, тем более если вспомнить, что именно Сатико единственная присутствовала при том детском видении, хотя, судя по всему, давно уже все забыла. С другой стороны, она и сама никогда не делилась с Мисако детскими воспоминаниями. Так или иначе, теперь Мисако казалось неправильным приносить прах из дедушкиного храма в эту современную чистенькую квартирку, где для прошлого не было места. Опять же, даже не спросив у подруги разрешения…
Чувствуя свою вину, Мисако мучилась всю ночь, не в силах заснуть. Была и другая причина. Сатико попросила ее съездить за коллекцией образцов ткани на промышленную ярмарку. В тот день на дорогах были пробки, поэтому Мисако спустилась в метро и доехала до станции Сибуя, которая находилась всего в нескольких кварталах от дома Имаи. Час спустя, возвращаясь к метро с альбомом под мышкой, она заметила в толпе впереди знакомый затылок. Густые волосы были подстрижены точно так, как у Хидео. Мисако постаралась протолкнуться поближе, чтобы приглядеться… Это оказался он, а позади в нескольких шагах шла Фумико. Соблазн проследить за ними оказался слишком силен.
Супружеская пара зашла в кафе и уселась за столик. Мисако пристроилась на освободившееся место неподалеку и сразу схватилась за огромный лист меню, продолжая держать его перед глазами даже после того, как заказала бутерброды и чай.
Ей сразу бросилось в глаза, что молодые люди почти не разговаривали друг с другом. Когда она сама только что вышла за Хидео, они болтали и веселились не переставая. Похоже, молодожены вовсе не так уж счастливы вдвоем. Это открытие почему-то сразу принесло ей облегчение. В памяти всплыл тот ветреный ненастный день из далекого детства, когда она случайно упустила любимого воздушного змея и ветер унес его прочь. Дедушка вытер ей слезы и сказал, что теперь уж ничего не поделаешь, потому что змей упал где-нибудь на рисовом поле и весь измазался в грязи.
— Я его отчищу, — всхлипнула она.
Дед покачал головой.
— Нет, слишком поздно. Если змей пропитался грязью, он уже никогда не взлетит.
Теперь, лежа в постели в пустой квартире и предаваясь печальным размышлениям, Мисако окончательно осознала, что брак ее закончился неудачей. Осознала и примирилась с необратимостью свершившегося факта. Этот змей больше никогда не взлетит.
Она закрыла глаза и снова попыталась заснуть, но карусель мыслей продолжала свое утомительное вращение. Работа не давала продохнуть. Ко всеобщему удивлению, бизнес Сатико нисколько не пострадал от газетного скандала, а, наоборот, получил хорошую подпитку. Девицы из лучших ночных клубов Токио толпами осаждали модное ателье. К счастью, у Сатико было что предложить. Она вернулась из отпуска на Гавайях с целым альбомом новых моделей, планируя в этом году осваивать гогеновскую гамму в сочетании с идеей саронга. Дела шли столь многообещающе, что ателье срочно требовалась еще одна закройщица и две швеи.
Отчаявшись утихомирить вертящийся поток мыслей, Мисако встала и принялась искать снотворное. За все время, что она жила у Сатико, такого еще не случалось.
«Кэнсё-сама, здравствуйте!
У нас стоит теплая солнечная погода. Сегодня в обеденный перерыв я решила прогуляться и увидела за стеной сливу с белыми цветами. Распустились лишь отдельные ветки, но я сразу вспомнила ту, которую Вы поставили в вазу для чайной церемонии. Пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить Вас за чудесные часы, которые провела в Камакуре.
На следующий день я поехала к родным в Сибату и узнала, что Тэйсин-сан лежит в больнице с двусторонней пневмонией. Болел он очень тяжело, но сейчас, как пишет мама, уже почти поправился и снова служит в храме, окруженный любовью и заботой прихожан.
Вообще, в Сибате столько всего произошло, что в письме не напишешь. Самое главное, в день Нового года мама обнаружила ту самую урну с прахом в комнате Тэйсина и была крайне рассержена. Тэйсин-сан, когда я приходила его навещать, очень нервничал из-за того случая и сказал, что боится держать урну в храме. Чтобы его успокоить, я забрала урну в Токио и держу в своей комнате на полке за календарем. Моя подруга ничего пока не знает, а я боюсь ей сказать и чувствую себя виноватой. Так или иначе, пока мы не нашли родственников погибшей девушки, прах придется хранить.
