«Господи, и придет же кому такое в голову!» — поражался я, топая мимо воска для усов — через пятнадцать минут после нанесения усы склеиваются намертво; мимо запыленной коробки «Шоколадно-кремовых сюрпризов» — сюрпризом оказывалась лакрично-крахмальная начинка либо капсула с выжимкой острого перца; мимо набора кухонной утвари из резины. В самом конце пустой полки, отдельно от остальных товаров, лежала большая, малинового цвета труба с завинчивающейся крышкой — она вполне сошла бы за упаковку для деталей деревянного конструктора, если бы золотистыми буквами на ней не было написано; «Божественные конфеты С. Д. Ролло — лучшие по эту сторону Небес». Ну а на самом-то деле!.. Я открутил крышку и — мать твою! — из трубы вылетела и шлепнулась посреди магазина огромная пружина-змея: ослепительно-желтая фланелевая шкурка в крапину нежно-голубого и пламенно-розового, чуть спокойнее моей шляпы; черные глаза-пуговицы, соблазнительные как грех; язык из плотного красного бархата, готовый солгать удовольствия ради. Не ожидав обнаружить в трубе такое, я выронил упаковку «Уро-Стим», да на нее же и наступил, пытаясь вытащить упавшую рядом с подушками-пердушками змею. Сделавшись пунцовее языка этой самой змеи, я стал, заикаясь, бормотать извинения продавщице с кислой физиономией, которая, впрочем, даже не соизволила оторваться от своего занятия, как вдруг услышал знакомый голос:
— Эй, Джордж!
Крутанувшись, я увидел позади себя душу — она показывала на стопку белых коробочек.
— Ты мне не купишь парочку?
— А что в них? — спросил я, но душа уже исчезла.
— Простите, не расслышала… — отозвалась женщина за прилавком.
Я снова обернулся и, споткнувшись о чертову змею, упал на полку с подушками-пердушками; падая, я невольно схватился за подушку, чтобы хоть как-то замедлить падение. Оно и замедлилось, правда, под продолжительный аккомпанемент — в Джексонвилле мы, мальчишки, называли такое «визгом пердуна», только этот вопль больше походил на предсмертные взвизги сирены, тонущей в булькающей жиже.
— Господи ты боже мой! Вы целы? — женщина уставилась на меня сверху; голос ее показался мне еще более усталым.
— Да-да, все нормально, — пробормотал я, пытаясь встать; под мышкой у меня была подушка-пердушка, другой рукой я держал за горло змею.
— Надо будет сказать Элмеру, чтобы вешал предупреждение. Будь она неладна, эта змея! Впрочем, он считает, что и так уже хватает шуток с пояснениями. Мол, нельзя развить чувство юмора, не испытав шутку на себе. Давайте я помогу запихнуть змею обратно.
— Нет-нет, не стоит, я все равно покупаю ее. — Мне доставило удовольствие затолкать гадину обратно.
— И насчет упаковки «Уро-Стим» не беспокойтесь — ее я тоже собирался купить. — С каким-то безумным удовольствием я закрутил крышку на «Божественных конфетах». — Кстати, почем она, эта вредная змеюка?
— Девятнадцать девяносто пять, — уныло выговорила женщина.
— Ого, неслабо. Я думал, бакса два.
— Фирма, которая их выпускала, уже два года как обанкротилась. Теперь таких, с фланелевым покрытием, не производят, делают из пластика и за границей — дешевле. Но пластик долго не выдерживает. Три-четыре вылета, и появляются трещины. Да и пружина не стальная — из другого сплава. Элмер хотел оставить эту змею как коллекционную, но у него уже восемь, а то и девять, так что я настояла, чтобы эту он продал. Элмер и заломил такую цену, сказал, мол, только сумасшедший купит.
— А вы с Элмером совладельцы? — меня вдруг заинтересовал этот старина Элмер.
— Я его жена.
— Мадам, только не говорите мне, что у вашего мужа рак или он таинственным образом исчез — я выпрыгну прямо из окна и со всех ног помчусь к Тихому океану.
Она аж рот разинула от удивления:
— Почему это?
— Потому что я и есть тот самый сумасшедший, который купит дурацкую змею, — ответил я и с размаху поставил трубу на прилавок, — а еще возьму подушку-пердушку, «Уро-Стим», «Радугу-П», свечи, которые не задуваются, ну и вон ту коробочку, что бы в ней ни было — так моя душенька желает. А в самом деле, что там?
— «Бешеные» таблетки. Маленькие такие… кладете под язык — они пузырятся. Получается, что у вас пена ртом идет, как при бешенстве.
— Возьму-ка две. — Я подошел к полке и выдернул из стопки пару коробочек.
— Эй, душа, может, еще что-нибудь? — громко спросил я. Ответа не последовало.
По пути к кассе я подобрал расплющенную коробку «Уро-Стим».
— С кем это вы говорите? С душой? — уныние и усталость в голосе женщины объединили свои силы.
— Ну да, вроде того.
— Хм, Элмеру вы бы понравились…
— А вот скажите… — осторожно начал я, наученный опытом, — Элмер… он где? И вообще, что с ним?
— Как где? В больнице. В Омахе, — женщина как будто даже удивилась такому вопросу.
Мне стало неловко, что я затронул столь невеселую тему.
— Ох, прошу прощения. Надеюсь, ничего серьезного?
Женщина посмотрела на меня и равнодушным голосом сказала:
— Я думала, все в округе уже знают. Это случилось около года назад, под самое Рождество. Перед полуночной мессой Элмер подлил в вино для причащения эту вот новую жидкость, которая красит зубы. Так что все прихожане оказались с малиновыми зубами. И не на шутку разозлились. Все-таки Рождество. Понятно, они догадались, кто все это подстроил, ну и ополчились на Элмера. Элмер бегом из церкви — потом рассказывали, что хохотал он как ненормальный — поскользнулся на обледеневших ступеньках, череп и треснул. С тех пор он в коме, лежит в ветеранском госпитале тут неподалеку. Врачи и сами не знают, как это он еще не отдал концы. Я навещаю его каждые выходные. Хотя он меня и не узнает. Только широко, по-глупому улыбается. Улыбается и все, другим его никто не видел. Как-то раз я попыталась опустить кончики его губ вниз — ну, чтобы он выглядел более-менее прилично, понимаете? — но они тут же поползли вверх. Элмер никогда не открывает глаз, не смотрит на меня, не говорит ни слова. Понятия не имею, счастье это или всего лишь паралич, а может, он вообще при смерти. Вот, распродаю все, что еще осталось. Похоже, я просто-напросто жду его смерти, хотя сама не знаю, зачем.
— Сдается мне, он счастлив, — сказал я. — А в эти выходные так и вовсе откроет глаза, встретится с вами взглядом и скажет: «Дорогая, давай-ка сбежим в Бразилию, начнем все сначала». Но даже если и не скажет, даже если умрет, надеюсь, вы отыщете в себе силы присесть возле его могилы и засмеяться от всей души — за него и за себя.
— В этом нет ничего смешного, — сказала женщина.
— Во всем есть забавная сторона. Так зачем отказываться от смеха?
— Затем, что так получается само собой, — мрачно ответила она и принялась заворачивать мои покупки.
— А вы задушите мужа, — посоветовала душа, ненадолго показавшись над плечом женщины и тут же испарившись.
— Слышали? — спросил я женщину, хотя по ней было видно, что она ничего не слышала.
— Нет, — она подняла голову и посмотрела на меня, — а что такое?
— Да вот, моя душа сказала: «А вы все же любите мужа».
— Вы прям как Элмер. Он обожал Хеллоуин.
— Это моя душа как Элмер. А я скорее как вы. Разве что ничего не жду. И знаете, почему? Потому что время летит как стрела, а…
— Знаю-знаю, — отмахнулась женщина, — а стрелки идут… да вон хоть в тир, черт возьми!
Женщина вручила мне пакет с покупками.
— Ну, веселого Хеллоуина вам и вашей душе, — пожелала она.
Как бы мне хотелось при этом увидеть на ее лице улыбку…
Никуда больше не заходя, я вернулся к шиномонтажной. «Кадиллак» уже ждал меня, сияя на солнце хромированным покрытием. Я положил пакет с приколами на пол под пассажирским сиденьем, только подушку-пердушку вынул и заботливо поместил на сиденье. Если душа снова объявится — присоединится к путешествию — я хотел узнать, весит ли она хоть сколько-нибудь. Вполне возможно, подушка станет первой ловушкой-пердушкой для физического обнаружения присутствия души. Я хоть и сумасшедший, но люблю ставить опыты в реальных условиях.
Заплатив за смену колеса и регулировку, я для пробы покружил несколько кварталов — убедиться, что ничего не отвалится. Сработано оказалось на славу. Я вырулил к 80-му шоссе; по дороге заскочил на «динозавровую» бензоколонку, после — затарился парочкой упаковок пива, пополнив запасы. Часы на приборной доске показывали двадцать минут десятого. Я хлебнул амфетаминовой смеси, чтобы гнать дальше, и через несколько минут уже мчался, вспарывая воздух, по шоссе в сторону Калифорнии.
Пораскинув быстрее заскрипевшими под воздействием бензедрина мозгами, я рассчитал, что моя тачка увидит Тихий океан через двадцать часов или тысячу двести минут. На заднем сиденье лежало сотни две пластинок, записанных с обеих сторон: по три минуты на каждую, по шесть на один винил… вот это да! Стук-постук небесных колес: тысяча двести минут музыки — если переслушать все диски. А именно это я и намеревался сделать. Мне показалось, что нервишки начали пошаливать — слишком много наркоты и слишком мало сна — а музыка успокаивает сидящего в нас зверя. Я отложил пластинки с Боппером, Бадди Холли и Ричи Валенсом — неплохо будет оставить их на финишный рывок бешеной гонки к морю.
