— Та ж приблудился кобель!
— Будет врать-то! Ты кого обмануть хочешь, старая? Ну-ка веди в хату, показывай!
— Кажу нема некого!
— А я вот сам посмотрю, ма или нема! — Хотел обойти, но старуха встала грудью.
— У мени в хате не прибрано! Не можно, Кондрат! Надысь постирала та трусы на бичовку развисила. Колы трусы побачить хочешь — ходи!
— Ладно, позови мне деда!
— Ой, та ж вин уторую годину лежит! Ни есть, ни пить не просит.
Комендант понял, что натиском тут ничего не добьешься, и пошел на попятную.
— Агриппина Давыдовна, я знаю, боярышня у вас. Мы с ней договорились, чтоб к вам пошла. Поговорить с ней надо!
— Ой, Кондрат, не знаю, як и подмогнуть тебе. Немае, уйшла, мабуть, у лис ли чи шо… А твою хату спалылы, ироды?
— Не могла она уйти, понимаешь? У них обычай такой: если обещала ждать в одном месте, будет ждать, хоть весь мир к чертовой матери. Умрет, а не уйдет.
Старуха горестно покачала головой, подтянула концы черного платочка.
— Який добрий обычай… Та вже ж доля наша, чоловика ждешь, ждешь… Ты у суде быв, Кондрат?
— Значит, так, Агриппина Давыдовна. — Комендант уже злился. — Передай боярышне: Юрия Николаевича, должно быть, арестовали в Москве, точно установить пока нельзя. Пусть она сидит и не высовывается. Я тут кое-какие меры буду принимать…
— А шо, Кондрат, вина настояща боярышня? — Старуха будто и не слышала просьбы.
— Как же! Родовитая.
— Я же ж думаю, та шо ее шукают?
— Передай что сказал. Пусть потерпит, подниму общественность, суд и прокуратуру, выручу я Юрия Николаевича. Утешь ее, чтоб сильно не переживала.
— Та ж передам, колы увижу, — горестно согласилась старуха, проявляя стойкость. — Мабудь, прибьется. Кобель же ж прибился…
Комендант не стал больше спорить: скрытность Почтарей сейчас была во благо. Ушел в избу к Космачу, печь затопил, картошку варить приставил и принялся наводить порядок — со своей точки зрения, поскольку у хозяина даже в самые лучшие дни был беспорядок полнейший. И когда вымыл пол, взял жеребца под уздцы и повел поить, а заодно посмотреть, не наследил ли кто за ночь.
Лыжниц было много, но все старые, оставленные оцеплением, и свежих вроде бы не видать. Вернувшись, привязал коня во дворе, вытащил скребки, щетки и принялся чистить. Вроде спокойно и в лесу за рекой, и в деревне, а если оставили человека, то он, скорее всего, сидит где-нибудь с оптикой и лишь ночью проявит себя…
И чтобы уж все дела закончить на улице, а потом затаиться и ждать гостей, пошел к столбу, щелкнул пускателем, а свет не горит, пригляделся — лампочка разбита. Или вчерашняя банда напакостила, или после уже кто-то кокнул, приготовился к ночной вылазке…
Запасные лампы были, но сгорели в доме, и достать их можно только в городе. Раздосадованный Комендант направился было в избу, но увидел: по улице человек идет, размашисто, торопливо, оступается в глубокие колеи. Напротив Почтарей стал, потоптался, верно, свет в окне увидел, однако не зашел — значит, не за горилкой. Кондрат Иванович двинулся к нему навстречу и тут узнал — один из журналистов, тот, что ружьем от Фиделя заинтересовался.
— Вижу, что-то забыл? — громко спросил Комендант. — Может, новые вопросы появились?
Парень подошел вплотную, глянул растерянно и жалко.
— У нас случилась… неприятность. У нас машину угнали!
— Это как понимать? — совсем уж глупо спросил Комендант.
— В прямом смысле! Приходим от вас, машины нет. — Парень совсем не держал удара, чуть не плакал. — И женщины в харчевне ничего не видели. А «фольксваген» стоял на сигнализации и напротив их окон! Незаметно угнать невозможно! Вообще никто и ничего не видел… Просто заколдованное место! Или проклятое… Назад шли, упал и разбил фотокамеру «Никон»…
— Скорее заколдованное, — уточнил Кондрат Иванович. — Милиция приезжала?
— Они сообщение приняли и все! Говорят, идите в дежурную часть райотдела, пишите заявление…
— Какая от меня помощь нужна? Говори, не стесняйся.
— Наша газета… В общем, решено провести собственное расследование. — У него все еще губы тряслись. — У нас сложилось впечатление… Налет силовиков на вашу деревню и угон машины связаны.
— Вполне возможно.
— Вы тоже так считаете?
— Не исключаю.
— Силовики пытаются нам воспрепятствовать. Кому-то невыгодно, чтоб все это попало в прессу. А таким человеком может быть только один… Тот, что из Москвы.
— Правильно, молодец.
— Но вы сказали, он скрывал, кто, откуда…
— Не представился, но зовут его Малышев Евгений Анатольевич.
Журналист быстренько записал и слегка вдохновился.
— А кто он, известно?
— Да кое-что известно, — ухмыльнулся Комендант. — Хотя и регалии его тщательно скрывали.
— Так кто же он?
— Я уверен, твоего редактора, газету и тебя съедят с потрохами. Как только назовете контору, в которой он служит, и привяжете ее к погрому.
— Мы назовем!
— Потому что машину угнали? Из чувства мести?
— Ну почему же… из мести?
— Когда профессионализм подменяется индивидуализмом, ничего другого в душе человека не рождается.
Журналист попробовал осмыслить услышанное, но спешил, и думать было некогда.
— Я вас прошу… — Видимо, хотел назвать по имени-отчеству, но в тот миг забыл. — Кто этот Малышев?
— Пиши! Советник председателя правительства.
Парень ничего писать не стал, но будто немного присел, словно птица, готовая вспорхнуть.
— Чем он занимается? Этот советник?
— Тебе разжуй и в рот положи! Сам выяснишь, не знаю.
— А информация достоверная? Он же вам не представлялся и документов не предъявлял. Каким образом?..
— Эх, брат… — вздохнул Комендант. — Зашли бы ко мне чаю попить, я б вам растолковал, как следует собирать информацию. Мне не надо предъявлять документов, я их сквозь карманы вижу.
— Нет, я серьезно… Вы понимаете, это очень важно… Меня спросят! Кто вам сказал, что этот человек — Малышев и работает в правительстве?
— Да понимаешь, в чем дело. — Кондрат Иванович заложил руки за спину и пошел в сторону пепелища. — Стариков отовсюду повыгоняли, за убеждения, за службу тоталитарному режиму… ну и потому, что молодняку захотелось скорее вырасти. Нет, это естественно и неплохо… Только вся система начала разваливаться. А в оперативной работе важны нюансы, тщательная проработка каждой детали…
— Простите, я вас спросил о Малышеве, — перебил журналист. — Откуда получена информация?
Комендант остановился, покачался на носках — армейская привычка — и развернулся.
— Ну, как хочешь. Я думал объяснить причину, чтоб ты соображать начал… А здесь все просто. В вертолете второй пилот сунул бумажку, список пассажиров. Запишись, говорит, положено. Там первым номером стоит московский гость. А прокол, потому что машина чужая, арендованная, и пилотам все до фонаря. И этот Малышев даже не подумал, что след оставляет. Потому что опыта нет и слишком законопослушный… Но самое главное, прокола никто не заметил. Все, бывай здоров!
И ушел не оглядываясь.
Тут как раз картошечка поспела, весь день голодный Комендант достал из подпола огурцов и только подумал, что неплохо бы сбегать к Почтарю и обмыть возвращение, как дед Лука пришел сам, и не пустой — с тяжелой корзиной. Бывший бандеровец отличался прижимистостью, зимой снега не выпросишь; тут же принес несколько кусков соленого сала, большой шмат мяса без костей, луку, чесноку, банку капусты и две литровых бутыли самогона..
— Це тебе, як погорельцу, от мени та от жинки.
Выгрузил все на стол, табуретку на бок положил и сел.
— А бабка твоя сказала, ты при смерти лежишь, — ухмыльнулся Комендант.
— Та шо ты жинку опухаешь…
— Значит, и дивчина у вас спряталась?
— Ни, дивчины нема. Кобель приблудился. А плесни трошки.
Кондрат Иванович достал стаканы, налил первача. Дед выпил, утер усы и, порезав мелко огурец, закусил.
— У город завтра не поедешь, Кондрат?
— Хватит, нагостевался я в городе. Ночь на нарах поспал, со всякой швалью и. бомжами. Боюсь, вшей не нахватал ли…
— У суд хочу поехать, — не сразу сказал Почтарь. — За собак да за разбой написать.
Комендант пожал его могучую, но заскорузлую, в трещинах, руку.
— Это правильно, езжай. Чем больше будет заявлений, тем крепче прижучим. Я кое-кому из дачников позвонил, так приедут, посмотрят и тоже напишут. Надо, чтоб эти охломоны дорогу сюда забыли! Чтоб от нашей деревни как от огня шарахались!
— Ну, до побачення. — Дед встал. — З першим автобусом и пойду.
— Так давай еще по маленькой?
Почтарь изумил еще раз, уходя от недопитой горилки.
— Та мне не можно, — забормотал в дверях. — Сердце…
