Скажет какой лысый дядя в чёрной майке так вот просто и, может, ещё ящичек «Моэта» ли – «Шандона» у официанта попросит – мысль свою продолжить:
– …да, господа. Выпьемте за моделей. Именно модели задают современности тон и ритм. Что – почему? Ну как же. Вдохновительницы и музы наши – активного, скажем так, состава. У того – машину, у другого – квартиру. (А, бог с ними. На себя не жалко.) И… любовь?.. – Ну конечно, любовь. Это так теперь называется. (А куда деваться?) Потому и кругозор, конечно. Присядьте тихонечко где-нибудь в «Курвуазье», послушайте… Три темы: 1. Какая у него машина, 2. Где мы были вчера и 3. Что он мне подарил. (А куда деваться?) Вот выпрыгивает она в беленькой шубке из нового мерса – это на сорока-то-долларовый показ. Спрашивается: и зачем ей моделировать дёшево, если и так всё есть? – Ан нет же. Если не модель, то ничего и нет! Надо, чтоб модель!! Даже поужинать девочку – и то в агентстве выбираем! А она… застенчиво, с буком приходит. Лапуля. Она – модель, дело в том что. (А куда деваться?) Вот говорят: мы их ломаем. Кто кого ломает – эти сучки круче кокса! Нас в семью уже не загнать – нам призраков давай, 90–60–90!.. Эту, другую, десятую, а ещё вон ту бы – как денег хватит!! (А куда деваться?) Куршевель?.. Что там про Куршевель?.. Где он был, этот Куршевель, три года назад? Кто вспомнит через три года, что такое «Зима»?! Так что – мужики, не паримся, мужики, развлекаемся – здесь, сейчас! Но – повнимательней!! Модель – она как ракета: всё вверх куда-то несётся – и ступени знай откидывает по дороге…
А! Вон они как раз, три шарика плывут, розовых шарика – в обнимку. Совершенно же неземной лёгкости и ломкости субстанции, одна другой длиньше – ну абсолютно аэлиты… (Сразу как топор сзади словил ледяной – от предчувствия несбыточности.) Смеются возбуждённо на ухо друг дружке, не дай бог в сторону куда глянуть (ещё кто поймёт что не так), меж собою вроде забавляются – но громко, однако, выступают, картинно… Нет, надо брать, всё равно надо брать. Уверенность надеть на грудь, харизмы подпустить в походку… Дивчата, вы чьи-и-и?! – Взгляд еле-еле. Мимо, поверх, сквозь, кроме… – и опять целоваться. – Да вот он я – красивый, здоровый, умный! Перед вами я, рядом!! Модный – очень, молодой – почти… – Да нет, нет тебя. Мы здесь только. Мы! Кроме нас – никого. И не нужен нам никто. Потому что самая-самая женская вещь – у нас только. У нас только самая-самая женская вещь…
И ты обосран, слышишь, Дон Педро, ты – чужой на празднике жизни! Какой бы там ты ни был – нет тебя, понял?!
«…кто же на дискотеку сниматься ходит?!»
«…мы же не проститутки».
«…глазки у нас намётаны».
«…чем удивишь ты нас? Котлами золотыми палёными?»
Никто никого – в упор.
«…или „Порш“ у тебя тысяч за двести?»
Все кто под чем.
«…ну, может, сядем тогда, а то и подумаем».
Все напоказ, а вокруг… никого!
«…вот у меня есть цель: мне 50 млнов и выше».
И – никого, и – ничего!
«…и если хотя бы 50 – пойти на отношения и сделать вид, что интересен человек…»
Где ещё так повисишь?!
«…на выставку яхт поеду – мужа не найти в клубах…»
«…ну просто как. Я смотрю сразу: у человека внутренний мир…»
Они все или писательницы, или дизайнерши, или там в банковской сфере.
Я их всех ненавижу.
…стоп! Не дай бог нам их осуждать. Они просто хотят сильнейшего, говаривал мой клубный знакомец Дима. Оленя с крупными рогами. Тебе давай красивую? – они хотят богатого! Они стремятся к тому же, что и мы – но по-своему. Гулять? Плясать? Тусоваться? – Х…ня. Правды своей не скажут они никогда.
…стоп! Я зажигаю свет. Рома больше нет. Ромы больше нет. Моя правда – и портрет. Моя нелепая упёртая трижды всем известная – только что вылупившаяся моя правда. Она мечется, хочет разрядки. Рыщет в девственных глазках, увещевает. Заклинает.
Где-то рядом, под, над и везде – глуховато покатились раскаты. (Это Москва прорвалась Новым годом. Как фурункул.)
…иди ко мне, слышишь?.. Позови меня – я спасу тебя! Оглянись вокруг. Везде грязь, везде такая фальшь… Что случилось с миром? Всё везде наоборот… Где ты теперь, кто нежит там тебя, шальную от конфетти, в каком «Мосту», какой ещё лгун послывле?.. [28] Чего ждёшь ты от него, от них от всех?.. Нежности? Преданности? Чувства?! Иди ко мне – я дам тебе всё это, нет – я дам тебе много больше!.. Я дам тебе дам тебе дам тебе дам тебе дам тебедам… тебедамтебедам…
…господи, что ещё?! Платьица, ресторанчик?.. Что – я – могу – ей – ещё?!! Что я могу дать вообще, кроме воловьей преданности?! Как, интересно, представлял я будущность?.. Маленькая хозяйка на моих коленках учит географию?! И с самого-то начала зреет во мне незаметно всегдашний мой предел – и вот я вдруг закончен, исчерпан… Как быстро, господи!.. Ничего дальше и быть не могло. Да и при чём она! В который раз, господи, ты подводишь меня к черте, за которую самому глянуть страшно…
…и я на этой черте… застываю, и зализываю раны, и опять оседаю на дно – а жизнь несётся прочь!..
…не могу прорваться выше – почему?..
…не знаю и знать не хочу, кто я есть – почему?!
…почему не нужен мне никто, господи, ответь!!
…почему отгородился я ото всех – от них, которых я как бы выше? Почему вокруг всё фауна, всерьёз не воспринимаемая?! Я величаю их животными прозвищами, а сам я кто, господи? – муравьед? павлин?.. дятел?!
…я вне, вне, вне этого грёбаного социума – почему?..
…я почти не работаю – как даёшь ты мне мой хлеб?!
…я презираю клубы – я висну в них – зачем?..
…где друзья?! Почему не нужен мне никто, господи, ответь!!
…и как, как все эти ящеры, тритоны, питоны, шмели да трутни имеют всё, что пожелают, – деньги, наглость, мощь… ты отдал им даже моего выстраданного стулика, который…
– Ду-ра-чок. Так надо. Забыл?.. Стулик – всего лишь средство. И кому ты там завидуешь. Это же всё – тени. А ты, ты – ТЫ! – дурак! – ещё жив.
– Но я… никто.
– Неважно. Главное – что ты жив.
* * *
То была мгновенная тёплая вспышка, будто кто-то тронул меня, большой и мудрый, укутав, как маленького – взъерошенного и злобного. Всеобъемлющее покрывало легло легко и вязко – странным образом оно как бы освобождало ото всего. Я лежал, не шевелясь, как в сладкой вате, слушал хлопушки и улыбался над собой – такой вот у нас Новый год, впервые в жизни.
– Не печалься, – слышу я ласковый голос, нет, не голос – посыл, обнявший меня со всех сторон, и чувствую тепло вокруг. – Объект твоего сожаления – всего-то лишь она ?! Пшик, мгновение!.. А ты уж ненавидишь всё кругом – из-за того лишь, что не можешь обладать её минутной прелестью?!.
– Ты – Перец? – осенило меня.
– Эх, трубадур. Так ни разу и не вспомнил обо мне всё это время… Впрочем, я не в обиде. Главное, что ты – жив… после стольких дней запоя и бодибилдинга! Но… полетать всё равно тебе придётся – как я обещал. Не бойся, с концами не улетишь, – добавил Перец по-свойски. – Если только сам не захочешь. И если сам себя не забудешь.
– А возможны варианты?..
– Посмотри в окно.
Окно?! Ну да, окно. Вот оно, передо мной. В нём глубокое звёздное небо. И – два огромных шара, две планеты-близнеца ослепительно синей гаммы. Это Сириус, отстранённо говорит голос внутри меня, Сириус-двойная звезда. Она обитаема, там тоже люди. Только вот высоты они не боятся. За это планета даёт им энергию, и они летают. Потому нет и силы притяжения – откуда ей взяться, если высоты никто не боится?….
… «En Sirio hay ninos…» [29] Лорка! Самый короткий стишок… И как это я тогда сиганул с той скалы… с такой высоты?!
– Улавливаешь? – продолжает голос. – Только зайти с другого конца – как причина станет следствием! …
Два огромных синих шара совсем рядом, они гипнотизируют, уводят в свои почти уже осязаемые объемные перспективы. Их притяжение колоссально, и я всё явственнее чувствую, как завораживает эта гигантская безучастная сила.
…куда сильнее, чем море тогда, на Кипре, и равнодушие вечности подступило к немеющему сознанию, как кормилица к грудничку…
И я стремительно поплыл, как через рваные облака, сквозь оболочку образов, произвольно рождаемых вздорным сознанием – оно будто жило само по себе, независимо от неподвижной, вмершей в подушку головы… И я всё так же летел, да – я безусловно нёсся куда-то, и на пути была неиссякаемая и причудливая череда явлений, бессвязно перетекающих одно в другое, и я радостно чувствовал, как направленно и с ходу могу нырять в эти озёра, врезаться в них, проходить их насквозь, вживаться по пути в предлагаемые мне картинки, становясь их главным героем, с лёгкостью подхватывая и развивая сокрытый в них смысл. Там, в тех дивных лужицах, моментально открывалась мне настоящая суть вещей – подавляюще многомерная и одновременно донельзя простая, и бодрствующий мозг удивлённо вбирал обратно, в себя эти им же порождённые поразительные открытия… Но вот сменились декорации, и одну абсолютную истину вымещает почти бесследно другая, и вдруг ёмко и объёмно наплывает осознание чего-то нового, наконец-таки абсолютно непреложного – оставляя через миг лишь сладковатое, чуть стыдливое послевкусие… И – никакой, никакой надежды сделать стоп-кадр, чтоб вывести, вытащить туда хотя бы что-нибудь из этого , и чтоб мгновение, бесконечное в своей правдивости, обрело наконец своё заслуженное бессмертие, прежде чем стать ничем: ведь даже здесь, оказывается, явления неумолимо чередуются – поэтому наперекор, назло всему в руках у меня камера, и я слеплю, кощунственно слеплю тем самым флэшем против Солнца невесть откуда взявшуюся между мной и неземным закатом абсолютно голую точёную фигурку, которая охотно и восторженно извивается в изгибах, и я вспоминаю, кто она, и я понимаю, как это наконец-то прекрасно, и я знаю, что всё впустую, потому что это – уже – было, и потому что нельзя ничего из этого взять туда , но всё слеплю и слеплю вспышкой, и не могу, я не могу иначе – и плачу, и реву ручьями, и мне попутно интересно, как там в постели моё лицо, и я проверяю его почти немой рукой, но оно сухо и неподвижно… Порождения взорвавшегося мозга штурмуют Слово. Слово покоряется им полностью, моментально, безоговорочно, и они льются прямо через него. Обрывки каких-то райских стихов – по строфам, по буквам – явственно и выпукло проносятся перед моим нервным оком. Или: я с бешеною скоростью скольжу по строчкам и пытаюсь их впитать. Они гениальны, они не знают выразительного предела – они почти как музыка!… Чьи вы, чьи?! Вы были или ещё только будете?.. Будьте моими, как вас запомнить?! – И строки фонтанируют прямо в меня, будто назло, потому что нет и шанса их словить, хотя я ощущаю их на себе все и сразу – они как счастливые самодостаточные солнечные зайки… И начинаешь понимать на том конце, что – конечно! – попал в некий заказник энергоинформационного поля, и живут там стихи эти как нечто возможное, висят ли они в пассиве или уже писаны душами поэтов – они той , плавкой, текстуры, из того , невыразимого, ощущения, и им не вырваться сюда , да и не больно им надо… А когда я всё же мчусь к началу стиха, чтобы хоть как-то его запомнить, уже совсем иные слова, торопливые и не менее талантливые, отвоёвывают у начала его белое восторженное пространство, и снова накрывают меня невесомыми волнами любви, и я должен остановить хоть что-нибудь – чтобы войти же наконец в это неуловимое, пресловутое начало, ощутить его сердце и осязать его вечно, потому что я уже понял, что все стихи эти – мои, мои, потому что стихи эти – о моих, о моих началах, которые неумолимо неумолимо рассыпаются, и новые новые новые каллиграфические начала обдают меня счастием – и одновременно нестерпимой грустью, оттого что я отчётливо уже вижу в самом их сердце, сквозь беспечные доверчивые тычинки ту роковую раковую завязь, залог неминуемого конца, и ещё оттого что нечеловеческая гениальность этих строк умирает вместе с моим скольжением по ним – и я реву, реву, как в детстве, и щупаю на том конце подушку, но она суха и безответна…
