Я очень хотела пойти с нею, но не могла. Ждала Мойру.
Мама поднялась и сказала: «Можно идти. Вставай».
И я встала — однако Мойра продолжала сидеть.
Ее беременность уже стала заметна. И она знала — как знала я и знала мама, — что все подумают и что скажут.
Но я сказала: «Мы поедем с твоим ребенком в Сингапур. Все трое. Вместе. Только… без тебя нам его туда не забрать».
Тогда она встала. Хотя по-прежнему неохотно.
А затем мы спустились по лестнице и зашагали — медленно, но все вместе — по грязной лагерной территории. Мимо моих садов — всех до единого… сухие ветки… камни… песок, насыпанный полковником Норимицу во время моей болезни, так что, когда мне полегчало, я смогла устроить сад точь-в-точь как у него, — и вот мы вышли за ворота, и я покинула свою жизнь, навсегда покинула тамошние мои сады.
Мы вошли в этот мир — где нет в живых Мойры. И ее ребенка. И полковника Норимицу. И моей мамы. И Колдера Маддокса. Вошли в мир, где Бомба упала не только на Хиросиму и Нагасаки, но на всех нас. Во веки веков.
Что ж.
Я не могу сказать. Не могу сказать, пока что не могу, какие еще смерти последуют.
...
178. Нынешнее утро отмечено двумя происшествиями, и случились они довольно-таки рано.
Во-первых, я услышала мусоровозы. Не два, как обычно, а три или четыре. Подъезжают они всегда к другой стороне гостиницы, и видеть их я не могу — да и не хочу. Но всегда слышу.
Нынче утром мусоровозов было как минимум три, и громыхали они так, что все постояльцы вознегодовали. И не только постояльцы, но даже персонал столовой. Джоуэл и Онор рассказали мне, что проснулись от страшного шума: дорожка за Дортуаром прямо ходуном ходила.
— Никогда такого не бывало, — сказала Онор. — Целая орда мусоровозов.
Раньше не бывало, а сегодня случилось.
Второе происшествие — Лоренс.
Я удостоверилась, что Лили у себя в номере, и спустилась в холл, как вдруг сетчатая дверь распахнулась и вбежавший Лоренс едва не сбил меня с ног.
— Ванесса! — Да?
— Идем.
Он крепко схватил меня за руку и потащил к парадной двери.
— Извини, но я не люблю подобного обращения! — Я высвободила руку и сделала шаг назад. Внешне я держалась спокойно, внутри же меня трясло. Взгляд у Лоренса был совершенно безумный — не натворил бы беды!
— Ты должна пойти со мной.
— Должна?
— Да.
Он стоял на своем, и, честно говоря, его старания держать себя в руках заслуживали восхищения.
— Погоди минутку! — Я отошла к стойке портье, где — слава Богу! — дежурила надежная Джуди.
Вручив ей небольшой плотный конверт (запечатанный), я сказала:
— Спрячьте его в сейф, дорогуша. Прямо сейчас, у меня на глазах, если не возражаете.
К счастью, необузданные, взрывоопасные эмоции выгнали Лоренса на улицу — ему явно было нечем дышать. Поэтому он не видел, как мой конверт исчез в сейфе.
— Спасибо, — поблагодарила я, когда Джуди закрыла дверцу и повернула колесико. — Вероятно, ближе к полудню я его заберу.
— Разумеется, мисс Ван-Хорн. До встречи.
— А как же! — отозвалась я, уходя.
— Хорошего вам дня! — крикнула Джуди мне вдогонку.
Единственная скверная ее привычка.
179. Лоренс повел меня на парковку — разумно, там нас никто не подслушает.
Ну и лексикон у него — ужас какой-то! Не представляю себе, почему он прибегает к подобным выражениям.
Впрочем, сквернословил он недолго, я его остановила.
— Если хочешь что-то мне сказать, не громозди помех. Говори по-человечески. По-английски.
Лоренс сел на капот чьего-то уже помятого автомобиля, обхватил лицо ладонями. Я ждала до невозможности долго. Наконец, он отнял руки от лица, опустил их на колени, как два тяжелых красных кирпича.
— Он исчез.
— Кто?
— Маддокс, конечно.
Я тоже прислонилась к чьему-то — наверно, Элсину — «фольксвагену».
— Так что доказательств у нас больше нет, — сказал Лоренс. — Никаких.
Я внимательно изучала свои пальцы, один за другим.
И уже знала, чего ему не скажу. Но всего не утаишь — рискованно. Надеюсь, он удовольствуется тем немногим, чем я с ним поделюсь. Но про Мег упоминать никак нельзя.
— Что ж, одно теряешь — другое находишь. Колдер исчез, зато Лили Портер вернулась.
Особого интереса он к моей новости не выказал. В общем-то, Лили никогда не воспламеняла его воображение. Но я поднажала. Лилино возвращение — единственное, чем я могла держать его в узде.
— Бедняжка здорово натерпелась. По-моему, ребята с того конца Мыса рассчитывали повесить на нее свои грязные делишки. Однако ж она, — я тщательно выбрала следующее слово, — улизнула.
Лоренс оживился.
— И кто же там находится, на том конце Мыса? — спросил он. — Про Чилкотта и его шайку я знаю. Но стреляли-то в меня наверняка не из-за них. Ну так кто там, в самом деле?
Я смотрела в сторону столовой, в глубине души думая о Мег, которая сейчас, наверно, входит туда, катит кресло Майкла между столиками постояльцев, о Парнях и Лине Рамплмейер, о Сибил Метсли и Натти Бауман, о генерал-майоре и Арабелле Барри.
— Там президент, — сказала я.
Лоренс совершенно растерялся. Он явно понял меня превратно, и я добавила:
— Соединенных Штатов.
...
180. В полдень я пригласила Мег прогуляться возле скал, которые возвышаются за Холмом Саттера.
Гуляем мы там нечасто, ведь год от года океан все больше подмывает берег. Это место всегда было общедоступным, и это вторая причина, по которой мы теперь редко туда ходим. За последние десять лет окружные власти начали продавать землю частным владельцам, и сейчас там выросло как минимум шесть громадных домов — все с громадными окнами, глядящими на океан и предоставляющими сказочные возможности шпионить за нарушителями.
Сперва Мег не хотела оставлять Майкла. Ведь это означало уйти надолго — на час или даже больше, — а вдруг она ему понадобится?
Но я об этом подумала. Позволила себе заранее поговорить с Бэби Фрейзьер, и она с превеликим удовольствием согласилась побыть с ним. Немножко даровых сигарет и выпивки. Приятное ощущение собственной нужности.
Мы взяли с собой сумки; в моей лежали фотографии и фотокамеры, блокноты и карандаши, бинокль и определитель птиц — как будто у нас просто экскурсия. В сумке у Мег было вино и пластиковые стаканчики, крем от загара (чтобы мазать чувствительный нос), две-три пачки «Дюморье» и спички, словно она боялась, что мы там застрянем и будем не один день скитаться в диких скалах у собственного порога.
О плотном конверте, который тоже втиснула в сумку, я, конечно, словом не обмолвилась. Решила повременить.
В том месте, где океан выгрыз в береге самую глубокую полость, образовался выступ, открытый всем ветрам. Вид оттуда, со стофутовой высоты, поистине впечатляет. Скалы внизу черные, всегда в клочьях пены, а гул прибоя, устремляющегося в каверну, звучит едва ли не симфонией.
До этого выступа мы добрались примерно в полпервого, сели на траву, разулись, и, прежде позволив Мег осушить два стаканчика вина, я начала разговор:
— Хочу кое-что тебе прокрутить. На этом вот маленьком плеере. Другого, увы, нет. Ты сумеешь расслышать, даже на таком ветру. Качество звука не имеет значения. Главное — что именно сказано.
— Там музыка, да? Предупреждаю, определенного типа музыка вызывает у меня отвращение.
— Кое-кто называл это музыкой. Но не я. У меня другое название — надеюсь, правильное: своего рода сказка или басня.
На лице у Мег отразилось насмешливое удивление, потом она улыбнулась.
— Помнишь, что говорила старая миссис Ганнисон, когда мы, гадкие дети, рассказывали гадкие анекдоты? Она говорила: вы сущее наказание! Так вот ты, Несса, по-прежнему сущее наказание, если привела меня сюда слушать сказку.
— Ты готова?
— Разумеется.
— Сперва обещай мне одну вещь.
— Ладно, но только одну.
— Ничего не говори, пока не дослушаешь до конца.
— Хорошо. Раз ты так хочешь.
— Да, хочу.
— Не возражаешь, если я закурю?
Она ждала, что я отвечу так, как отвечала всегда, еще с конца 40-х: мне плевать, если ты сгоришь. Но я не могла повторить эту фразу. И сделала вид, будто не слышу.
181. Однократное прослушивание заняло десять минут — не считая повторов.
Я сидела, обхватив руками колени и глядя на океан. Мег полулежала, вытянувшись на боку, а посредине пленки, когда впервые прозвучало ее имя, на миг легла на спину, потом резко села и откупорила вторую бутылку вина.
Когда пленка кончилась и я выключила плеер, настала короткая пауза, и лишь через секунду-другую Мег взяла бутылку и молча налила мне вина.
