Эй вы, господин предсказатель! Это все что вы умеете? Любая цыганка за три рубля сказала бы больше! – И унеслась вперед.
Вскоре, далеко внизу, под ногами она увидела кудрявую пену прибоя, разбивающегося о скалы и… океан. Безбрежный, бесконечный океан. А дорожка взбиралась все круче вверх, как серпантин горной дороги. Анна бежала одна и было ей так легко, как никогда в жизни. Она поворотила голову назад и вниз и увидела пыхтящего, измучившегося в бесплодных попытках настичь ее Леймона. «Старикан, несмотря на весь свой спортивный вид, оказался на удивление непроворен», – усмехнулась она. Анна укоротила шаг, чтобы позволить тяжелому, неповоротливому Леймону настичь себя. «Ну же, показывай! Каково оно, мое будущее?» – весело заорала она прямо ему в лицо, когда он догнал ее и обхватил за талию. Не говоря ни слова, Леймон оттолкнулся от дорожки, и они полетели. «Оказывается, летать так легко и естественно», – с восторгом подумала Анна, обвиваясь всем телом вокруг него, как гибкий плющ вокруг могучего дуба. Одежда облетела с них, как пожухлая листва облетает под напором холодного ноябрьского ветра. Они слились еще теснее и взвились ввысь, до самых ярких звезд, и понеслись, понеслись, перепрыгивая со звезды на звезду, и… вдруг провалились, полетели вниз, беспорядочно кувыркаясь. «Все. Это смерть». – Она вглядывалась в бешено вращающуюся землю, приближающуюся с катастрофической скоростью, а сердце ее перестало биться, замерев в сладкой истоме.
И тишина… Упоительная, сочная тишина. Анна подняла голову. Она лежит на лугу. На зеленом, плоском, как стол, бескрайнем лугу. Она поднялась на ноги и, решив позвать Леймона, вдруг… заржала. Испуганная и удивленная, извиваясь всем своим гибким телом, она принялась осматривать себя. О, ужас! Она больше не человек! Она… – лошадь! Молодая, длинноногая, стройная… Но лошадь! Кобылица, черт возьми! Ей захотелось зареветь от тоски, но вместо этого из горла вырвалось длинное, переливчатое, во всю октаву, ржание. От негодования она затопала всеми четырьмя ногами и взвилась на дыбы. «Леймон, чертов Леймон, где ты? – хотелось проорать ей, а получилось нечто нечеловечески слитное, возбужденно-призывное, как рев тепловозного гудка.
Сначала она почувствовала волну тепла, исходящую от живого существа и услышала тяжелый сап, перемежающийся хрипом возбуждения. Она прихотливо изогнула длинную шею, чтобы глянуть назад.
Огромный, раза в полтора больше нее, жеребец стоял позади нее и, припав на передние ноги и склонив шею, тряс головой, пытаясь, видимо, потереться щекой о ее ляжку. Эти неуклюжие попытки вызвали у нее приступ веселого ржания. Она сделала пару шагов назад и, энергично мотнув крупом, сбила с ног это потешное чудовище.
Резво взяв с места, стремительным галопом Анна рванулась туда, где зеленый луг сливался с лазурно-голубым небом, оставив далеко позади оскорбленного в лучших чувствах незадачливого кавалера. Но он уже снова на ногах, он уже несется за ней. Он явно резвее нее, но Анна гибче, хитрее. Вот он уже почти настиг ее, он вытягивается в струнку, тянет мускулистую шею и кусает ее за плечо, требуя остановиться, но Анна делает резкий поворот почти перед самым его носом, и он, споткнувшись о ее задние ноги, летит кубарем через голову. Ее тоже изрядно мотнуло, но она удержалась на ногах, выправила шаг и, заложив большую дугу вокруг поверженного соперника, перешла с галопа на легкую рысь.
Тяжело поднявшись на ноги, жеребец жалобно, словно жалуясь кому-то, заржал и медленно похромал куда-то в сторону, всем своим видом демонстрируя, что он уже позабыл о самом факте существования норовистой кобылицы. Завидев это, Анна перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась, равнодушно повернувшись к невеже задом и спокойно пощипывая травку. И лишь резкие, нервные взмахи длинного, пышного хвоста выдавали ее вожделение.
И вновь она услышала позади себя распаленное сопение, и вновь ее окатила волна тепла… Но она даже не успела повернуть шею, как на ее круп легла тяжесть огромного тела…
Анна открыла глаза и тут же, крепко зажмурившись, натянула на лицо простыню. Ну, конечно же, вчера она позабыла задернуть штору, и теперь наглое летнее солнце било ей прямо в глаза. Она чувствовала себя бодрой и выспавшейся, но в тоже время умиротворенной и разомлевшей, как после доброй сауны. «И не мудрено, – мелькнула у нее озорная мыслишка. – После такого сна… – Она потянулась, ухватившись руками за высокую спинку двуспальной кровати и выгнув спину, словно кошка. – О таком сне и не расскажешь никому, пожалуй, даже Ирке… – Анна попробовала восстановить в памяти последовательность событий, происходивших в чудном сне. – Так… Сначала я, пардон, трахалась с каким-то лысым мужиком. Кажется, он был иностранцем. И было это… Здорово было. Я даже и представить себе не могла, что так может быть здорово. А потом… Потом что-то неясное, какие-то картинки мелькают, как в калейдоскопе… Не помню. Но за всем этим – опять—таки какой-то мощный сексуальный фон. Событий не помню, но ощущения – покруче, чем с тем мужиком. Интересно, что это со мной? Гормональный бунт? Может быть, мама права, и мне давно уж пора родить ребеночка? – Она взбрыкнула ногами, отбросив в сторону простыню, и, по-прежнему зажмурившись, спрыгнула с кровати, в один прыжок преодолела расстояние до окна и наконец-то, задернув штору, раскрыла глаза. Из большого, во весь рост, зеркала на нее глядело собственное отражение. И было это отражение… Ну, совершенно неправильным. Во-первых, на ней не было абсолютно никакой одежды. Но это полнейший нонсенс. Анна никогда не спала голой. Перед тем, как заснуть, она обязательно надевала на себя что-нибудь. В любой ситуации. В любую жару. А уж в этом прохладном, кондиционированном номере она просто обязана была быть в своей любимой пижаме. Во-вторых, на левом плече у нее красовался серьезный синячище, а в-третьих, ожерелье из фантастической красоты изумрудов… Анна внимательно окинула взглядом номер. Все очень похоже, но это не ее номер. Она напрягла слух. В ванной лилась вода и, кажется, кто-то напевал нечто, похожее на гимн. Она повнимательней всмотрелась в изумруды… и вспомнила. – Леймон… забегаловка… веранда на берегу океана… изумруды… секс с Леймоном… а потом… А потом я была кобылицей на бескрайнем зеленом лугу, а он – влюбленным жеребцом, а потом – верблюдицей в пустыне и крольчихой в темной норе, и тигрицей в уссурийской тайге… А еще… я была сукой в старом, грязном дворе… Да, да, маленькой, лохматой с-сучонкой, с клоками свалявшейся шерсти на боках, а каждый кобель, ждущий своей очереди, это был он, Леймон. И мне это понравилось. Очень понравилось… – Сначала она похолодела от ужаса, а затем ее бросила в жар от возмущения. – Негодяй! Чем он меня напичкал?! – Она вытянула перед собой руки и внимательно осмотрела вены. Вены были чисты. Она снова поглядела на себя в зеркало. – И… И… И еще… я была свиньей… Да, эта жирная, розовая хрюшка с дюжиной болтающихся между ног сисек, чавкающая у корыта, это я. А тот, весь покрытый жесткой рыжей щетиной кабан – Леймон. И… И это было счастье. Максимальное, абсолютное счастье. О, боже! Ну почему для того, чтобы испытать абсолютное счастье, надо стать свиньей?! – Чем больше она вспоминала, тем сильнее ею овладевало суетливое беспокойство. – Итак… Я в чужом номере, за дверью, в ванной – совершенно чужой, скорее всего, очень опасный человек, подсунувший мне вчера какую-то дрянь и делавший со мной против моей воли черт знает что… Одежда… Где моя одежда?»
Она принялась рыскать по комнате, но, не найдя ни одной своей вещи, схватила с кровати простыню и обвязалась ею наподобие туники. Одевшись таким образом, Анна рванулась к входной двери, нажала на ручку и рванула дверь на себя. Но безуспешно. Дверь оказалась запертой. И тогда она заревела. Громко, в голос, со всхлипами… Дверь ванной распахнулась, и оттуда выскочил насмерть перепуганный Леймон, наспех обвязавший бедра полотенцем. На его белой коже, на густой рыжей поросли, покрывавшей могучую грудь, на голове, словно ржавчиной, покрывшейся рыжей щетиной; всюду блестели капли воды.
О, моя королева, что случилось?
Не подходи ко мне! – Затравленным зверьком она кинулась вглубь комнаты и, не найдя места лучше, вскочила на кровать. – Чем ты меня вчера напоил, мерзавец?!
О, всемилостивейшая Анна, исключительно благородным вином… – Казалось, он вполне искренне не понимает, что происходит. – Кто напугал вас, моя королева? Что случилось? Ведь ночью все было так замечательно, так прекрасно… Вы были так счастливы, так довольны-с…
Слегка успокоенная его словами, Анна чуть сбавила тон:
Ты давал мне какие-нибудь наркотики? Сильнодействующие средства?
Нет, что вы, моя королева…
Где моя одежда?
Она осталась у вас в номере. Вам захотелось побыть кошечкой-с… И вы в таком виде перебежали сюда. Вот-с… – Он указал пальцем на угол ковра, изодранный в клочья. – Это вы изволили потоптаться…
