— Да. Что-то неладное с костью в плече.
— А рука будет действовать?
— Конечно. Только летать не придется больше.
— Скверно, — заметил Квейль.
— Чего хуже. Послушай, а ведь я думал, что ты мне очки втираешь насчет женитьбы на Елене.
— Ты так думал?
— Ну да. А разговоров никаких не было? Насчет того, что она гречанка?
— Что же из этого?
— Что скажут твои?
— Какое это имеет значение?
— Я не знал, что ты так смотришь на это, — сказал Тэп со смехом.
— Как у тебя дела с пароходом?
— Отходит нефтяной танкер… Я вовсе не желаю быть взорванным.
— А еще пойдут?
— Не знаю. Мне во всяком случае все равно. Здесь можно, по крайней мере, отдышаться. Не пора ли идти обедать? — спросил Тэп.
— Кажется, да.
Квейль надел китель и вышел вместе с Тэпом. Они вошли в квадратную палатку с сосновым столом, уставленным эмалированными чашками. Капрал осведомился, что они желают на обед. Они заказали и сели за стол. Тэп налил себе шотландского виски с содовой водой и спросил Квейля, не налить ли ему. Квейль сидел, откинувшись на спинку стула, и боролся с дремотой. От виски он отказался. За обедом они почти все время молчали. Пообедав, Квейль пожелал Тэпу спокойной ночи и пошел спать.
Квейль встал рано утром. Он должен был патрулировать над Суда-Бэй. Монтеры и механики приготовили его «Гладиатор», и когда Квейль вышел на солнечный свет, самолет уже стрекотал на площадке. Квейль продел руки в лямки парашюта, сел в неуютную кабину пилота и тотчас же оторвался от земли. Диспетчер отметил его взлет. Три «Бленхейма» были уже в воздухе. Два других стояли на краю площадки. Квейль потянул ручку на себя, его тяжелая машина прошла над ними. Ему пришлось круто набрать высоту, чтобы преодолеть горную цепь.
Задание было несложное. В Суда-Бэй прибывали воинские части. Он должен был патрулировать над бухтой и к северу от нее, прикрывая входящие в Суда-Бэй корабли. Поднявшись над бухтой, он увидел, что корабли уже входят. Это были высокие суда по сравнению с эскортировавшими их эсминцами. Нежаркое солнце, поднявшееся высоко над горизонтом, успело нагреть море своими настойчивыми лучами. Квейль думал о том, что он станет делать, если налетят бомбардировщики. Правда, ему было сказано, что налета не предвидится. Во всяком случае в воздухе поблизости есть «Бленхеймы». Он стал внимательно осматриваться, отыскивая «Бленхеймы» и проверяя, нет ли противника. Отыскав «Бленхеймы», он включил радио.
— Слушайте, вы там, — сказал он и повторил шифр.
— Это вы, Квейль? — спросил один из них.
— Да. Я буду над вами.
Вернувшись, он застал всех в столовой еще за утренним завтраком.
— Вот он, — воскликнул один из присутствующих.
— Ты слышал? — спросил Тэп, увидев входящего.
— Что?
— Ты получил крест за летные боевые заслуги.
— Правда?
— Верно, — подтвердил один из летчиков и указал на Тэпа: — И Финли тоже.
— Хикки получил орден за боевые заслуги и пряжку к своему кресту, — продолжал Тэп.
— Много ему толку от этого, — заметил Квейль.
До этого у него было хорошее настроение, теперь оно испортилось.
— Откуда ты знаешь? — спросил он Тэпа.
— Мне сказали в оперативном отделе.
— Я думал, штаб даже не знает, что мы здесь, — сказал Квейль садясь.
Все поздравляли его, а Тэп пожал ему руку. Тэп очень радовался. Обычно он так смеялся, когда бывал навеселе и не хотел трезветь.
Когда он ушел, Квейль мог спокойно докончить свой завтрак. Затем он явился к начальству, написал рапорт об утреннем вылете и осведомился, нужен ли он. Ему ответили, что нет, и он попросил одного из шоферов отвезти его на своем грузовике в Суда-Бэй.
На берегу он вышел из машины и направился в небольшое кирпичное здание, обложенное мешками с песком. Часовой у входа отдал ему честь. Отыскав нужного ему морского офицера, Квейль спросил у него относительно пароходов в Египет. Офицер ответил, что сегодня туда идет танкер, а завтра караван транспортов с воинскими частями, вероятно, без сопровождения. Квейль объяснил, что здесь у него жена. На это офицер ответил, что она должна ехать с другими женщинами; в свое время для них будет выделен пароход. Квейль попросил офицера, чтобы тот дал ему знать об этом в Канию на аэродром. Потом отправился к Елене.
Подходя к палатке, Квейль увидел, что Елена сидит у входа и причесывается. Солнце стояло уже высоко, и тень от олив стала такой короткой, что между деревьями легли солнечные пятна. Квейль нарочно шел по этим пятнам, чтобы впитать лишнюю каплю тепла. Елена смотрела, как он не спеша приближается к ней.
— Здравствуй, — сказал он, подойдя, и нежно поцеловал ее.
— Здравствуй.
Она пристально взглянула ему в лицо, чтобы узнать, в каком он настроении.
Он сел, и они помолчали. Она перестала причесываться.
— Продолжай, — сказал он. — Что Же ты не причесываешься?
— Ты сегодня патрулировал?
— Да. Ты уже знаешь?
— Да, — ответила она, садясь рядом с ним. — Тэп приезжал.
— Когда?
— С полчаса тому назад. Он что-то толковал о наградах.
— Да. Он получил крест за летные боевые заслуги.
— Он сказал, что ты тоже.
— Вот как?
Квейль расстегнул китель и улегся.
— Да. Это правда?
— Правда.
— А Хикки что-то еще.
— Орден за боевые заслуги, — ответил Квейль.
— Это хорошо?
— Неплохо. Лучшее после креста Виктории.
— Ты как будто не рад.
— Почему?
— Не знаю. Я рада за Хикки.
— Это было бы хорошо, если б он сам был здесь и порадовался.
— А твой крест? За что ты его получил?
— Не знаю. Я не видел приказа.
Они опять посидели молча. Потом Елена встала и позвала его. Миновав рощу, ограду из колючей проволоки и канал, они подошли к дому.
— Я была здесь вчера, — сказала Елена. — Хозяева согласились сдать нам комнату.
Она постучала.
— Как ты это устроила? Просто попросила? — спросил Квейль, оглядываясь кругом.
— Ну да. А что?
— Да ничего. Вы, греки, — гостеприимный народ.
— Они требуют платы.
Квейль засмеялся. Хозяйка отворила дверь. Елена объяснила ей по-гречески, что привела мужа посмотреть комнату. Та взглянула на Квейля с удивлением. Квейль поклонился.
— Он инглизи? — спросила Елену хозяйка.
— Да, — ответила Елена, и они вошли в дом.
— А мы думали, что ваш муж грек.
— Нет, он инглизи.
Женщина промолчала. Они осмотрели комнату, и Квейль остался доволен. Комната была маленькая; в ней стояла низкая двуспальная самодельная кровать, покрытая сшитым из лоскутков одеялом. Кроме кровати, были два столика и деревянный стул. Низкий потолок спускался к маленькому окну, через которое тускло светило солнце.
— Очень хорошо, — сказал Квейль, когда они вышли.
— Ты можешь приезжать иногда? — как бы невзначай спросила Елена.
— Думаю, что да, — ответил он. — Буду как-нибудь вырываться.
— Вот не знаю, как с питанием, — продолжала Елена. — Я думаю, придется столоваться здесь, если ты ничего не имеешь против. Мяса у них нет совсем.
Квейль подошел к колодцу и сорвал с дерева спелый гранат.
— Думаю, что проживу и без мяса.
Он сорвал еще несколько плодов по дороге к палатке, разгрыз мягкие косточки и заел их горечь сладкой мякотью.
Взяв в палатке оба чемодана, он перенес их в новое помещение, насвистывая «Мне дела нет ни до кого». На ходу он несколько раз подкинул ногой попавшийся ему на дороге комок земли и улыбнулся Елене, которая наблюдала за ним. И она поняла, что поступила правильно, и почувствовала себя счастливой.
Жизнь их потекла ровно, хотя и не вполне упорядочение. В те вечера, когда Квейлю удавалось побыть дома, они беззаботно наслаждались своей близостью, Хозяин дома был не очень доволен, узнав, что Квейль англичанин. Раньше он хозяйничал в оливковой роще в качестве управляющего. Война разрушила его благополучие. Он был призван в ряды местного гарнизона, а рощу англичане заняли под лагерь. Он испытывал к Квейлю тайную вражду. Квейль знал это и старался не сталкиваться с ним, чтобы не раздражать его.
Ему было здесь хорошо. В дни, свободные от дежурства на аэродроме, он сидел позади дома на солнце и ел плоды, которые Елена срывала для него.
Им не нужны были слова. Полный покой, книжка в руках Елены, пока он спал, попытки Елены выучить его по-гречески, солнечное тепло и непрестанный переход с места на место, чтобы все время быть на солнце… Квейлю было радостно видеть, как Елена загорела и как блестят на солнце ее черные волосы.
Некуда спешить и нечего бояться. На аэродроме тоже было тихо. Иногда вместе с Квейлем приезжал Тэп, и они ели мясные консервы и компот из персиков, тоже консервированный, сидя на разостланном одеяле. Квейль был всегда в ровном настроении и с удовольствием слушал Тэпа, лежа на солнце. Он сильно загорел, струпья сошли у него с лица, и под действием солнца на месте безобразных красных пятен стала показываться обыкновенная кожа. Тэп называл его пегим, но это мало его беспокоило.
