— Так говоришь, не видал этих пидоров? — пропустив мимо ушей мою вступительную часть, Гамлет одной короткой фразой вернул меня в трезвую действительность. И не дождавшись ответа, пояснил, добавив голосу долю мечтательности: — Мне, пока с ними не разберусь, покоя не будет, братишка. Они для меня самое первоначальное по важности. А после, когда кончу обоих, останется два дела: Ашот и Рыба. Но ничего. Этим тоже недолго осталось пыжиться, — он с укоризной глянул на меня, — и ты пойми, Гоша, мне ж по барабану, тут я, или там, или ещё в какой местности… и где сами они, тоже без разницы: от моего справедливого суда никто ж по-любому не укроется, никто и нигде, так им и передай, если повстречаешь кого. — Он снова сплюнул на песок. — А что до души этой, или как её там назвать, то сам подумай, где она и где я! — и победно посмотрел мне в глаза: — Душа, братан, удел слабых, а я сильный, ты сам знаешь. И вообще, ара, я и есть моя душа, я ей хозяин и господин, и куда мне надо, туда и она со мной, сечёшь? А если она мне станет не надо, так я её брошу и не замечу, просто дальше себе пойду, а она пускай как уж ей самой охота: хоть оболочкой её обзови, хоть градусником-шмрадусником, хоть на луну отправь.
Я растерянно молчал. Признаться, с подобным умозаключением, со столь обезоруживающей философией то ли самого́ духа моего гостя, то ли его мощного небритого туловища, то ли эрзац-варианта того и другого одновременно, до сей поры мне сталкиваться не приходилось: ни тут, в этой малоосвещённой надземке, ни там, под ней, в местах, надёжно от неё отдалённых. Выходит, есть люди обычные, страдающие, мечущиеся, не умеющие порой осознать границ того, где заканчивается их же совесть и возникает страх, отодвигающий эту границу ближе к начальному рубежу. Но они же хорошо знают и то, где начинается воля, другая свобода, не замутнённая никаким препятствием, кто бы его ни возгородил. А есть другие, и Гамлет как раз такой. Просто бездушный, обездушенный? Нет, тоже не так. Скорей, изначально лишённый неотъемлемо важного органа, отвечающего в человеке за самоё человеческое, и это никак не связано с самой душой. Душа его как раз мобильна и послушна, она полностью подчинена его звериному устройству и следует за его порывистыми инстинктами, как лёгкая лодчонка, пристёгнутая к корме могучего ледокола, и потому, изначально ведомая, болтается она в его широком фарватере, рискуя перевернуться по пути следования вдоль всего неизвестного маршрута. Оторвётся, черпанёт воды, продырявится о встречный заострённый край, никто и не заметит. Есть — живи, нету — извини.
Такие глуповатые мысли охватили меня, пригнули голову к песку и невольно вынудили оболочку осесть на пыльный наст. Впрочем, если уж на то пошло, забота моя была больше умозрительной, чем отвечала такой уж серьёзной надобности. Дело было сделано, встреча состоялась, клиентом были отвергнуты все предложения его проводника в мир тенистых туманов и песков, и потому миссию можно было считать завершённой. На всякий случай, чтобы окончательно успокоить в себе лёгкое жжение нутрянки и заодно не подвести под монастырь мою Ленуську, я поинтересовался у Гамлета его ближайшими планами. Чтобы, если чего, доложить по команде выше, коли спросят. Но главное, не повредить этим равнодушным отношением нашим тайным намерениям отвалить отсюда как можно быстрей. И говорю:
— Скажите, так вы решительно отказываетесь от любого содействия с нашей стороны?
— Это с какой ещё вашей? — подозрительно глядя на меня, переспросил Гамлет. — Вы это кто вообще такие? Повара местные, что ли? Кухня не для всех, рыбье меню? Если повара, то пожрать принеси, а больше мне от вас ничего не требуется, сам справлюсь, не мальчик-с-пальчик, наверно.
— Еды нет никакой, — потупив взор, ответил я, — извините. Это не к нам, так что лучше вы уж тогда сами.
Всё, этим признанием я очистил совесть оболочки до упора, дальше начиналась пропасть и зона риска. Но больше от меня ничего и не потребовалось. Гамлет сплюнул в последний раз и, никак не отозвавшись, пошёл по прямой, туда, куда смотрели его чёрные со жгучинкой армянские маслины.
Ну, а я развернул оболочку ровно в противоположном от Гамлетова хода направлении и стал интенсивно думать о своей жене, в мыслях для пущей верности называя её то Еленой, то Магдаленой, чтобы не растеряться по этой жизни и надёжно попасть в ту.
Миновав привычную преграду в виде тёмного мрака и серых туманов, я вышел на пустынный простор и сразу же увидел её. Она смиренно сидела на песке, подперев голову одной рукой и закинув на шею другую. И столько было в этом неживом натюрморте милого и родного, что, казалось, сейчас моя любимая вытянет из-под оболочки спицы и начнёт вязать мне тёплый свитер, чтобы укрыть мою неживую плоть от ночных пустынных внетемпературных холодов.
Она обернулась, заметив меня, и ободряюще кивнула:
— Ну как всё прошло?
— Ты не поверишь, Лен, но это был Гамлет. Господин Айвазов, тот самый, помнишь? Собственной и безукоризненно живой персоной.
Со строны жены последовала продолжительная пауза. Затем она уточнила:
— Ты уверен?
Я утвердительно кивнул.
— Я имею в виду не что тот самый, а что живой, — уточнила она свой вопрос.
Я снова подтвердил это дело, прикрыв веки. Оба знали, что сейчас мы не шутим, и оба уже думали о том, чем это может для нас обернуться в связи с нашей последней задумкой.
— Он ещё пару раз плюнул и один раз отлил, — добил я принесённую мной инфу, чтобы уже больше к этому не возвращаться совсем. — И исчез.
— Та-ак, зна-ачит… — многозначительно протянула Ленка. — Я не знаю, в силу чего он тут оказался, по каким его бандитским делам. Но он запросто может быть в курсе, что это я донесла Рыбе про тот визит Венеры в «Шиншиллу», который кончился тем, что Рыба его же и упекла на срок. Ты понимаешь? — и посмотрела на меня, зрение в зрение.
Я неопределённо мотнул головой:
— Я понимаю… У нас нет с тобой теперь ни одной лишней секунды, Лен, вот чего я понимаю. А в остальное даже вдумываться не хочу.
— Тогда ступай прямо сейчас, Гер, и договаривайся сам с собой. Постарайся убедить себя, что всё это крайне серьёзно. И не забудь про меня и про реверс, о’кей? Срок проси — сутки, безвылазно. А вернёшься, подобьёмся окончательно. Нам ещё придётся провести с тобой две встречи, без этого никак. И тогда — всё: или — или.
На этот раз мне повезло больше, чем в предыдущий. И дорога была знакомой, и ландшафт, казалось, надвигался на мою оболочку быстрей прежнего, и очередь оказалась заметно короче и тоньше. Пары, тем не менее, оставались парами, но с боковых притоков втекало уже существенно меньше оболочек, чем в прошлый раз. На всякий случай я осмотрелся, подтянув хламиду ближе к подбородку, но обнаружить в округе Гамлета мне не удалось. И это было неплохо, по крайней мере, гипотетическая опасность, исходившая от этого человека, отодвигалась ещё на какой-то срок.
А потом… Потом меня на удивление быстро соединили с подвалом, поместив всё в тот же чёрный исповедальник, заполненный вместо внимательного батюшки непроглядной невесомостью. Герка тут же по старой памяти выключил вытяжку для лучшей слышимости и выгнал из кухни весь персонал.
— Это ты?! — заорал он, засекши первые признаки помех в работе вентилятора и подозрительное шуршание в раструбе. — Ге-ерка-а!! Отвечай, мать твою, ты это или не ты, спрашиваю??!
Слышимость на этот раз была превосходной, и орать с моей стороны Прохода уже не требовалось.
— Гер, слушай меня внимательно и вникай. Дело сверхсерьёзное и промахнуться нам никак нельзя. Ты меня понял?
— Да! — крикнул он, то есть я, в ответ. — Продолжай!
— Кончишь смену, никуда не отлучайся, сиди у вытяжки вместе с Ленкой. Даже пописать ни-ни, поставьте тазик на всякий случай или чего-то ещё. И еды с водой. Мы можем свалиться вам на голову в любой момент, в пределах, думаю, суток. Тут с этим не так чтобы понятно, время другое и вообще.
— Сколько часов разница? — выкрикнул он-я очередной свой дурацкий вопрос оттуда, из нижнего далека́.
— Не спрашивай всякую хрень! — разозлился я на самого себя, дивясь собственной бестолковости. Воистину, хочешь поглядеть на себя со стороны, утрать на какое-то время душу, и будет законченная картина твоего идиотизма или благородства, как получится. И снова крикнул: — Ты лучше не забудь переставить вытяжку на реверс, чтобы не сосала, а накачивала, понял? И вообще её не выключай!
— Погоди! — вдруг заорал с той стороны абсолютно пропащий голос. — Так она тоже там, что ли, Ленка? Она-то почему?
— А я почему тут, мудило?! — не выдержал я. — Тебя это разве вообще не интересует?!
— Ладно! — выкрикнул он-я, явно задетый собою же за живое. — Сделаю! Если только всё это не очередная твоя мудянка!!
— В каком смысле очередная?! — на этот раз я возмутился настолько, что уже не знал, как себя вести с этим тупоголовым, с ограниченной фантазией мною самим. — Когда это я мудянку нёс, скажи на милость?! — и сам же ответил: — То-то… А если хо…
