Владимир Матлин - Красная камелия в снегу

— А смерть?

Она отвела взгляд и проговорила:

— Смерть— это венец человеческой жизни. Прозрение.

— Значит, к ней нужно стремиться, так получается?

— О нет, ни в коем случае. Жизнь — это бесценный дар, и каждый человек должен продлевать ее, сколько возможно. Потому что жизнь дает уникальный опыт.

Я почувствовал, что голова моя вот-вот лопнет, почти физически ощутил это.

Она внимательно посмотрела на меня и вздохнула.

— Такие вещи люди понять не в силах. Поэтому я и говорю, что незачем предупреждать вас о том, что впереди. Я ведь совсем по-другому вижу вашу жизнь. Кстати, ты помнишь, как через пару лет после эмиграции ты перестал переписываться с друзьями в России? Мы тебя спрашивали, как ты мог прервать отношения с самыми близкими друзьями, а ты отвечал: «У нас теперь настолько разный жизненный опыт, что общение стало невозможным». Представь себе, насколько мой опыт теперь отличается от вашего… Наше общение невозможно.

Головная боль становилась невыносимой, я сжал виски ладонями и застонал. Но все равно я хотел видеть ее и говорить с ней.

— Тогда почему… — начал было я и вдруг заметил, что кресло пустое, там никого нет. Я зажег свет — в комнате никого не было, и только головная боль странным образом свидетельствовала о том, что все это действительно произошло. Я лег на софу и закутался с головой в плед. Через некоторое время я забылся тяжелым сном без сновидений — словно провалился в темноту.

Когда я проснулся, было светло, солнце, отраженное снегом, пробивалось сквозь занавеску. Из кухни доносились голоса и пахло свежим кофе. Чувствовал я себя совершенно нормально, от ночной боли не осталось и следа. Мы позавтракали вчетвером, настроение у всех было хорошее. О ночном разговоре с мамой я не сказал ни слова: я понимал, что они не смогут это принять и, скорее всего, решат, что я спятил. «Такие веши люди понять не в силах», — повторял я в уме мамины слова.

После завтрака мы надели сапоги и отправились гулять. За ночь снег отсырел, мы играли в снежки и лепили снеговика. Потом стали стряхивать снежный покров с деревьев и кустов. Я потряс куст камелии возле крыльца. Снег свалился, и я увидел десятки тугих бутонов, плотно завернутых в зеленую оболочку, из которой, как цыплячий клюв из яйца, выглядывал красный лепесток цветка, готовый вот-вот выйти наружу. А на самой верхушке красовался один-единственный распустившийся цветок — особенно яркий в снежном отсвете на фоне синего неба.

— Для мамы, ко дню рождения, — сказала жена.

Цветок мы срезали и отнесли в дом.

В середине дня дороги стали проходимыми, и жизнь в поселке оживилась настолько, что доставили почту. Из почтового ящика мы извлекли письма от детей по случаю бабушкиного дня рождения. Наш сын, кроме того, сообщал, что они с женой решили ближайшим летом перебраться поближе к нам. И как бы мимоходом обронил, что не хотел нас преждевременно волновать, но теперь уже вне сомнений: они ожидают ребенка, и врачи говорят, что будет девочка.

Бывший советский.

Бывший адвокат.

Бывший грузчик.

Журналист, сценарист, радиоведущий.

Американский гражданин и русский писатель.

«Рассказы Владимира Матлина многомерны, и в их различные измерения можно проникать, не повторяя прежних маршрутов или обогащая их новыми размышлениями и впечатлениями».

Дора Штурман

«…Рассказы его отличаются достоверностью исторического контекста, своеобразной прямотой стиля и живостью интонаций».

Петер Роллберг, профессор кафедры славянских языков Университета им. Джорджа Вашингтона

«Такая проза — подарок читателю. Подобное бывает, когда писатель не умствует, а делится своими жизненными впечатлениями, беседует на равных, а не поучает».

Владимир Яранцев Газета «Книжная Витрина»

«Джушкой», или «Джуйкой» эмигранты называют еврейские общественные организации, заботящиеся о социальных нуждах общины.

Пренебрежительное название белого на жаргоне американских негров.