Еремей Айпин - Ханты, или Звезда Утренней Зари

Возле нарты, свернувшись удавкой, валялся кожаный плетеный аркан, совсем еще новый и крепкий. «Порядка вовсе не стало, — подумал Демьян. — На место надо положить, почему он со своего места убежал?!» Он поднял аркан и машинально сунул его под мышку. Теперь он ходил по коралю и думал о Пеструхе, о Харко, об искателях, об аркане, который зачем-то попался ему на глаза. Вспомнил предание о том, что много-много лет спустя мужчины возвращаются из потустороннего мира на землю в образе таежных птичек. А почему бы им не превратиться в звезды?! Ведь звезды, наверное, нужнее человеку, нежели таежные птички?! Тогда бы весь род Демьяна и он сам с небосклона светили бы на землю, смотрели бы на тайгу, на знакомые реки и озера. И он увидел бы всех своих родственников и… Ее, первую. Ее. Он так долго думал об этом под таинственными ночными звездами, что и сам наконец почувствовал себя Звездой Утренней Зари. Никогда раньше он не ощущал себя Звездой Утренней Зари. Никогда раньше он не ощущал себя звездой, а сейчас впервые и вот так сразу будто стал Звездой Утренней Зари. И он понял, как непросто быть человеком и как непросто быть звездой. Теперь и Небо, и Земля смотрят на него так, словно он стал их центром и от него зависит в будущем жизнь и небесная, и земная. Теперь он должен сделать для них еще больше, нежели будучи на земле. А под силу ли это ему?! Ведь говорил же отец, что восходить всегда труднее, а падать легче. Но лучше раз взойти и взглянуть на все с высоты звездной, откуда виднее, кто тянет вверх, а кто тянет вниз. Виден каждый человек — и охотник, и искатель, и любой родственник.

Он почувствовал себя Звездой Утренней Зари. Он стал Звездой Утренней Зари. Если он не взойдет однажды — утро не придет, солнце не придет, день не придет. Что же тогда делать человечеству?! Может быть, тогда Жизнь начнется сначала?! И все-все начнется сначала?! А если вообще не начнется и не будет начала?! Что тогда?! Наверное, будет Вечная Ночь — и вечный холод, и вечная темнота, и вечная слепота?! Нет-нет, этого нельзя допустить, думал он. Никак нельзя допустить. Нельзя.

Закатилась Звезда Вечерней Зари, и пришла ночь. И стало еще — темнее.

А он был Звездой Утренней Зари. Он чувствовал себя звеном той связи, которая соединяет воедино все то, что называется Жизнью — и Солнце, и Звезды, и Землю, и людей — близких и дальних родственников. Без него немыслима Вселенная… Но закатилась Звезда Вечерней Зари, пришла ночь — и настало время его ухода. И он замер, и в самое последнее мгновение перед его мысленным взором промелькнули все дни жизни на земле с их радостями и печалями, с блаженством и муками, с вечною первою любовью… И, ощутив упругое тело аркана, он шагнул в черноту ночи, уверенный в том, что, когда придет время, он взойдет на востоке Звездой Утренней Зари и принесет людям новый день…

Писатель может быть меньшим талантом или большим, но это еще не все, у читателя должно возникнуть чувство необходимости этого писателя в литературе.

И вот, когда читаешь Еремея Айпина, тебя не покидает ощущение, что кто-то обязательно должен был рассказать о его небольшом народе ханты (в переводе на русский хант — человек), о северной природе, о той действительности, в которую погружен сегодняшний Север. И доверяешь — в его словах ошибки быть не может. Ошибка возможна лишь в оценке таланта, кому-то он нравится, кому-то нет, но, безусловно, чувствуешь, что без этого писателя его народ и дальше существовать уже не может. Он, этот народ, должен был породить такого человека, как Айпин.

Много у нас пишут о Севере. Много публицистики и беллетристики посвящено непосредственно северу Западной Сибири, проблемам жизни и работы людей на этих огромных территориях. Я и сам бывал там не раз, провел на обском Севере несколько лет. Но когда спустя тридцать пять лет после того, как я уехал оттуда, я прочитал Айпина, то как будто бы снова увидел Север, только уже другими глазами. Читая Айпина, я понял, что уже и следа не осталось от природности самой природы этого края, тем более от природности того человека, который там живет. Ни одно другое чтение мне этого ощущения не давало. И это, наверное, потому, что все, что я читал, принадлежало авторам, для которых Север является временным жилищем, временным местом пребывания, источником литературы, но не источником собственной жизни, жизни их самих, их предков, их потомков.

Трагедия народов приобского Севера, которую я наблюдал тридцать пять лет назад, только еще начиналась. Теперь она развивается и усложняется. Она требует все больше человечности для того, чтобы ее решить, доброго отношения друг к другу людей, которые там живут. Именно эта человечность, и доброе отношение становятся все более и более редкостным явлением. И Айпин об этом умеет сказать, и это, может быть, и есть наиболее существенная черта его творчества.

Я знал когда-то многих писателей — ненцев, хантов, эвенков. Но все они начинали, все они были, если так можно сказать, первоклассниками и даже приготовишками. Мы, русские писатели, поддерживали их как могли, даже выдавали им некий, возможно, излишний аванс, потому что в наших традициях было поддерживать литературы малочисленных народов.

Айпин — первый писатель, который этой поддержки и не просит, и не нуждается в ней. Может быть, есть еще и другие такие же литераторы, кого я просмотрел, кого-то пока не знаю, но для меня это событие — появление совершенно самостоятельного писателя ханты. Он воспитан русской литературой и культурой, но это не только ему не помешало, это способствовало его развитию как национального прозаика. В этом качестве он и вошел в советскую литературу.

Я знаю Айпина довольно давно, по первым его еще неопубликованным рукописям. Он писатель развивающийся, он пишет год от года лучше, серьезней, умней и своеобразнее.

На моей памяти было много авторов, особенно из глубинки, подававших надежды, и даже большие надежды, но потом, не знаю уж, почему, они не оправдывали ожиданий. Тяжелей всего это переживали, наверное, они сами. Но вот Айпин — особый случай, он постоянно «растет».

Совсем недавно Айпин стал народным депутатом СССР, членом Верховного Совета СССР. Хантыйский народ обрел в нем представителя не только своего слова, но и своего дела.

Айпина никак нельзя отнести к той категории молодых, которые умеют неплохо писать, но еще лучше умеют заботиться о себе. Это тоже нужно — такое умение. Но оно очень опасно. Именно оно в какие-то критические моменты жизни и может писателя погубить. Он может быть довольно известным, вести сравнительно безбедный образ жизни и все-таки не выполнить то, что ему было задано и от природы, и его собственным талантом и надеждами его соотечественников.

Айпин скромен так же, как скромен и его народ. Нередки случаи, когда издатели отвергают его произведения, но Айпина это не угнетает, не вызывает в нем бурного протеста. Но за его скромностью угадываются настойчивость и последовательность.

И вот я думаю, что читатель и дальше будет знакомиться с новыми и все более зрелыми произведениями Еремея Айпина, молодого летописца своего народа.

Сергей ЗАЛЫГИН

Макодан — дымовое отверстие чума.

Кэча — окрик собаке, означающий «молчать».

Месяц Правдивого Орла в календаре ханты соответствует приблизительно марту.

Лапы, или камус — шкура с ног крупных диких и домашних животных.

Малица — глухая мужская одежда мехом внутрь.

Сак — женская меховая шуба мехом внутрь.

Кисы — меховая обувь до паха.

Воки — лиса, Хор — самец оленя.

Так обычно говорят с оттенком сочувствия о невзрачных домашних оленях.

С удачей-здоровьем!

Наркасъюх — буквально: «поющее дерево», — смычковый музыкальный инструмент, род хантыйской скрипки.

Эс-сс — междометие, которым погоняют оленей.

Кумыш — глухая мужская одежда мехом наружу, с капюшоном, но без рукавиц. Надевается поверх малицы.

Урт, или орт — глава войска в старину, военачальник.

Лав — конь.

Мас — корова (хан.).

Хантыйский язык относится к угро-финским (финно-угорским) языкам, которые делятся на две основные подгруппы: угорскую — венгерский, хантыйский и мансийский языки, и финскую — финский, эстонский, карельский, саамский, мордовский, марийский, удмуртский, коми, ижорский, вепсский, водский языки. Первые известные письменные памятники XII–XIII веков на основе латинского алфавита.