В 1989 году, в год десятилетия «Метрополя», торжественно, с шумной презентацией, вышло первое московское издание альманаха.
В 1999 году двадцатилетие «Метрополя» мы бурно, с шампанским и танцами, отпраздновали в мастерской Мессерера, где заодно сняли телефильм об истории альманаха.
В январе 2004 года газеты, журналы, радио, телевидение наперебой отмечали историческое значение «Метрополя», которому исполнилось 25 лет. Но «нашего» праздника уже не было. «Мы» растворились и ушли в легенду. Только Битов и я, оказавшись у меня на квартире, чокнулись текилой, вспомнив добрые времена.
В последний раз возвращаюсь в «метропольский» год. Однажды, не без стеснения, отец мне сказал:
— Есть только один человек, который может меня спасти. Это — ты.
Он попросил написать Брежневу письмо, но не покаянное, а в том смысле, что «отец за сына не отвечает». Я написал Генеральному секретарю ЦК КПСС («Дорогой Леонид Ильич»), что мне невыносимо видеть отца безработным, и, если положение не изменится, то я не знаю, что с собой сделаю, то есть повешусь.
Не зная, как сделать так, чтобы письмо дошло, я позвонил на Старую площадь одному из референтов Брежнева, используя свои мертвые связи по линии «золотой молодежи».
— Мне нужно передать письмо, — сказал я.
— Кому?
От волнения я ответил, сам того не желая, как нельзя более диссидентски:
— Леониду Брежневу.
В трубке возникло холодное продолжительное молчание. «Леонидом Брежневым» именовали его в новостях иностранных радиостанций. У меня не было никакого шанса. Но, отмолчавшись, референт сказал:
— Отнесите письмо в экспедицию на Старую площадь.
Он объяснил, куда и как.
— Спасибо.
Ответа от властей не было. Шло время. Я чувствовал себя, признаться, не слишком комфортно. У меня начались приступы странной рассеянности, я не мог сесть за руль — головокружения достали меня. Я уже действительно не знал, что делать с угрозой, со своим персональным шантажом: когда мне вешаться: через неделю? через месяц? Время от времени, глядя по утрам в зеркало, я трогал свою суицидную шею. Пора?
Власти, в конце концов, освободили меня от сомнений. Громыко, по воле Брежнева, распорядился принять отца в центральный аппарат МИДа на Смоленской площади. Отец был вынужден дать подписку, что он (дипломат!) не будет встречаться с иностранцами. Он получил уникальную, по кафкианским понятиям, каторжную работу. Он приходил в свой кабинет каждый день к девяти часам, чтобы найти на рабочем столе всего лишь свежий номер газеты «Правда». Его совпадение с траекторией Молотова было странной гримасой судьбы. Ср. выше: «Он сидел за опустевшим рабочим столом, просматривая лишь советские газеты и вестники ТАСС. Другие материалы не поступали». Кстати, Молотов перед выводом на пенсию занимал тот же пост, что и мой отец в Вене. Когда в последний раз он в Жуковке встретился с Молотовым, тот спросил:
— Ну как, Ерофеич, дела?
— Занимаю ваш пост.
— Как так?
А вот так. Отец не спеша жевал на зеленом сукне дубового стола геморроидальные гроздья партийных новостей. Он получал приличную зарплату.
— Владимир Иванович, чайку не хотите?
У него была своя личная секретарша.
— Спасибо, Ася.
И больше ничего. И так несколько лет подряд.
Правда, по выходным мы с ним резались в теннис. Турнир затянулся — мы ведь жили теперь в одной стране. Я уже не боялся его обыгрывать, и звон мячей, отдававшийся эхом в дачном лесу, внушал почему-то неясную надежду на перемены. Я верил в них, несмотря на весь мрак вокруг. Я ощущал подспудные толчки будущего, как будто я был им беременный. Жизнь только начиналась — и так хотелось жить.
Из «сына власти» я превратился в свободного писателя — то есть, в сущности, стал «никем», как я и обещал Пикассо, и летними ночами писал свой первый роман — «Русская красавица». Игра судьбы в прятки закончилась демонстрацией ее совершенно новых возможностей. Написав роман, я проснулся другим человеком. Я понял, что это — есть.
СОВЕТСКИЕ ПИСАТЕЛИ, НЕ БУДУЧИ ДИССИДЕНТАМИ, ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ЦЕНЗУРЫ И ИЗДАЮТ РУКОПИСНЫЙ ЖУРНАЛ.
Москва. Кафе в московском переулке. Во вторник, 23 января, группа писателей сняла зал, чтобы представить нескольким советским друзьям, писателям и художникам новое издание. Однако в назначенный день кафе было закрыто. Накануне врачи решили, что завтра будет «санитарный день» и что кафе срочно нуждается в дезинфекции.
Пять писателей: Василий Аксенов (чьи произведения, такие как, «Звездный билет» и «Золотая наша железка» известны во Франции); Андрей Битов, Виктор Ерофеев (критик и однофамилец автора «Москва-Петушки»); Фазиль Искандер (писатель из Абхазии) и Евгений Попов (молодой сибирский поэт) издали журнал без официального разрешения, отказавшись подвергнуться какой-либо цензуре.
Этот сборник, охарактеризованный самими авторами, согласно традиции XIX века, как альманах, представляет собой большую папку форматом четыре раза А4. В ней более 120 страниц, что соответствует книге в 700 страниц. В нем участвовали 23 советских автора <…>.
Альманах назван «Метрополем», в трех значениях этого слова: метрополь как столица, как метрополитен (андерграунд) и как знаменитая гостиница «Москва», т. к. авторы «ищут крышу» <….>.
Она по-настоящему ненавидела американцев (англ.).
Из статьи Кевина Клоуза: СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ПРЕСЛЕДУЕТ СОЗДАТЕЛЕЙ НОВОГО ЖУРНАЛА. International Herald Tribune («ВП»).
Советские власти начали кампанию преследований и угроз, чтобы запугать создателей нового неофициального литературного журнала, который бросает вызов государственному контролю над искусством.
Пять издателей «Метрополя» были подвергнуты проработке со стороны Московского отделения Союза писателей и нескольким угрожают исключением из Союза.
Издательские церберы за две недели после того, как было объявлено о журнале, изъяли из обращения фильмы, пьесы, романы и даже журналы, содержащие статьи, всех издателей альманаха.
Василий Аксенов, один из наиболее популярных советских писателей и главный издатель «Метрополя», сказал, что он обвиняется в том, что он ищет известности на Западе, чтобы ему было легче эмигрировать.
Господин Аксенов, который в последние годы нанес несколько официальных визитов в страны Запада и чьи произведения были официально переведены на английский язык, сказал, что он не намерен эмигрировать.
В полном смысле (фр.).
Прежде всего (фр.).
«Под крышами Парижа» (фр.).
В самом деле (фр.).
Плохой парень (англ.).
Хороший парень (англ.).
Унесенный ветром (англ.).
До скорого (фр.).
— Где ты живешь? — Здесь (фр.).
Опавшие листья (фр.) — шлягер Ива Монтана.
Хорошо. Мы идем, вы идете, они?.. (фр.)
Огненные бури (англ.).
Хорошо сыграно! (фр.)
Продолжение зависит от Союза писателей, заканчивалась статья. Простит ли он маленькую выходку или выберет скандал, предприняв санкции против писателей, единственная вина которых в том, что они хотят публиковать то, что они пишут.
Чересчур (англ.).
«Пьяный корабль» (фр.).
