Ознакомительная версия.
— А мне за что спасибо? — удивился Рябов.
— За то, что помогли заведующего убедить!
— Смотри, Лида! Ты вот за него хлопочешь, а как думаешь, случись что, он не сбежит от тебя?
— А и не знаю, и знать не хочу: сейчас-то он мой! — выпалила девушка.
После старого Нового года в отделении появился Минусинский. Теребя в руках шапку, он попросил простить его и принять на работу.
— Петя, хоть ты, конечно, и гад, но Лидочку жалко, любит тебя стервеца. Вот ради нее и берем! Пойдешь на прием, вместо Ветрова, а Юру я перемещаю на отделение, будет старшим ординатором. Я с главным врачом разговаривал, он тебя возьмет, но с двумя условиями.
— С какими? — с дрожью в голосе спросил Минусинский.
— Первое: испытательный срок — полгода. Если хоть одно замечание будет, то увольняем без всякого объяснения. И второе, если ты, поганец, хоть копейку с кого возьмешь, то все, пеняй на себя! Ясно!
— Да, ясно!
— И еще одно условие, уже мое. Если ты, Петя, хоть один донос на меня главному настрочишь, то в тот же день отсюда вылетишь! Усек?
— Усек, — еле слышно прошептал кляузник.
На приеме Петя показал себя хорошим доктором, больных не обижал, и те ему даже написали несколько благодарностей в специальный журнал. Через три месяца я начал иногда брать Минусинского ассистентом на свои операции, но особо его этим не баловал. Потом разрешил ему дежурить с правом выполнения небольших операций. Но объемных вмешательств хирург Минусинский в нашей больнице больше не выполнял. Со временем он стал улыбаться и распрямил спину, но никогда не забывал своего места. Лидочка радовалась.
Но как говорится, горбатого могила исправит. Не прошло и года, как Петя снова с кого-то «снял» деньги. До скандала не дошло, он написал заявление и уволился по-тихому. Подробностей я не знаю — был в это время в очередной командировке в N-ске.
Когда я вернулся назад, Пети уже и след простыл. Поговаривали, что он сошелся со своей прежней женой. Сплетни я не любил, поэтому просто порадовался, что Вольдемарыча с нами больше нет. Лидочку только жалко, очень уж она по нему рыдала, полгода забыть не могла мерзавца.
Видал я и людей, давно живущих вместе и вполне счастливых и делавших странное, как они сами считали, от великой любви. Судите сами.
Молодой армянин, инженер, просит именно меня осмотреть его жену. Смотрю. Красивая полногрудая девушка с прекрасными черными волосами, рассыпавшимися по ее изящным плечам, и печальными глазами, в которых читается боль.
— Доктор, вот моя жена, но она пока по-русски не говорит, я ее только две недели назад из Армении привез, — объясняет мужчина.
— Тебя как звать?
— Меня Ашот, а ее Мегрануш, что значит «сладкая как мед».
— Ну и что, Ашот, с твоей Мегрануш случилось?
— Месяц назад родила сына, все нормально было. Я сам здесь живу, у дяди свой колбасный завод, и я там главным инженером работаю. Ну, решил и жену, и сына к себе забрать.
— Не рановато?
— Не знаю, я ее люблю! Скучаю без нее! Вот и привез, мы же на самолете, не на поезде!
— Понятно, суть проблемы в чем?
— Дней десять назад у Мегрануш заболела правая грудь. Мы к детскому врачу сходили, она сказала молоко сцеживать и этой грудью не кормить, а хуже станет — к вам обратиться.
— Именно ко мне?
— Ну да, так и сказала: если что, идите к хирургу Правдину! — Он что-то добавил по-армянски своей жене, та покраснела и стала снимать платье. — Она стесняется, — пояснил Ашот.
Раздевшись, красавица руками прикрыла груди. Я знаками попросил ее завести руки за голову, муж продублировал мою просьбу на армянском языке. Картина оказалась неприглядной: у Мегрануш было гнойное расплавление правой молочной железы, именуемое маститом.
Кормящие часто страдают маститом. А у Мегрануш была самая сложная форма воспаления — ретромаммарный послеродовый мастит; гнойник был расположен за молочной железой. При такой форме заболевания воспаление может расплавить переднюю грудную стенку, попасть в плевральную полость и осложниться гнойным плевритом. Необходимо было срочно прооперировать женщину.
— Ашот, а температура была? — уточнил я.
— Да, была! Три дня до 40 градусов поднимается.
— У твоей жены серьезное заболевание молочной железы, гной там скопился. Необходимо немедленно оперировать. Пила, ела давно?
— Утром чаю попила, с час назад, а что?
— Надо чтобы от последнего приема пищи до операции прошло не менее трех часов. Два часа подождите, или здесь, или домой пока съездите.
— Так, а зачем ждать? — не совсем понял Ашот. — Сейчас сразу нельзя?
— Нет, дадут наркоз, может возникнуть рвота, пища попадет в трахею, начнется воспаление легких.
— Слушай, какой наркоз, а?
— Обыкновенный, общий.
— Не надо наркоз, так делай, под местным, она потерпит, — предложил любящий муж.
— Ашот, под местной анестезией вряд ли получиться, гнойник за грудью расположен, сзади! Понимаешь?
— Понимаю, и в чем проблема?
— Да не делают такие операции под местной анестезией! У нее груди большие, нужно хорошую ревизию сделать, чтоб затеков гнойных не оставить.
— А где делают?
— Я не понял, Ашот, ты же инженер, человек с высшим образованием, а ведешь себя как дикарь!
— Почему как дикарь?
— Да потому что от наркоза отказываешься! Дадим маску, прооперирую, пять минут — и все готово!
— Нет, доктор! Или под местной, или никак!
— Ашот, я смотрю, ты свою жену совсем не любишь, не жалеешь. Это ведь такая боль! Я только осмотрел, а она уже чуть не плачет!
— Ничего, потерпит! Я рядом буду стоять, при мне кричать не посмеет!
— Да почему ты не хочешь, чтобы мы ее под наркозом оперировали?
— Наркоз — это очень опасно, у меня брат троюродный помер от него!
— Так от новокаина быстрее можно помереть, его при таком диагнозе не менее пол-литра надо!
— Нет! — заупрямился армянин. — Под наркозом не дам!
Уехал Ашот, увез сладкую как мед Мегрануш искать хирурга, готового под местной анестезией избавить красавицу от ретроммарного мастита. А разыскал или нет — не ведаю, к нам больше не заглядывал.
У человека в течение жизни может быть не один супруг. Поэтому недостаточное внимание и заботу хоть как-то можно понять: ну не родные люди друг другу, что поделать. А вот наплевательское отношение родителей к детям и детей к родителям — чем объяснить?
Час ночи — традиционное время для вызова врача. С доставившего меня уазика прямиком иду в хирургию, туда привезли молодую мамашу и ребенка с болями в животе. Вхожу в палату. На кровати лежит маленький ребенок, восьми месяцев от роду.
Безжизненные глаза открыты, на маленьком лице застыло страдание, малыш не плачет и не стонет, полная апатия и равнодушие к окружающему миру. Невооруженным глазом видно, что ребенок тяжело болен.
— Что случилось? Сколько болеет? — спрашиваю у матери.
— Вы знаете, доктор, животик у нас болит, и уже больше суток, похоже, — спокойно отвечает та.
— Когда точно заболел, с чего все началось, как протекали боли? — продолжаю расспрос, чтобы как можно полнее собрать историю заболевания.
После приступаю к осмотру. Точно, инвагинация! Причем настолько запущенная, что необходимо срочно оперировать.
Инвагинация — внедрение одного участка кишки в другую. Чаще встречается, когда тонкая кишка «уходит» в толстую в месте ее анатомического перехода, то есть в илиоцекальном углу. И как правило, это в большинстве случаев случается у детей до года, пик приходится на возраст от шести до девяти месяцев. Педиатры считают причиной инвагинации ранний прикорм.
Есть вариант безоперационного устранения инвагинации — дезинвагинация, но я в своей практике ее не применял. Для дезинвагинации нужны определенные условия. Во-первых, родители должны обратиться за помощью сразу же, как ребенок заболел. Во-вторых, нужен специальный наконечник с обтуратором и резиновая груша. Наконечник вводят в задний проход ребенка и грушей в кишечник закачивают воздух, который и расправляет инвагинацию.
Но у нас не было такого оборудования, да и время ушло. У ребенка отекли кишки, теперь их можно было расправить только руками во время операции.
Основной клинический симптом инвагинации — это боль. Совершенно здоровый ребенок внезапно начинает кричать, корчиться, срыгивать и отказываться от пищи. Это симптомы многих заболеваний, но здесь есть одна особенность — цикличность. Боль возникает в тот момент, когда один отдел кишки начинает внедряться в просвет другой, вышележащей кишечной трубки. Представьте себе, как удав медленно заглатывает кролика. При инвагинации происходит примерно то же самое, только «кролик» — тонкая кишка — сам идет в пасть «удава» — толстой.
Кишка не может постоянно внедряться, она посылается вперед сокращениями собственной гладкой мускулатуры, то есть перистальтической волной, которая длится несколько минут. И все это время ребенок кричит. Как только сокращения ослабевают — боль стихает, ребенок успокаивается, начинает играть, смеяться, сосать соску и т. п. Но спустя 20–30 минут новая перистальтическая волна продолжает «загонять» кишку дальше, боли возобновляются с новой силой, и ребенок вновь начинает кричать. Боли идут схватками, и чем меньше временной промежуток между схватками, тем хуже прогноз. Присоединяется рвота, вздутие живота, перестают отходить газы, развивается кишечная непроходимость. Когда внедренная кишка отмирает, а вместе с ней и нервные окончания, боли притупляются, и в просвет кишки начинает пропотевать кровь из-за застоя кровеносных сосудов.
Ознакомительная версия.
