— Никто ни о чем не узнает, можешь быть уверенным. — Мама Ша улыбнулась, показав ряд белейших зубов. — Эта тайна принадлежит только нам. И знаешь… Не бойся вуду. Люди несправедливо считают нас чудовищами. Вина здесь лежит на гаитянцах и бразильцах, которые превратили древние ритуалы в карнавальные пляски. Если же ты возьмешь за труд получше узнать вуду, то вскоре осознаешь всю его красоту и величие.
— Предпочту остаться в неведении, как и прежде.
— Ты боишься знаний?
Марко Замбрано встал, перевернул бутылку и потряс ее, желая убедиться, что допил ром. Когда из бутылки не упало ни капли, он поставил ее на стол, заваленный тюбиками с краской, кистями и флаконами с маслом и растворителями, а затем подошел к перилам, облокотился на них и долго и пристально всматривался в море, на просторах которого затерялась шаланда.
— Я еду в порт, — произнес он, не оборачиваясь. — Думаю, если останусь, то в конце концов брошусь в море.
— Пьянством ты ничего не добьешься, сынок. — Мама Ша печально покачала головой. — Ты не должен пытаться забыть ее. Сражайся за память о ней, и однажды ты встретишь девушку, похожую на нее. Это принесет тебе добро.
— Вы смотрите на все совсем с другой точки зрения и не можете понять то, что я чувствую.
— На самом деле я все очень хорошо понимаю, сынок. И знаю, что все случилось так, как и должно было быть. Все это к лучшему… — Она переложила клубок из одной руки в другую и снова покачала головой: — Рядом с ней ты бы никогда не стал счастливым. Ты жил бы в постоянном страхе, зная, что она родилась не для тебя. Как только тебе снова станет грустно, тут же представь, во что бы превратилась твоя жизнь, если бы она была рядом с тобой.
— А я никогда и не думал, что она может принадлежать мне, мама Ша! По крайней мере, не так, как думаете вы. Вы же мне верите?
— Да, сынок. Я тебе верю. Но со временем ты бы стал другим. Если ты кого-то полюбишь, то рано или поздно захочешь, чтобы этот человек принадлежал тебе без остатка. Она же принадлежит всем. Всем и никому… — Мама Ша тяжело вздохнула. — Такова ее судьба. Она слишком хороша, слишком идеальна для простых людей…
Марко Замбрано продолжал разглядывать горизонт. Потом он наконец-то повернулся и направился к маленькой лестнице, которая спускалась прямо к извилистой дорожке, ведущей к пляжу.
— Вы остаетесь? — спросил он.
— Если ты не против! — Мама Ша чуть заметно улыбнулась. — Мне хорошо здесь. Нравится чувствовать ее присутствие… — И тут вдруг тон ее резко изменился. — Знаешь, такое чувство, будто мне что-то мешает уйти отсюда. Я знаю, она никогда не вернется, но я также знаю, что должна остаться здесь.
Марко Замбрано в недоумении посмотрел на маму Ша, покачал головой, словно признавая собственное бессилие перед произошедшим, и, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, зашагал по крутой тропе.
Как только мама Ша осталась одна, она бросила прощальный взгляд на горизонт, словно все еще надеялась увидеть там шаланду, а потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Лицо ее было совершенно спокойно, на губах играла легкая улыбка.
Руки же ее словно жили своей собственной жизнью: спицы так и мелькали в воздухе, не останавливаясь ни на мгновение.
Муньеке Чанг на Барбадосе нравилось.
Отель был уютным и красивым, погода — теплой, но без изнуряющей жары, да и мужчина ее был довольно страстным, всегда готовым ответить на ее желания, хотя ей после первого же раза стало понятно, что и с ним ей не суждено испытать того великого оргазма, о котором она мечтала всю жизнь. Эта поездка стала для нее наградой за все те бесконечные мытарства, которые ей пришлось пережить в последнее время, когда клиенты в ее постели сменялись с такой быстротой, что она уже даже не пыталась запоминать лиц. А посему она почувствовала страшное разочарование, когда явился посыльный с телеграммой, прочтя которую Дамиан Сентено тут же переменился.
— Я вынужден уехать, — сказал он.
— Ох, нет! Как мне было хорошо…
— Да, мы прекрасно провели время, но мое дело не терпит.
— Задержись еще хотя бы на пару дней.
— Сожалею. — Казалось, что сейчас с ней говорит человек, которого она видит впервые. Было очевидно, что мыслями он далеко от острова. — Ты можешь остаться, если хочешь. Я постараюсь управиться как можно быстрее, но сказать наверняка, сколько буду отсутствовать, не могу.
— Я не хочу возвращаться в бордель. Пока нет.
— Тогда оставайся. — Он положил на ночной столик пачку банкнот. — С этими деньгами ты можешь провести здесь две недели. А теперь сделай мне одолжение, пожалуйста: узнай, как быстрее всего добраться до Гваделупы.
— Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой?
— Нет. Хочу, чтобы ты меня дождалась здесь и вела себя как хорошая девочка. — Он показал на телефонный аппарат: — Позвони, пожалуйста.
Муньека Чанг взялась за телефон, быстро поговорила с администратором и, уже опуская трубку, сообщила:
— Рейс послезавтра, но если тебе очень нужно, то они предлагают взять напрокат самолет.
— Пусть самолет ждет меня завтра в восемь утра в аэропорту. И будь повеселее, так как я хочу сводить тебя в самый лучший ресторан на острове.
И правда, то была удивительная ночь. Они ужинали и танцевали при свете свечей на берегу спокойного Карибского моря. Это была ночь, достойная миллионера. Прекрасная женщина, прижавшаяся к его груди, лучшее шампанское, роскошный ресторанный зал… Деньги Кинтеро из Мосаги утекали, как вода, и предки ныне покойного дона Матиаса, должно быть, не раз перевернулись в своих гробах. Не для того они из года в год возводили свой дом, упорно кладя камень на камень, не для того ухаживали за виноградными лозами, поливая их своим потом и кровью, чтобы те принесли сочные плоды, из которых потом можно было бы сделать вино, слава о котором в один прекрасный день разнеслась по всему Архипелагу. За свой успех они заплатили дорого и теперь, должно быть, на том свете скрежетали зубами от злости.
Однако на земле уже не осталось ни одного из Кинтеро, щедро напоивших землю своей кровью. Им на смену пришел бывший легионер, жестокий убийца, сын неизвестного отца и матери-воровки, проводящий время в компании проститутки.
Негры в красных рубахах рьяно били в обрезанные бидоны, выбивая немудреный мотив. Когда же ансамбль уставал, из темноты пляжа тут же возникали три гитариста и одна мулатка, которые играли с не меньшим энтузиазмом.
— Если бы ты не была законченной шлюхой, я бы взял тебя на Лансароте, — прошептал ей Дамиан Сентено, когда гитаристы заиграли что-то нежное и танцующие еще сильнее прижались друг к другу.
Веселый смех Муньеки Чанг звездами рассыпался по спокойной глади ночного моря.
— А что, на Лансароте шлюх не пускают или там своих хватает с избытком?
— Дело в том, что я не похож на твоего мужа. Я бы влепил тебе пулю в ту же секунду, когда бы увидел, как ты кувыркаешься с кем-то из работников моей гасиенды.
— И насколько велика твоя гасиенда?
— Пока не знаю.
Она слегка отстранилась и посмотрела на него удивленно и весело:
— Пока не знаешь? Как неожиданно! У тебя что, действительно есть гасиенда или ты водишь меня за нос?
— Есть гасиенда, — ответил Дамиан Сентено, вид у него при этом был чрезвычайно серьезный. — Я только что получил наследство, и теперь мне нужно лишь уладить небольшое дельце, чтобы стать ее полноправным хозяином. Тогда-то я и узнаю, насколько большая гасиенда мне досталось и как много денег лежит у меня на счету.
Муньека Чанг хитро улыбнулась:
— И что за дельце ты должен уладить? Грохнуть другого наследника?
— Вовсе нет. — Он сильно прижал ее к себе. — Когда-нибудь — если решу все-таки взять тебя с собой на Лансароте — я тебе обо всем расскажу.
— А кто тебе сказал, что я собираюсь ехать на Лансароте? — спросила она как ни в чем не бывало. — Я не знаю, где он находится, но мне кажется, что мне там не понравится. — Она легко укусила его за ухо и прошептала: — Мне с тобой хорошо. Но не знаю, дождусь ли твоего возвращения. Возможно, дня через три я встречу мужчину, а может, и женщину — кто знает? — и уеду куда глаза глядят. Я всегда была такой и хочу оставаться такой и впредь.
— Неужели ничто не заставит тебя измениться?
— Возможно, будь у меня ребенок, я бы и переменилась, но у меня никогда не будет детей. Да мне и не хочется, честно говоря, привязываться к малышу. Мне нравится таскаться из постели в постель и из борделя в бордель.
Она взяла его за руку и повела к столу, где наполнила его бокал шампанским, а потом подняла свой:
— Выпьем за нас. За эту ночь, за твое возвращение и за то, чтобы мы все-таки встретились.
Когда Дамиан Сентено поднимал бокал, он уже знал, что никогда больше не вернется на Барбадос, потому что Муньека Чанг никогда не станет дожидаться его здесь. Очарование момента развеялось; их короткая совместная история подходила к концу, и в тот момент, как он покинет остров, каждый из них пойдет своей дорогой.
