— Я думал, тебя похитили! — сказал он.
— Так и было. Проходи.
— Я услышал твой унитаз и, такой: «Мамочки, неужели это привидение?» Все отправили меня сюда — проверить. А это ты! Ты здесь! Мы не репетировали, а то я бы голову тебе открутил!
— Я знаю, — сказала я, кивнув. — Это я так подала тебе сигнал. Мне нужна твоя помощь.
Тим уселся на подлокотник дивана и принялся подпрыгивать. Он был весь мокрый после тренировки искусственного дыхания, и, когда зачесал пальцами волосы, в них остались влажные бороздки.
— Ты помнишь того пропавшего мальчика? Ну, из истории про пастора Боба Лоусона?
— Конечно, — ответил Тим и начал было еще что-то говорить, но запнулся и уставился на меня.
На моем лице, вероятно, была написана целая повесть, но мне было плевать. Я с ногами забралась на диван, развернувшись лицом к Тиму. Мне хотелось начать с самого начала, но я не могла решить, когда же все началось. В тот день, когда я познакомилась с Иэном, или в то утро, когда обнаружила его сидящим на корточках за стеллажами? Поэтому я начала с середины.
— Однажды он принес мне оригами в виде младенца Иисуса, — сказала я — и без передышки поведала Тиму всю историю целиком. Ну, в сокращенном виде.
Я понятия не имела, почему решила, что ему можно доверять — возможно, потому что он любил театр, а может, просто потому что он был Тимом, или потому что я могла легко представить его ребенком, сидящим на корточках на полу в библиотеке и читающим «Кроликулу»[80], подпрыгивая точно так же, как сейчас. Но я была права. Ему можно было доверять. Ему можно было бы доверять, даже если бы Иэн все еще был со мной, если бы он до сих пор не нашелся, если бы так и шел со мной рядом, сгибаясь под тяжестью раздутого рюкзака.
— Порясающе, — повторял Тим. — Просто потрясающе! В смысле, мы-то считали, что ты вся из себя приличная библиотекарша. А ты, оказывается, борец за права человека и кто там еще, и даже рискуешь жизнью, мать твою!
Почему-то меня раздражало, что у Тима сложилось такое лестное представление обо мне, поэтому я прервала его тираду.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала я. — Твоя, и только твоя, и, прошу тебя, никому ни слова.
Я показала ему журнал и свои списки и объяснила, чего я от него хочу.
— Можешь взять себе все, что есть в квартире, — добавила я. — Все, что осталось. В качестве платы за услугу. Можешь оставить себе или использовать как реквизит — мне не важно. А можешь продать.
Тим обвел взглядом журнальный столик, лампы, восточный ковер, который отец прислал мне на Рождество. Такой замечательной вещи в реквизите нашего театра точно не было.
— Я ничего не возьму, — сказал Тим, и было видно, что он не врет.
Он расхаживал по комнате с видом победителя — именно так он, должно быть, выглядел за кулисами, когда готовился к очередному выходу на сцену.
— Это будет лучшая роль в моей жизни, — произнес он с сияющими глазами.
В ту ночь я спала у себя в квартире — так крепко, как не спала уже несколько месяцев. Тим постучал ко мне в дверь в десять часов утра и сообщил, что «готов к бою».
— Слушай, Люси, я серьезно, — сказал он. — Если этот пастор там и я пырну его ключом, я все испорчу?
— Да, — ответила я, не в силах сдержать смех. — Придерживайся сценария, Тим. К тому же никакого пастора там не будет. Но видок у тебя отличный.
Тим и в самом деле выглядел на все сто. Серый костюм из театральной костюмерной, белая рубашка без галстука, начищенные туфли. Волосы убраны в аккуратный хвостик. В руках — портфель и планшет, к которому прикреплена ручка и что-то вроде анкеты. Я присмотрелась и поняла, что это бланк заявки на театральный абонемент — такие бланки лежали стопкой в фойе театра. Тим только загнул верхний край, чтобы не видно было заголовка. Оба журнала он держал под мышкой.
— Ты разберешься, где какой?
— Непременно, — ответил Тим.
— Ну, ни пуха.
— К черту.
Следующий час я посвятила уборке — не потому, что считала, будто Тим или будущий жилец с большим вниманием отнесется к тому, насколько тщательно вычищен ковер, а потому, что это было единственное занятие, которое я смогла себе придумать. Я протерла уксусом окна, отскребла крутящийся круг из микроволновки и освободила аптечку.
Наконец Тим вернулся, он обеими ладонями забарабанил в дверь и вихрем влетел в квартиру — задыхающийся, раскрасневшийся и абсолютно счастливый.
— Я был великолепен! — кричал он, описывая бешеные круги вокруг журнального столика. — Люси, я был просто охрененно крут, а там, как назло, не оказалось ни одного театрального критика! Впрочем, это не важно! Я был сногсшибателен! И кстати, хочу заметить для протокола: этот мальчишка, конечно, стопроцентный гей. У него это на лбу написано. Но, Люси, ты бы видела меня! Я такой: «Мэм, я хочу предложить вам бесплатную пробную подписку», и она уже хочет взять у меня журнал, но я говорю: «Видите ли, мы обязаны вручать издание исключительно людям из нашей целевой аудитории» — и дальше рассказываю ей, что видел у них во дворе баскетбольное кольцо, и у нее, мол, наверное, есть сын-подросток, тогда она такая: «Нет-нет, моему сыну всего одиннадцать лет», но в этот момент он появляется на пороге у нее за спиной и выглядывает такой: «Что там? Что?» В общем, все получилось просто идеально!
— Он нормально выглядел? — спросила я.
— В смысле? Типа здоров ли он? Вполне! Но немного такой, знаешь, на взводе. Взбудораженный какой-то. Но кровавых ран на нем не было, ничего такого. Они даже пригласили меня в дом. И вот я, значит, стою у них в прихожей, и мамаша спрашивает, какая у нашего журнала направленность. Я сказал: евангелическая. Подумал еще, что, может, сморозил глупость, но, видимо, ничего, нормально. Ну и дальше я уже сказал эту твою фразу, как договаривались. Такой: «Журнал издается в Вермонте, но у нас есть отделения в Айове, Огайо и на Оаху, Гавайи». Ты бы видела лицо парня в этот момент! По-моему, он подумал, что сейчас я его выдам. Уставился на меня вот такенными глазами из-за ее плеча. И тут я вижу — у него прямо как будто колесики закрутились, сообразил, что единственный человек, который знает фразу про штаты, — это ты. А мамаша тем временем все задает и задает мне вопросы — про то, какая у нас философия и кто нас издает. Тогда я протягиваю ей экземпляр — чистый — и говорю: «У вас случайно нет котов? У меня что-то глаза слезятся». Парень такой: «Нет, у нас только морская свинка!», а я на это: «О, а у меня в детстве были хорьки». Мамаша занята — читает журнал, и тогда мне удается как-то ему подмигнуть или что-то вроде этого, и тут до него доходит — вот прямо видно, что до человека наконец по-настоящему дошло! Тогда я и ему протягиваю экземпляр. И говорю: «Изучи внимательно — возможно, здесь найдется для тебя кое-что любопытное. Не пожалей времени, полистай, когда будет свободная минута, и очень может быть, что журнал поведает тебе много полезного и важного». Он выхватил у меня журнал и чуть ли не под майку себе затолкал, чтобы мамаша не перехватила. Кстати, тетка — абсолютная анорексичка.
Тим продолжал кружить по комнате, а я продолжала нервно трястись, сидя на диване и наблюдая за удивительной заводной игрушкой, которую сама запустила.
— Расскажи мне, какой у них дом, — попросила я.
— Да вроде бы нормальный. Никаких гигантских распятий, ничего такого, если ты об этом. Идеальная чистота. В гостиной я разглядел пианино. Все такое, знаешь, в безупречном вкусе, но добавлено немного игривости. В таких домах попадаются разные там вышитые подушки с корабликами — что-нибудь вроде того. Правда, сам я у них никаких корабликов не увидел, но они там вполне могли быть.
Почему-то мне грел душу этот образ нормальности. А может, было попросту приятно хоть как-то представлять себе дом Иэна.
— Ну а потом что? — спросила я.
— Ну а потом вот что. Я говорю: «Так как, оформить вам пробную подписку сейчас, или вы потом самостоятельно заполните карточку, вложенную в журнал?» Мамаша уже собирается придумать какую-нибудь отговорку, чтобы получше изучить журнал, но Иэн кричит: «Мам, можно, я поднимусь к себе и почитаю это?» Мне уже показалось, что она вот-вот скажет «нет», потому что захочет все-таки для начала проверить, все ли в журнале в порядке, но я стоял там такой, полный надежд, и в итоге она все-таки разрешила ему уйти наверх и пошла меня провожать. Парень взлетел по лестнице раньше, чем я дошел до входной двери. Я уверен, что он сразу же ринулся к себе в комнату и заперся там на замок. Если, конечно, у него голова варит.
Тим наконец перестал кружить и, остановившись, раскинул руки в стороны.
— Ну так как? — спросил он. — Здорово я выполнил задание?
Он, наверное, ждал от меня всего-навсего аплодисментов, но я встала и обняла его.
— Ты восхитительный! — сказала я. — И никогда никому об этом не расскажешь.
