Ознакомительная версия.
– С Сицилии…
– Как же, знаю. Хороший островок. Я был там на международной конференции по сверхпроводимости. Лет семь назад… Спагетти с осьминогами под соусом из каракатицы ели?
– Ел…
– Жуткая дрянь!
– Вестимо.
– Платить будете лирами или рублями?
– Лирами.
– А где живете?
– Улица командарма Тятина.
– А-а… Вторая Вздыбленская теперь. Тогда – пятьдесят тысяч. И за скорость – двадцать процентов… – подумав, прибавил таксист.
– Не обижу! – пообещал я.
И вдруг сзади послышались бешеные сигналы. С нами поравнялась «Волга» цвета заветрившегося майонеза, а из окна чуть не по пояс высунулся Витек – он что-то орал, размахивая руками.
– За вами? – спросил водитель.
– За мной…
– Чего хотят?
– Ничего хорошего! Уйдем?
– Если уйдем, это будет «чудо Джинса»! Движок больше не тянет. Останавливаюсь…
– Я заплачу в два раза больше!
– Да хоть в десять! Коллега одного такого повез. Догнали. Пассажир начал отстреливаться. Ему-то ничего, а коллеге ухо отстрелили… Очки носить теперь не может – тоже кандидат наук, между прочим!
– Умоляю! Отдам все!
– Всего не надо! Положите деньги в бардачок. Так. Хорошо. Сейчас я резко съеду на обочину. Выскакивайте и бегите через поле к лесу… У меня таким методом двое ушли, чтоб не платить. Приготовьтесь!
Я кубарем скатился в кювет, потерял чемоданчик, но, не обращая на это внимания, вскочил и дернул к видневшейся на горизонте березовой роще. За спиной раздался скрежет тормозов и крик Акашина:
– Стой, козел! Все равно не уйдешь!
Я бежал, рассекая грудью высокую зацепистую пшеницу, проваливаясь ногами в невидимые борозды и с ужасом понимал, что далеко не уйду… Вдруг, споткнувшись, я кувырком полетел на землю. И подниматься уже не стал. Лежал, уткнувшись лицом в прощально пахнущую землю, и, закрыв голову руками, зажмурившись, ждал конца. Вскоре послышался жуткий треск сминаемых колосьев, потом приближающийся топот и наконец тяжелое, прерывистое дыхание нависло надо мной.
– Говорил тебе – не уйдешь! – констатировал Акашин, ткнув меня в бок ботинком. – Вставай!
– Не встану! Бей так!
– За что же мне тебя бить?
– Сам знаешь.
– Ага, значит, все-таки было!
Снова послышался шелест растревоженных хлебов – к Витьку подошел еще кто-то. «Может, таксист?» – с отчаянной надеждой подумал и я приоткрыл глаз: рядом с акашинскими башмачищами виднелись женские лаковые туфли, запорошенные седой пыльцой и еще какими-то мельчайшими семенами.
– Говори, гад, что было?! – страшным голосом приказал Витек.
– Да говорю же тебе – ничего не было! – возразила женщина.
Этот голос я хорошо знал.
– Врешь! – заревел Акашин.
– Лучше молчи, гулявый, – визгливо крикнула женщина, – а то я сейчас тебе все вспомню!
– Ладно, заткнись! – примирительно молвил Витек. – Пусть немного помандражирует, чтоб над живыми людьми больше опытов не ставил! Лысенко долбаный… Я из-за него чуть не спился!
– Да ну тебя! Если б не он – мы бы с тобой вообще не познакомились!
– Это верно! Ты посмотри: может, он от страха коньки откинул!
Ласковая женская рука нашла мое ухо и потянула вверх:
– Вставай, не бойся!
Я поднялся. Рядом с Витькой стояла улыбающаяся Надюха. Она чуть пополнела и была одета в самое дорогое платье, какое только можно купить в самом дешевом итальянском магазине. Мне показалось, что от нее веет все тем же неистребимым запахом пережаренных котлет, слегка облагороженным дуновением французского парфюма.
– Ты извини! – сказала она. – Я когда тебя в самолете увидела, то сдуру рассказала ему, как ты меня тогда с запиской хотел охмурить… Для смеху рассказала, а он вскобенился! Ревнивый как не знаю что…
– Так ничего же не было! – встрепенулся я.
– И я ему говорила: не было. А он завелся. Характер в свекровь – сволочужный! А вообще-то он по тебе скучал!
– Извини, – улыбнулся Акашин. – Погорячился… Я по тебе точно скучал!
– Врешь! – отозвался я, постепенно приходя в себя.
– Отнюдь! – возразил он.
– Обоюдно, – сознался я.
– Амбивалентно-о-о! – заржал Акашин и крепко обнял меня.
В Москву мы въехали на их машине, а по пути они, перебивая друг друга, рассказали о том, что с ними произошло за эти годы. Оказывается, когда Витек совсем уж бессмысленно запил и связался со своими мытищинскими пивными дружками, Надюха его пожалела, простила и приняла к себе: бабка-то ее к тому времени уже померла. Сначала просто так жили, по старой памяти, но когда наметился ребенок, потребовала: женись! Надюха списалась с Анкой через московскую редакцию «Плейбоя», разыскала ее где-то на гастролях в Аргентине, и та по факсу прислала согласие на развод, очень при этом удивившись самому факту своего замужества, о чем она давно уже и забыла.
– Адрес у тебя остался? – живо спросил я.
– Какой там адрес!.. «Хотэл» вроде «Бабилона»…
Потом случилось вот что: когда стали в квартире ремонт делать, нашли бабкин узелок, а там фотокарточки старинные и документы. Бабулька-то из купчих происходила, но даже перед смертью, когда просила внучку обязательно ее отпеть, не призналась в этом. Вот ведь поколение! А когда разглядывали пожелтевшие, наклеенные на тисненый картон снимки, нашли фотографию многолюдной купеческой семьи на фоне двухэтажного дома с геранями в окнах. Дом выглядел знакомо. Еще бы! Это был тот самый особнячок с почтой и сберегательной кассой, что находился в двух минутах ходьбы от писательского Клуба. И купчая на дом, приобретенный купцом Несмолкаевым в 1907 году у дворянской вдовы Бекатовой, тоже была в том бабкином узелке – целехонька. А тут как раз в газетах стали писать про то, что, мол, в семнадцатом у людей собственность несправедливо отбирали – произвол царил чудовищный и беззаконный.
Энергичная Надюха отправилась в Моссовет, а там какой-то бородатый неряха в джинсах и свитере с заплатами на локтях над ней только посмеялся. Сказал, что надо было в семнадцатом с большевиками как следует бороться, в «ледяные походы» ходить, а не на печках развратничать. Мол, раз профукали Ленина с его опломбированным вагоном, то нечего теперь и собственность назад требовать. Иначе тогда и Зимний дворец Романовым возвращать надо – у них тоже, между прочим, наследники имеются! Но Надюха не отступилась, пошла на прием к обходчику Гере, а от него к самому Журавленке. Он и помог…
Так Акашины внезапно стали домовладельцами. Для начала они сдали несколько комнат в правом крыле под пункт обмена валюты и туристическое бюро «Нильс», рассчитывая скопить денег, отремонтировать дом и открыть в нем что-нибудь изысканно общепитовское. Надюха хотела пиццерию с кондитерской «Сластена», а Витек – пивной бар с рулеткой «Счастливая фишка». В Италию же они летали, во-первых, повидаться со своими родственниками, размножившимися там от младшей бабушкиной сестры, еще до революции вышедшей замуж за графа Кьянтивелли, правнучатого племянника легендарного Гарибальди, а во-вторых, присмотреть мебель и оборудование для будущего семейного предприятия. Но так ничего и не выбрали, ибо консенсуса в их семье не было…
Собственно, весь остаток дороги они ругались, доказывая друг другу выгоды каждый своего плана. За спорами и доехали.
Дом, где раньше располагались почта и сберегательная касса, а второй этаж был жилым, стоял теперь пустым. Еще остались следы от прежних вывесок, из-под осыпавшейся штукатурки торчала дранка, и только правый угол здания, свежеотреставрированный, выкрашенный в заморскую лазурь, напоминал яркую шелковую заплату на ветхом рубище. Мы прошли по пустым помещениям. Haборный паркет выглядел так, будто на нем разворачивался бульдозер. Жильцы, съезжая, увезли с собой все, кроме ободранных стен и чугунных батарей.
– Внизу хотим сделать торговые площади, а наверху сами будем жить, – объяснил Витек.
– Налогами замучают, – покачал головой я.
– Так пиво ж. И рулетка…
– Тем более – игорный бизнес. Рэкет достанет!
– А сладости детишкам? – жалобно спрашивала Надюха.
– На сладостях разоритесь… У людей на хлеб нет, а дети, которые машины моют, водку пьют. Я знаю – сталкивался!..
– Что же делать? Придумай что-нибудь! – взмолилась Надюха. – Если даже из моего дурака писателя сделал, неужели ничего не придумаешь?
– Если придумаю – позвоню! – пообещал я.
И пошел домой. Москва, как это бывает, когда возвращаешься издалека, была похожа на жену после командировки – родную и чуть незнакомую… Дорогой, по своему обыкновению, я останавливался у всех книжных лотков и на одном вдруг увидел толстую книгу в мягкой обложке: «Н. Костожогов. Посмертная проза». Книга была издана фондом интеллектуальных жертв тоталитаризма на серой газетной бумаге малюсеньким тиражом. В предисловии, написанном Одуевым, говорилось, что сборник составлен на основе рукописей, обнаруженных в письменном столе Костожогова после его самоубийства. Я расплатился и сунул книгу в чемоданчик.
Ознакомительная версия.
