Что же касается лучших новостей, самым приятным для Уоллингфорда стало бы известие о том, что Мэри не беременна. Он очень на это надеялся, но понимал, что времени прошло слишком мало и ответа придется подождать.
Уоллингфорд не очень хорошо умел ждать, что в данном случае оказалось ему даже на пользу. Он решил поинтересоваться, какую еще работу ему могут предложить в сфере журналистики. Поговаривали, что передачи так называемого образовательного телеканала (речь шла о PBS[14]) чрезвычайно скучны, однако — особенно в новостных программах — скука не самое большое зло.
То отделение PBS, откуда передачи транслировались в Грин-Бей, находилось в Мэдисоне, штат Висконсин, рядом с университетом. Уоллингфорд написал письмо этой телекомпании и сообщил, какая у него родилась идея. Он предлагал создать передачу, посвященную анализу новостных программ, и обсудить отсутствие контекста в репортажах, которые дают средства массовой информации и прежде всего телевидение. Он утверждал, что может доказать: самое интересное подчас остается за рамками сюжета, и наоборот в эфир попадают такие события, которые вообще не являются информационным поводом.
«Подготовка хорошего и достаточно обоснованного репортажа требует времени, — писал Уоллингфорд, — хотя лучше всего смотрятся именно те сюжеты, которые делаются на скорую руку. Катастрофы и несчастные случаи — это не только сенсации; это события, произошедшие „здесь и сейчас“. „Сиюминутность“ срабатывает лучше всего — особенно на телевидении. Лучше всего — с точки зрения рынка; совсем не обязательно эти материалы представляют ценность для серьезных информационных программ».
Он направил свое резюме и аналогичные предложения на государственные телестудии в Милуоки и в Сент-Пол, а также на две телестудии в Чикаго. А впрочем, спросил он себя, зачем ограничиваться Средним Западом, если миссис Клаузен сказала, что готова жить со мной где угодно — если, конечно, она согласится жить со мной?
Он приклеил фотографию Дорис с маленьким Отто на зеркало в своей гримерке. Увидев ее, Мэри Шаннахан внимательно изучила обоих — и сына, и мать, но особенно Дорис, — и язвительно заметила: — Какие прелестные усики!
У Дорис действительно был едва заметный мягкий пушок над верхней губой. И Уоллингфорда возмутило, что Мэри обозвала этот нежнейший пушок «усиками». Будучи сам крайне ранимым и хорошо зная определенный тип нью-йоркских женщин, Патрик решил, что Дорис Клаузен не следует слишком удаляться от Висконсина. Какие-то черточки выдавали уроженку Среднего Запада, и Уоллингфорду это очень нравилось.
Если миссис Клаузен переберется в Нью-Йорк, кто-нибудь из сотрудниц редакции непременно убедит ее избавиться от пушка на верхней губе с помощью восковой эпиляции. И тогда одна из ее особенностей, так восхищавших Патрика, будет утрачена навсегда. Вот почему Уоллингфорд отправил свои документы и предложения лишь в несколько отделений PBS на Среднем Западе; он хотел обосноваться как можно ближе к Грин-Бею.
Занимаясь своим трудоустройством, Патрик не офаничивался некоммерческими телеканалами, тем более что единственная радиостанция, передачи которой он слушал, была как раз государственной. Ему нравились профаммы NPR[15], а ее отделения имелись почти во всех крупных городах. Два располагались в Грин-Бее, два — в Мэдисоне, и Уоллингфорд направил свои предложения во все четыре. А также — в отделения NPR в Милуоки, Чикаго и Сент-Поле. (Отделение NPR имелось даже в Аплтоне, штат Висконсин, родном городе Дорис Клаузен, но Патрик предпочел не искать там работу.)
Пока тянулся август — а он был уже на исходе, — у Патрика возникла еще одна идея. Все университеты Большой Десятки[16] или по крайней мере большая их часть должны были иметь программы подготовки журналистов на старших курсах. Медилловская школа журналистики в Северо-Западном университете пользовалась особенно широкой известностью. Уоллингфорд написал туда с предложением прочесть у них курс анализа новостных программ; такое же предложение он направил в университеты Висконсина, Миннесоты и Айовы.
Своим потенциальным работодателям Уоллингфорд упорно внушал одну и ту же мысль — о важности контекста. Может быть, порой в его словах чувствовался избыток пафоса, тем не менее он добивался нужного эффекта, наглядно показывая, сколь примитивно выглядят многие новостные сюжеты по сравнению с реальными событиями, о которых эти сюжеты должны были бы информировать телезрителя. Прежде всего это касалось его самого; его собственный опыт служил превосходным аргументом. Уж кому-кому, а «львиному огрызку» довелось на себе испытать, как несчастные случаи превращают в сенсацию, хватаются за то, что лежит на поверхности, но глубинная причина — смертельная болезнь, разъедающая современный мир, — остается неосвещенной.
В общем, лучший способ уйти с работы, решил Патрик, — не ждать, пока тебя попросту выгонят, а поискать другое место. И лучше всего — чтобы тебе предложили другую работу, когда ты захочешь уволиться с нынешней. Уоллингфорд даже забыл, что руководству придется еще вести с ним переговоры по поводу выплат за те месяцы, которые он должен был отработать по контракту. И все же Мэри Шаннахан крайне удивилась, когда в один прекрасный день Патрик просунул голову — только голову! — в дверь ее кабинета и бодро сказал:
— Ладно, я согласен!
— С чем ты согласен, Пат?
— Два года. Та же зарплата. Время от времени — работа разъездного репортера, при условии, конечно, что я соглашусь на то или иное задание. Вот и все.
— Правда?
— Да. Всего хорошего, Мэри.
А теперь пусть попробуют найти для него такое задание, на которое он согласится! Уоллингфорд не только рассчитывал добиться увольнения; он был совершенно уверен, что его уже будут с нетерпением ожидать на новом месте, когда эти кретины соберутся дать ему пинка! (Надо же, а ведь совсем недавно он не умел думать на шаг вперед.)
Руководство канала не стало долго тянуть, и Уоллингфорду тут же предложили задание «на выезд». Легко себе представить, как они говорили: ну уж, от такого «львиный огрызок» отказаться не сможет! И действительно: Уоллингфорду предложили отправиться в Иерусалим. Еще бы, заветное место для всех бедолаг на свете! Тем более для бедолаг-журналистов — трагедии там стали обыденностью.
Только что, например, там произошло два взрыва. Пятого сентября, в воскресенье, примерно в семнадцать тридцать по местному времени в двух разных городах одновременно взлетели на воздух две начиненные взрывчаткой машины — это был хорошо скоординированный террористический акт. Водители обеих машин погибли, так и не доехав до намеченной цели: бомбы взорвались раньше, чем рассчитывали террористы. Часовые механизмы были установлены в соответствии с летним временем, но три недели назад весь Израиль досрочно перешел на среднепоясное. Вероятнее всего, террористы готовили бомбы на территории, контролируемой палестинцами, и стали жертвами палестинского же отказа жить по «сионистскому времени». Водители машин, начиненных взрывчаткой, перевели наручные часы, но совершенно забыли про часовые механизмы бомб…
Если на круглосуточном новостном канале сочли забавным, что какие-то фанатики подорвались по собственной глупости, то Уоллингфорд так не считал. Возможно, эти безумцы наказаны поделом, но терроризм в Израиле — это не предмет для шуток, и считать подобные случаи новостями значит недооценивать серьезность проблем, с которыми сталкивается страна. Будут по-прежнему взлетать на воздух начиненные взрывчаткой автомобили, будут погибать люди, и это отнюдь не смешно. И опять же здесь полностью отсутствовал контекст — причины, стоявшие за тем нелепым случаем, а именно: почему израильтяне досрочно перешли с летнего времени на среднепоясное?
Так поступили, желая дать людям возможность посвятить лишний час утренней молитве, Наступал канун праздника Рош ха-Шана, еврейского Нового года, дни покаяния, когда перед рассветом читают «селихот» (буквально — просьбы о прощении). Это покаянные плачи, перемежаемые отрывками из псалмов. Вновь и вновь вспоминают о страданиях народа Израилева в землях рассеяния, молящиеся сокрушаются о совершенных грехах и взывают к милости Божией.
И хотя все часы в Израиле были переведены, чтобы дать дополнительное время на молитвы во искупление грехов, враги евреев тем не менее решили воспользоваться даже этим священным днем. Вот в чем заключался контекст события, вот что за ним стояло! В Иерусалиме к такому почти привыкли — что ж, рядовой эпизод на театре военных действий: прогремел очередной взрыв, вскоре прогремит новый. Но Мэри и прочие представители того телеканала, где работал Патрик, сочли это занятной историей о террористах, которые получили по заслугам. И только.
