«Это здорово! – сказал Кнопф, – Это большое облегченье, что ты с мыслями собрался. Думаешь, просто было тебя через границу переть?» «А где мы сейчас?»
Кнопф захохотал и сказал, что все вокруг – это Чехия. Я оглядел автобус и спросил, где Нина с Петей? «Малодушно бежали, – ответил Кнопф бодро, – Я, Шурка все-таки думаю, что им твоя идея не понравилась. Я, Шурка, думаю, что они сейчас вернулись к этому Кунцу и клевещут на нас самым бессовестным образом. Но – пусть. Скоро Прага, Барабан!»
Тут мне опять стало худо. Нет, вру. В этом облаке пустоты, которое осенило меня, не было ничего худого. Да, я теперь знаю, что такое забвение. Это сон наяву. И если в это сон не добавлены кошмары или навязчивый бред, можно не сомневаться: кто-то могущественный от души посочувствовал суетливому человеческому бессилию и назначил передышку. Хотя насчет того, кому досталась передышка, возможны разные мнения.
Итак, мое второе пробуждение состоялось в светлой горнице с белеными стенами, которая удивительно напоминала комнату в странноприимном монастырском доме в Эстонии. Я даже испугался, не началось ли сызнова наше путешествие в Прагу. Но горница была полна народу, и я успокоился. По крайней мере, на десять минут, пока не успел разобраться, что успело приключиться за время моей второй летаргической паузы.
В ногах моей постели стоял Олег Заструга в полном байкерском облачении. Хорош он был в этом чудовищном наряде.
– Добро пожаловать! – сказал Заструга ядовито, когда заметил мое возвращение. – Ловкость ваша, господин Барабанов… – не договорил, выдохнул свирепо и принялся расхаживать туда-сюда, немилосердно тревожа крашеные половицы. Под этот скрип я оглядел комнату. Анюта с Кнопфом стояли у задней стены, и у Володьки над плечом виднелось пришпиленное к стене черное распятие. Помню, увидев его, я очень испугался, так испугался, что старался не смотреть в ту сторону. Потом, когда страсти улеглись, я рассмотрел распятие. Там было чего испугаться. Пригвожденный не обвисал в привычном бессилии, когда изломанное мукой тело стекает с креста, напротив! – прободенные, наложенные одна на другую ступни были опорой рвущемуся ввысь телу, а страдание, многократно усиленное этим порывом, безобразной судорогой сводило лицо Спасителя.
Словом, не то было странно, что я испугался, странно было, что никто не обратил внимания на это распятие.
Но вот что: не в одном распятии было дело. Кнопф с Анютой стояли, держась за руки, и вот на это я смотреть не мог. Поразило меня и то, что Заструга такие вольности не замечает. Впрочем, молчали и остальные, никто не спешил объяснить мне, что происходит. Тогда я закатил глаза, обмяк, и Ольга живо вытолкала всех из моей горенки. «Позови Кнопфа!» – прошипел я дочери, и Кнопф явился незамедлительно.
– Ты правильно рассудил, – сказал Володька, усевшись мне на ноги – Все тебе врать будут, а я – нет. И тут коллега Кнопф порассказал такого, что я затосковал о своем забытьи.
Во-первых, выяснилось, что мы стоим в получасе автобусной езды от Праги, и что Кнопф побывал там уже не раз. Во-вторых, стоило мне спросить, куда девался Сергей, Кнопф завилял, заюлил и стал разглаживать одеяло у меня на животе. Я надавил, сколько позволяли мне силы, и Кнопф начал рассказывать.
Оказалось, что байкерский наряд это не причуда миллионера и не камуфляж. Извольте знакомиться – байкер от юности своей, Олег Заструга. Мало того, магнат Заструга погружался время от времени в мотоциклетную стихию и мчался дорогами, как в былые годы.
Так вот, байкерская орда, которую так решительно рассеял Кунц, пока нас заливало на острове, числила в своих рядах неузнанного Застругу. Во время известных событий Заструга был бит, а сверх того оказалось, что мотоцикл его пропал. Жажда приключений, как видно, еще не прошла, потому что Заструга потащился за нами, вернее, за табором Степана, и уже в Чехии попытался свой мотоцикл вернуть. А вместо того – попался сам.
Тут начинались странности. Зачем Степан притащил Застругу в наше пригородное уединение? Нет никаких сомнений, что мотокрады Степана и без нас знали, что делать. Однако привез. На собственном Олега Заструги зверовидном мотоцикле.
Вот тут еще одна странность, которую, честь ему и хвала, заметил и оценил коллега Кнопф. В тот день пан Дрозд, сумрачный чех, у которого мы поселились, спилил у себя в саду две засохшие яблони и грушу. И вот, Серегей занимался тем, что распиливал отжившие стволы на чурбаки. (Потом, когда общее яростное упорство пошло на убыль, Пан Дрозд поведал, что за эту работу Сергею обещано было полдюжины грушевых пуговиц в виде сердец.) Заструга про эти пуговицы не знал ничего. Он просто задержался во дворе, когда Степан конвоировал его к дому. Заструга смотрел, как орудует топором Сергей, а Кнопф, сидя на крылечке, следил за течением жизни. «Знаешь, старичок, я тогда еще в Прагу съездить не успел ну и мечтал себе».
Володька меня уверял, что Олег Заструга узнал Сергея не сразу. Может быть. За время наших скитаний он очень переменился. Мальчишеский неловкий облик уходил, и юношеская стать виделась все яснее. К тому же и неожиданная сноровка в обращении с инструментом. Кнопф сказал: «Вертит топором так и сяк, и вот не поверишь – у него все веточки отлетали в одну сторону и падали в одну кучу. Я про себя не говорю, но и ты, Барабан, так не смог бы».
Коротко говоря, и Кнопф, и Заструга залюбовались. Степан при этом своего пленника не торопил, но наблюдал за ним цепко. Дальше было вот что: на крыльцо вышла Анюта и, не замечая пришельцев, окликнула Сергея. «О! – воскликнул в этом месте Кнопф, – ты не представляешь, Шурка, что стало с Застругой!» И вправду, то, что увидел Кнопф, было поразительно. Созерцательное настроение Заструги сменилось такой яростью, что даже Кнопфу, уютно сидящему на крыльце, стало не по себе. Одна Анюта тотчас узнала взбешенного магната, а байкерское обличье ей даже понравилось. Но Заструга-то разозлился не на шутку.
«Ты хочешь, – зарычал он, надвигаясь на крылечко, где сибаритствовал Кнопф, – ты думаешь таскаться с этими прохвостами?» Анюту, как и следовало ожидать, державный гнев не смутил. Она прищурилась и сказала, что будь у Олега Заструги охота, он давно бы отыскал их с Сергеем. «Значит так?!» – завопил Заструга. Кнопфу показалось, что тут-то до него и дошло, что парень с топором это Сергей. Дальше началась уже форменная истерика, дикая и оскорбительная.
«Дубина стоеросовая! – орал Заструга на Сергея, – Собрался у девчонки за спиной век просидеть? Анетту скоро черт-те куда затащат, а он будет топориком тюкать? Не бывать этому!»
«Я знаешь, что думаю, Шурка, он Сергея поколотить хотел. Хотел, хотел. Только топора боялся».
Надо сказать, что Кнопф своим рассказом совершенно искренне увлекся. Видно было, что представление его изумило, и собственные неожиданные догадки напугали. Он уж не ровнял на мне одеяло. Ходил вокруг кровати, говорил, помогал себе руками.
Словом, там же на крыльце, над головой у сидящего Кнопфа Заструга взялся жестоко обличать Анюту. Тут Володька и услышал про последнюю волю матери, которой вроде бы и нет, но которая словно бы и не умирала. Еще Заструга кричал о подписях, которыми Анюта держит его за горло. Я вспомнил давнюю сцену в школьном вестибюле. Потом Заструга снова налетел на Сергея и не только ругался, не скупясь, но даже встряхнул его пару раз. «Топора у него больше не было, вот что! Топор-то Дрозд унес». О Степане, который при этом скандале продолжал присутствовать, коллега Кнопф сказал, что он укрылся в малиннике и вообще вел себя так, словно не хотел мешать буйству Олега Заструги. Бушевал же он, как показалось Кнопфу, потому, что Аня Бусыгина хранила ледяное презрительное спокойствие. Будто бы даже, глядя с крыльца, как ополоумевший магнат с белыми от злости глазами трясет Сергея, она сказала: «Да парень ты, Серый, или нет – двинь ему куда надо».
«Слушай, – сказал Кнопф, усаживаясь на край кровати, – ты надо мной можешь смеяться, а только Заструга Анюту ревнует!»
Потом Заструга пожелал войти, но оказалось, что в доме больной, и Кнопф его пускать не собирается. Тут из малинника вылез Степан и объяснил, что Олег не экскурсант какой-нибудь, а пленник, и надо с ним как-то поступить. «Вот это и называется: с больной головы на здоровую». Так я ему и сказал. Тебе надо, ты и решай. Мешок на голову и в Вислу. А мы тут не при чем. «Висла в Польше осталась». – сказал я, а Кнопф рукой махнул «Брось, Шурка, вода она везде вода».
После таких ужасов Заструга, по словам Кнопфа присмирел и даже попытался остаться на улице. Уселся рядом с Володькой на крыльце и принялся как-то особенно безобразно дергать ногою и свистеть. Впрочем, я за впечатления Кнопфа не отвечаю. Да и рассиживать Заструге не позволили. Степан весьма неделикатно поднял его и втолкнул в дом.
Может быть, Заструга и в самом деле решил, что пробил его час, оттого и присмирел, но стоило ему увидеть меня, как он снова взъярился. Разозлился он так сильно, что начисто забыл про возможную расправу и снова стал грозить Сергею.
