Ознакомительная версия.
Я должен признать, это было красиво… Но я не мог наслаждаться видами, в то время как мой внутренний голос все время вопил: «Боже! Мы сейчас разобьемся!»
Пути Господни неисповедимы. И в этот день он (или она) решил, что мы сегодня не умрем. Спустившись вниз к побережью невредимыми, мы приехали в ресторан «Напте», где Владимир, по его словам, был двадцать лет назад. Он пообещал нам прекрасный вид и лучшие гамбургеры в мире! Он не обманул.
В семидесятых и восьмидесятых годах я часто бывал в Лос-Анджелесе. У меня были там хорошие друзья, но сам город мне никогда не нравился. Когда Ильф и Петров проезжали здесь в тридцатых, это был тихий городок, и только в Голливуде наблюдалось оживление. Тогда еще в Пассадене росли апельсиновые рощи.
Все это исчезло задолго до моего приезда в Лос-Анджелес. Город превратился в однообразный, аморфный, постоянно растущий организм без определенных границ, которые бы мог заметить приезжий. Нездоровое, коричневое облако смога покрывало все вокруг. Он был как опухоль, увеличивающаяся за счет забитых автомобилями артерий автострады. Сейчас, в 2006 году, единственное изменение, которое я заметил — эта опухоль стала еще больше.
Поездка по побережью заняла у нас тринадцать часов. Мы приехали в три тридцать после полуночи. Здесь нам предстоял долгожданный день отдыха, единственный за пятидесятидневное путешествие. Но у меня и Алены Сопиной была проблема. Растущая испаноязычная иммиграция и растущая политическая мощь иммигрантов из Латинской Америки были основными темами нашего документального фильма. И остановка в Лос-Анджелесе была запланирована для интервью по этому вопросу.
Из Москвы Алена связалась с латиноамериканским активистом, который должен был организовать несколько встреч, но он куда-то исчез. Несмотря на мои многочисленные визиты в Лос-Анджелес, у меня не было ни одного знакомого латиноса. Но были два человека, которые могли нам помочь. Мой старший брат, Стив, который работал в Калифорнийском департаменте парков и специализировался на озеленении городов и найме этнических меньшинств для работы в парках. Он знал нескольких политиков. Еще мой близкий друг на протяжении двадцати лет, Марша Хоббз, она жила в Лос-Анджелесе. Мы познакомились в восьмидесятых, когда Марша руководила отделом по сбору средств для зоопарка Лос-Анджелеса, и мы сотрудничали с ней по вопросам спасения калифорнийского кондора. На протяжении всей моей жизни я знал разных людей. Но никто даже отдаленно не мог сравниться с Маршей. Если о ком-то и можно было сказать, что он знает всех, то это она. И если тебе очень-очень нужно что-то сделать, сделать быстро и хорошо, то это может сделать только она. Звонки Стиву и Марше дали нам список возможных контактов, а звонки по этому списку составили расписание интервью. Католические священники с латиноамериканскими корнями, бывшие члены банд латино, и специалист департамента полиции Ван Нуйс, сенатор штата Ричард Аларкон. Марша также позвонила мэру Лос-Анджелеса, которого она хорошо знала. Когда она мне перезвонила и сказала, что за такое короткое время нельзя договориться о встрече с мэром, в ее голосе сквозило раздражение. В свою очередь, я был рад, что я не мэр.
Банды — это давнишняя калифорнийская проблема. В 1978 году, когда я был членом комиссии штата по исполнению наказаний, я разбирался с составами банд и с их специализациями. В те времена они формировались на этнической основе: мексиканская мафия, Нуэстра фамилия, семья Блек Гуэрилья и арийское братство. Они зарабатывали на продаже наркотиков, проституции и иногда вооруженных ограблениях. В 2006-м молодежные банды стали неотъемлемой частью городского пейзажа, и в них преобладала латиноамериканская составляющая.
Ван Нуйс — это одна из частей «Большого Лос-Анджелеса». Мы договорились об интервью с лейтенантом Сторикером в отделе полиции по борьбе с организованной преступностью. Он был в форме. Квадратное лицо, короткие, цвета песка волосы, прямая осанка. Банды пополнялись детьми из неполных семей. Там, среди старших товарищей, они находили замену отцу. Наиболее жестокими были войны за сферы влияния между бандами. В меньшей степени — вылазки одиночек. Преступная деятельность меняется, и очень тяжело расследовать новые дела.
«Силы правопорядка могут остановить незаконные действия, — сказал лейтенант Сторикер, — но мы не можем уничтожить банды».
В девяностых годах в штате был принят закон об ужесточении наказания, удлинении сроков заключения и обязательном заключении под стражу после трех осуждений. «Три удара — и ты в ауте». Я сказал Сторикеру, что, когда работал в комиссии штата по исполнению наказаний, в тюрьме штата находилось тридцать две тысячи человек. Сейчас там — 165 тысяч. За двадцать пять лет — рост в пятьсот процентов. Основной прирост составили нарушения закона без применения насилия — пьяные водители и продавцы наркотиков. Я спросил об отношении лейтенанта к этим законам: ограниченный бюджет штата, взлетевшая до небес стоимость содержания в тюрьме, не мешает ли это заниматься теми социальными проблемами, связанными с бандами, о которых он сам нам говорил?
Он ушел от ответа. «Мы должны арестовывать нарушителей закона».
Через час мы сидели в офисе сенатора Ричарда Аларкона. Примерно ста семидесяти семи сантиметров роста, стройный, немного угловатое, приятное лицо. На нем был хорошо сшитый костюм. У него твердое рукопожатие. На стенах кабинета висело много фотографий, на которых запечатлен он, в обществе с другими политиками. Он был настоящий политический старожил. Шестнадцать лет во главе Лос-Анджелесского городского совета и два срока сенатором от штата.
В его округе проживало восемьсот тысяч человек, многие из них испаноязычные, но большинство избирателей были англоговорящими. Таким образом, сенатору Аларкону приходилось обращаться к обеим этническим группам.
Он хорошо говорил, обдуманно и на удивление честно. Он спросил нас, почему мы выбрали его, в то время как здесь есть более влиятельные сенаторы.
«Нам сказали, что вы прогрессивны», — произнес я, и он улыбнулся. Из всех людей, с которыми мы говорили во время нашего путешествия, единственный кто заострил внимание на влиятельности корпораций был сенатор Аларкон. Он сказал, что они влияют на экономическую и политическую жизнь Америки во много раз сильнее, чем можно было бы ожидать. Корпорации были созданы для того, чтобы служить на благо людей, и сейчас за ними нужно следить, чтобы они это делали. Он сказал, что был автором закона, который поощрял деятельность корпораций, направленную на благо общества, а не на максимальную прибыль. Он улыбнулся: «Он не прошел».
«Меня обвинили в том, что я коммунист и социалист, — сказал он, — но вне зависимости от системы — коммунизма, социализма или капитализма — жадность — это угроза любой из этих систем».
Он говорил тоном учителя, и он был им. «Наша страна», по его словам, «нуждалась в балансе между предпринимательством и представительным правительством».
Интервью закончилось, и мы собрались идти. Сенатор протянул руку Познеру: «Я знаком с вашей работой, и для меня честь — видеть вас здесь. Я помню телемосты и вашу работу во время «холодной войны». Я хочу поблагодарить вас за вашу помощь в этом общении».
* * *
Московских водителей я всегда считал очень агрессивными и в то же время удивительно рациональными. Поэтому я решил, что русские, которые были за рулем в этом путешествии, — исключение. Они вели себя за рулем безумно.
Некая сноровка необходима для того, чтобы вести караван из трех автомобилей в плотном движении Лос-Анджелеса. И хотя в каждой машине есть рация, если ее и использовали, то только для того, чтобы сказать, что «первая машина поехала в неправильном направлении».
Пример. Дорога от нашего отеля до Ван Нуйса очень проста. Две основные дороги, один хайвей. От десяти до пятнадцати минут пути, в зависимости от плотности потока. С помощью GPS водитель первой машины продемонстрировал удивительную способность: ехать на юг вместо севера, на восток вместо запада и превратить десятиминутную поездку в почти часовую прогулку. Они также обладают редким даром — делать поездки занимательными. Развороты в неположенном месте — это любимая тактика, применяется неожиданно, поперек полос движения и без предупреждения. Еще одна — это неожиданно разогнаться и… перестроиться! Тем самым разорвать нашу цепочку. Быстрый поворот налево, и автомобили сзади продолжают движение по прямой, в то время как машина-лидер, освобожденная от ответственности, предоставлена сама себе.
Съемки фильма идут по расписанию, назначается много встреч. Благодаря шуткам GPS-навигатора и водителя, который ошибается всегда и везде, мы постоянно опаздывали. Но, по счастью, были живы.
* * *
Въезжая в Беверли-Хиллз, ты понимаешь, почему Лос-Анджелес когда-то считали раем. Неожиданное обилие растительности, узкая дорога вьется около прекрасных домов, гнездящихся на склоне горы. Строились эти дома архитекторами и строителями, которые никуда не спешили и делали свою работу на совесть. Потрясающие виды на горы и до горизонта на гладь Тихого океана.
Ознакомительная версия.
