Ознакомительная версия.
— Не знаю, — снова сказала она. — Там, куда мы с тобой сегодня идем.
Землетрясение произошло точно в соответствии с предсказанием. Оля выдержала его достойно — все эти крики о бизнесе, женской глупости и тупом упрямстве. Она заняла позицию у входной двери и в паузе между тирадами спокойно произнесла:
— Попробуешь пойти без меня — морду расцарапаю.
Это подействовало. Макс сдулся, плюнул и предупредил:
— Учти, тебе там будет скучно. Мы о нефти говорить будем.
«За морду испугался, — мрачно подумала Оля, — точно, к любовнице идет».
Но Макс, вопреки ожиданиям, привез ее в офис к трем холеным и очень скучным мужикам. Только один из них — с комсомольским румянцем и звучным именем Роман — показался Оле забавным. Второй вообще оказался швейцарцем и говорил с жестким немецким акцентом. Оленьке это не понравилось, она почему-то считала, что в Швейцарии все говорят по-французски.
Все они сначала улыбались Оленьке, но, как только разговор перешел на бизнес, моментально поскучнели.
Муж не обманул, Ольге сразу же стало тоскливо. Мужчины перебрасывались словами — «приватизация», «акционирование», «оффшорный»… Оля похлопала глазами, чтобы не заснуть, потом зевнула. Через четверть часа она окончательно поняла, что ее никто развлекать не собирается. Тогда Оля попыталась вникнуть в суть разговора. Кажется, ее мужу предложили управлять какими-то активами. Или акциями, она не очень поняла.
Еще через полчаса Оле все надоело.
— Максим, пойдем домо-о-ой, — пропела Оленька.
— Скоро пойдем, солнышко, — Максим был крайне благодушно настроен.
— Нет, пойдем сейчас…
Оленька надула губки и обиженно мотнула челкой.
— Оль, иди погуляй полчасика, — Максим что-то лихо строчил на бумажке и даже головы не поднял.
— Максим, я устала…
— Подожди…
— Макс, я есть хочу!
— Через полчаса…
Тут не выдержал Роман, который уже минут десять смотрел на Олю в явном раздражении.
— Ольга, вы б, и правда, сходили пока погулять. Мы еще часик тут вопросы порешаем…
— Да уж, вы порешаете! — перебила его Оля.
Ее крайне оскорбило, что с ней так непочтительно обходятся. В кои-то веки она нарядилась, накрасилась, прическу сделала. А эти три мужика уперлись в свои бумажки и даже головы поднять не хотят. Какие могут быть дела в девять вечера!
— Вы порешаете, — продолжила она крайне язвительно, — вам-то что, а у нас ребенок маленький, мне завтра рано вставать.
— Ну так и езжай домой! — не выдержал Максим.
— А почему я должна ехать домой? Ты зачем меня сюда притащил?
— Я?!
У бедного Макса от такой наглости просто челюсть отвисла. Оля, горя праведным гневом, продолжала наступать.
— Почему я должна ехать домой? Я и так все время дома! Ты опять собираешься какой-то ерундой заниматься, а мне потом расхлебывай!
— Оля, веди себя прилично! — Максим уже не говорил, а злобно шипел.
А Олю понесло.
— Я не позволю тебе впутываться во всякие сомнительные делишки со всякими сомнительными типами! Все люди делом занимаются, один ты вечно болтаешься в проруби…
На этом месте пламенной тирады Максим взял ее за шиворот и выпихал в коридор. Лицом он был черен, только белели плотно сжатые губы. Максим был такой страшный, что Оля зажмурилась. «Сейчас ударит», — пронеслось у нее в голове.
Но Макс ударить не успел. Двери за его спиной раскрылись, и Оля увидела обоих его собеседников, которые вполголоса переговаривались по-английски.
— Пожалуй, мы пойдем, — сухо сказал Роман.
— Да, Роман Аркадьевич, — торопливо заговорил Макс, — лучше встретиться еще раз, я проработаю ваши предложения.
— Нет, — Роман позволил себе легкую иронию в голосе, — мы не станем разрушать вашу семейную идиллию из-за каких-то сомнительных делишек. Всего доброго.
И мужчины прошли мимо протянутой Максимом руки, словно это была рука попрошайки.
Макс молчал до самого дома. Уже в лифте он сказал:
— Ты, дура, сегодня лишила меня доступа к нефти.
Слово «дура» он произнес без выражения, не как оскорбление, а как давно доказанный факт. Это оказалось так неожиданно, что Оленька даже скандал не закатила. Только сказала:
— Да ну ее, эту нефть. Только воняет, и все. Я тебя лучше на работу устрою. Хватит абы чем заниматься.
Макс не ответил. В тот вечер он впервые постелил себе отдельно.
Сначала Оля очень переживала, даже поплакала от обиды. А потом подумала и решила, что ничего страшного не произошло. Ну побесится Макс недельку, а потом одумается, куда денется. Он же сам потом поймет, что Оля права. Он же ей еще и благодарен будет!
Воображение немедленно подсунуло Оле красивую картинку: Макс с букетом цветов приходит домой, обнимает детей, целует жену и говорит:
— А мне на заводе зарплату повысили! Это все благодаря тебе, любимая. Если б не ты, мог бы связаться с жульем всяким…
Заснула Оля почти счастливая.
На работу Ольга Максима устроила быстро, но облегчения это ей почему-то не принесло. После размолвки с нефтяными мужиками Макс стал каким-то надтреснутым. Он смотрел на Ольгу мертвыми глазами, говорил только по необходимости и вообще перестал посвящать жену в свои дела.
Сначала Оля решила мужа наказать и стала демонстративно его игнорировать. К исходу второй недели поняла, что еще непонятно, кто кого наказывает. Максим просто не замечал ее. Молча приходил с работы, играл с Лизой, смотрел телевизор и ложился спать. Несчастным и подавленным он при этом совершенно не выглядел. Даже наоборот, как-то повеселел.
Тогда Оля решила сменить тактику и перестала его кормить. На второй же день Максим вернулся домой в час ночи, в порядочном подпитии.
— Сволочь, гад, алкаш!
— Ну ты же сама хотела, чтоб я не ел дома. Терпи.
И Макс обидно захрапел.
Первый раз за все время семейной жизни Оля испугалась. Муж вроде как и был, но он перестал быть ее. Она совершенно его не контролировала, даже приблизительно не могла сказать, чем он живет, о чем думает, где бывает. Она пыталась пробиться через стену, которую он выстроил, но с тем же успехом могла пытаться поболтать с умывальником.
Если бы Макс орал, если бы он скандалил, Оле бы было легче. Придумыванием язвительных ответов можно бы было как-то разнообразить досуг. Оля подкатывалась к мужу в постели — получала качественный трах. Именно трах, даже не секс. Совсем без души, даже без тени чувства.
Оля кидалась из крайности в крайность. То была мила, хоть к ране прикладывай, то становилась огнедышащей фурией. Макс реагировал одинаково — смотрел сквозь нее, выслушивал похвалы или упреки (в зависимости от настроения) и отворачивался.
Оля перестала спать, по ночам рыдала в подушку и купила кучу дрянных книжонок о семейной психологии в надежде найти ответ на вопрос: «Как вернуть мужа, если он вроде и не уходил?»
Решение зрело долго. Собственно, пришло оно в попытке понять, что именно держит дома этого теперь уже совершенно постороннего для нее мужчину. Получалось, что, кроме ребенка — ничего. А это значит, что требовалось немедленно родить второго.
Февраль 1994 годаКак ни странно, второй ребенок изменил в жизни гораздо больше, чем первый.
Олина мама вдруг смирилась с мыслью, что ее дочь замужем за «этим типом», и даже стала появляться с визитами вежливости. Несколько раз на нее удавалось спихнуть обеих дочек и немного поспать. Возможно, ключевую роль сыграло имя малышки — Вера, в честь бабушки.
Лиза, которая считала себя совсем большой, вдруг вспомнила, что она маленькая, и требовала к себе маму каждый раз перед сном. Оля много читала о травме, которую получает старший ребенок при рождении младшего, поэтому всячески изображала любовь к Лизе. Хотя временами срывалась и однажды отвесила старшей дочке полновесную оплеуху.
Но самое главное — ожил Макс. У него опять разгорелись глаза, он снова спешил домой (благо работа старшего технолога не требовала постоянного присутствия на заводе). Правда, внимание уделял большей частью детям, но Ольга приободрилась. В ходе беременности она снова и снова разыгрывала роль «Любимый, без тебя мы все пропадем». Мало-помалу на Макса удалось свалить всю домашнюю работу — от приготовления пищи до стирки. И даже любимую Олину морковку он стал тереть без обычного нытья.
Правда, на сей раз стирки было заметно меньше: какой-то гений в промежутке между Лизой и Верой изобрел памперсы. Если бы Ольга встретила этого человека, то сделала бы ему все, чего он пожелал бы — вплоть до исполнения эротических фантазий. Она с ужасом вспоминала старую квартиру, увешанную застиранными тряпками.
Да и девочка получилась загляденье: кругленькая, с умными серыми глазенками и очень спокойная. Правда, иногда становилось не по себе, когда Оля встречала взгляд Верочки — вдумчивый и сосредоточенный. Обычно так смотрят философы на закате карьеры, но ни в коем случае не двухмесячные дети.
Ознакомительная версия.
