– А ты что, тоже ее знал? – удивилась Фиона, адресуя свою улыбку теперь как бы той женщине, что обратилась в камень. – Ты чего-нибудь хочешь? Чашечку чаю? Боюсь, кофе здесь не очень-то…
В обозримом прошлом Грант никогда не пил чай.
Он так и не смог обнять ее. Каким-то образом и голосом, и улыбкой – такой, казалось бы, знакомой, – да хотя бы и тем, что и картежников, и даже кофейную женщину она словно заслоняла от него (а одновременно и его от их неудовольствия), Фиона делала это невозможным.
– А я тебе цветы принес, – сказал он. – Подумал, пригодятся – надо бы оживить твою комнату. Я заходил туда, но тебя там не было.
– Конечно не было, – сказала она. – Я ведь здесь.
Грант помолчал.
– А у тебя, я вижу, новый приятель. – Он кивнул в сторону мужчины, с которым она сидела рядом.
В тот самый момент мужчина бросил взгляд на Фиону, и она обернулась – то ли слова Гранта заставили ее это сделать, то ли спиной почувствовала взгляд.
– А, это просто Обри, – сказала она. – Самое смешное, что я знала его когда-то много-много лет назад. Он работал в магазине инструментов, куда наведывался мой дед. Мы непрестанно задирали друг друга, дразнились, а назначить мне свидание у него не хватало духу. Пока он в самый последний уик-энд не пригласил меня на бейсбол. Но когда игра закончилась, за мной приехал дед, посадил в машину и увез. Я тогда к ним приезжала на лето. Ну, то есть к деду с бабкой: они жили на ферме.
– Фиона! Я знаю, где жили твои дед с бабкой. Как раз в том доме, где теперь живем мы. Жили.
– Правда? – сказала она, все это пропустив мимо ушей, потому что тот игрок вновь устремил на нее взгляд, в котором была не просьба – приказ.
Мужчина был примерно того же возраста, что и Грант, может, чуть старше. На лоб у него падали густые жесткие седые волосы, а кожа была морщинистой, но бледной, желтовато-белой, как старая помятая лайковая перчатка. Его длинное лицо было исполнено достоинства и печали, и во всем облике проглядывало что-то от красоты сильного, но сломленного престарелого коня. Но к Фионе его отношение вовсе не было сломленным.
– Я лучше вернусь туда, – сказала Фиона, и ее недавно раздобревшее лицо пошло красными пятнами. – Он вбил себе в голову, что не может играть, когда меня нет рядом. Глупости, я ведь и правила игры помню смутно. Боюсь, что я должна… Прости, пожалуйста.
– А скоро ты освободишься?
– Да, наверное. Но это – как пойдет. Если подойти к той мрачной даме и вежливо попросить, она нальет тебе чаю.
– Нет-нет, спасибо, – сказал Грант.
– Ладно, я пошла тогда, ты ведь найдешь чем заняться? Тебе, должно быть, все это кажется странным, но ты привыкнешь: к этому так быстро привыкаешь! Скоро всех будешь знать. Некоторые тут, правда, с большим-большим приветом – ну, ты ж понимаешь, – так что ожидать, что все будут знать тебя, – это вряд ли.
Она вновь угнездилась на своем стуле и что-то сказала Обри на ухо. Легонько похлопала пальцами по его руке.
Грант отправился на поиски Кристи и встретил ее в коридоре. Та толкала тележку, на которой стояли кувшины с яблочным и виноградным соком.
– Одну секундочку, – бросила она ему и сунула голову в какую-то дверь. – Яблочного сока не хотите? Виноградного? Печенья?
Он подождал, а она наполнила два пластиковых стакана и внесла в комнату. Быстро вернулась, положила на две тарелочки марантовые кексы.
– Ну как? – спросила она. – Неужто вы не рады видеть, как она активна, во всем участвует и так далее.
Грант помолчал.
– А она, вообще, знает, кто я такой?
Он все не мог взять в толк. Не исключено, что она его разыгрывает. Это было бы вполне в ее духе. Она ведь даже выдала себя немножко – слегка в конце тирады пережала, говоря с ним так, будто принимает за новенького.
Если это был только пережим. И если это был розыгрыш.
Но коли так, разве она не побежала бы за ним следом, не рассмеялась, радуясь, что ее шутка так здорово удалась? И уж конечно, не могла просто вернуться к этим их картам, притворившись, что о нем даже не помнит. Это было бы слишком жестоко.
– Вы просто застали ее не в самый удачный момент. Она увлечена игрой, – сказала Кристи.
– Да она ведь даже не играла!
– Ну так ее приятель играл. Обри.
– А кто он, этот Обри?
– Да просто Обри. Ее приятель. Хотите соку?
Грант покачал головой.
– Да ладно вам, – сказала Кристи. – Эти их привязанности… Какое-то время – да, бывает. Друзья-подружки прямо не разлей вода. Это фаза такая.
– Вы хотите сказать, что она может действительно забыть, кто я такой?
– Может. Но не сегодня. А что будет завтра, как знать, верно же? У них это как качели – все время то туда, то сюда, и ничего с этим не поделаешь. Вы сами увидите и поймете, если будете приезжать постоянно. Научитесь не принимать близко к сердцу. Поймете, что жить с этим надо одним днем.
Попробуй-ка, одним днем! Тем более что никаких качелей не наблюдалось, ее состояние не менялось ни туда ни сюда, и он не мог к такой ситуации притерпеться. Наоборот, казалось, это Фиона к нему притерпелась, но лишь как к настырному посетителю, у которого к ней какой-то свой, особый интерес. А то и как к приставучему зануде, которому, согласно старым, привычным для нее правилам вежливости, не следует показывать, как к нему на самом деле относишься. Она общалась с ним чуть смущенно, с этакой дружеской учтивостью, помогавшей ей удерживать его от банального, но столь необходимого вопроса, который вертелся у него на языке. Он и хотел, и не мог заставить себя спросить, помнит она или нет, что он ее муж, с которым она прожила бок о бок почти пятьдесят лет. У него сложилось впечатление, что такой вопрос вызовет у нее чувство неловкости, причем неловкости не за себя, а за него. Она нервически рассмеется, а потом, унижая его своей вежливостью, запутается, придет в замешательство и в конце концов так и не ответит ни «да» ни «нет». Или что-то ответит, но так, что его этот ответ никоим образом не устроит.
Единственной медсестрой, с которой он мог поговорить, была Кристи. Другие по большей части воспринимали его положение как анекдот. Одна грубая старая швабра рассмеялась ему в лицо.
– Что-что? Вы насчет Обри и Фионы? Ну-у, это да-а, там, конечно, тяжкий случай!
Кристи поведала Гранту, что прежде этот Обри был местным представителем компании, продающей фермерам средства для борьбы с сорняками («и всякую такого рода дрянь»).
– Он был очень приличным человеком, – сказала она, и Грант не понял: значило ли это, что Обри был честным, щедрым и по-доброму подходил к людям, или что он красиво говорил, хорошо одевался и ездил на дорогом авто. Возможно, и то и другое вместе. – А потом, по словам медсестры, когда он еще не был очень стар и даже не был на пенсии, с ним случилось несчастье не совсем обычного сорта… В основном жена сама о нем заботится. И держит дома. А сюда помещает лишь на небольшие промежутки времени, чтобы немного отдохнуть. Сейчас уехала во Флориду, ее пригласила сестра. Вы представляете, какой это был для нее удар: кто мог подумать, что такой мужчина… Они всего-то поехали куда-то в отпуск, и там он подхватил этот вирус – дикая температура и все прочее. Мужик впал в кому, а после стал таким, какой он сейчас.
Тогда он спросил Кристи, что она думает о всех этих привязанностях между постояльцами. Не заходят ли они чересчур далеко? К тому моменту Грант приспособился напускать на себя тон этакой снисходительной терпимости, которым надеялся спастись от нравоучений.
– Это зависит от того, что вы имеете в виду, – сказала она.
Размышляя над тем, как ему лучше ответить, она, не переставая, все что-то писала в рабочем журнале. Закончив писать, оторвалась от журнала и посмотрела на посетителя с самой открытой, искренней улыбкой.
– Такого рода неприятности у нас, вы будете смеяться, если и случаются, то, как правило, с пациентами, между которыми вовсе никакой дружбы не было. Которые друг про дружку ничего не знают помимо того, что он вот, понимаете ли, мужчина, а она женщина. Причем если вы думаете, что это старик всегда норовит залезть в постель к старухе, то вы ошибаетесь, потому что в половине случаев как раз наоборот. Старухи у нас вовсю бегают за стариками. Может, их жизнь не так поистрепала, уж не знаю.
Улыбка у нее с лица сошла, словно она испугалась, не наговорила ли лишнего, не проявила ли нечуткость.
– Не поймите меня превратно, – сказала она. – Я не имею в виду Фиону. Фиона – леди.
«Хорошо, а как насчет Обри?» – чуть было не вырвалось у Гранта. Но тут он вспомнил, что Обри сидел в кресле-каталке.
– Да нет, она настоящая леди, – повторила Кристи тоном таким решительным и ободряющим, что Грант, наоборот, забеспокоился.
Умственным взором он уже видел Фиону в одной из ее длинных, отделанных кружевом ночных рубашек с голубенькими бретельками у постели какого-нибудь старпера. Тот тянет одеяло на себя, а она пытается стащить и лезет к нему, лезет…
