Ему были сильно не по вкусу эти кемпинги, и все же он поневоле восхищался деловой хваткой Филлипса. Фермером Филлипс был никудышным, а вот в этом новом предприятии у него оказался редкостный нюх. Он содержал свой участок в наилучшем виде. Засыпал колеи на неширокой дороге, ведущей к «Большому телескопу», обсадил участок живой изгородью, чтобы избавить своих богатых клиентов от тягостного зрелища, которое представляли собой приехавшие отдохнуть бедняки и их фургончики, что лепились на каждой мало-мальски ровной площадке по западному склону Пен-Гофа, до самого подножия.
За участком была густая дубрава; в старину губители пен-гофских лесов не тронули ее, считали, что овчинка выделки не стоит: уж слишком трудно до нее добираться. Здесь чудом сохранились фазаны — дичь, в которой чувствуется что-то орлиное, — они нашли здесь прибежище и ухитрились приспособиться к суровому климату. От лис и одичавших кошек спасались на вершинах деревьев, где и проводили большую часть времени.
Джонс прислонил велосипед к воротам и, прежде чем заняться делом, залюбовался открывшимся перед ним отлично ухоженным участком. В разных концах его далеко друг от друга стояли шесть домов-фургонов — таких больших и роскошных он еще не видывал. Жили пока, видимо, только в одном — возле него стоял виннокрасный «роллс-ройс». Фургон окружала лужайка, а прихотливо вымощенная дорожка, вдоль которой со столбов свешивалась гирлянда фонариков, вела мимо электрической печи с вертелами к уборной с соответственно обозначенными отдельными входами для мужчин и женщин.
Раздумье Джонса прервал слабый стон, донесшийся со стороны леса. Джонс пересек участок, нашел лаз в живой изгороди и пробрался за нее. Перед ним было узкое поле, в дальнем конце которого за невысокой стеной грубой каменной кладки начинался лес. И почти сразу же он увидел фазана — тот припал к земле посреди поля, вытянул шею. Джонс пошел к нему, птица не двигалась и, лишь когда человек наклонился и протянул руку, вдруг тонко закричала и вспорхнула, однако Джонс успел заметить, что одной лапки у нее нет.
Тогда Джонс повернулся и пошел вдоль изгороди в ту сторону, откуда несколько минут назад доносился стон. Вскоре он увидел мертвого фазана в капкане, а вокруг на траве — зерна пшеницы. Неподалеку дожидались добычи еще два капкана, а в третий попался лесной голубь, и им, видно, уже лакомилась кошка. В четвертом оказалась сама кошка — она перестала стонать и всхлипывать, только шипела от страха и злости и изо всех сил старалась выдернуть из капкана переднюю лапу, изорванную так, что виднелась бело-розовая кость.
Джонс оглянулся — чем бы ее прикончить? — но поблизости не было ничего, кроме полусгнившего дубового сука. Он вернулся к фургону, позвонил, и ему открыл человек в халате. Человек этот стоял на верхней ступеньке и сверху вниз глядел на Джонса. Он сразу же прикрыл за собой дверь, и Джонс лишь мельком увидел, что внутри — сплошь шелк и полированное дерево.
— Что вам? — спросил тот.
— Извините за беспокойство, сэр, но тут в капкан попала кошка. Не найдется ли у вас чего-нибудь, чем бы я мог избавить ее от мучений?
Человек был очень высокий, лицо крупное, на щеках синие прожилки, под носом короткие рыжие усики, и смотрел он не на Джонса, а куда-то поверх его головы.
— Погодите, — сказал он.
Он вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Окно было чуть приоткрыто, из него просачивалась негромкая музыка вместе с запахом жарящегося бекона. Из травы поблизости вспорхнул жаворонок, еще с минуту слышалась незатейливая его песенка. Пробрели две овцы, за ними среди вереска шариками ртути катились ягнята. Джонс уже во второй раз посмотрел на часы, но тут дверь отворилась, и владелец фургона наконец вышел. Теперь он был в офицерской шинели, накинутой на плечи поверх халата, в замшевых сапогах.
— Сюда, — сказал он.
Джонс прошел за ним к «роллс-ройсу». Человек вынул ключ и отпер багажник.
— Вон там, в углу, — сказал он, — сумка с инструментами. В ней молоток. Можете взять.
Джонс нашел сумку, расстегнул ее, вынул молоток, и человек, глядя в сторону, захлопнул багажник.
— Когда сделаете свое дело, положите молоток возле заднего колеса машины.
— Благодарю вас, сэр. Извините, что потревожил.
— Не забудьте вытереть молоток.
Офицер поглядел на небо, презрительно фыркнул, засунул руки в карманы шинели и прошествовал к своему передвижному дому, оставив за собой в застывшем воздухе едва слышный запах одеколона.
Большая, ловкая, совсем обезумевшая кошка отчаянно билась за жизнь, и Джонс, которого одолевала тошнота, прескверно справился с ролью убийцы. Когда все было кончено, он вынул тело из капкана и забросил под куст. Потом пошел дальше вдоль живой изгороди разыскивать остальные капканы. Вглядываясь в заросли ежевики, стараясь не пропустить ни единого капкана, запрятанного среди сухих папоротников и опавших листьев, он увидел что-то блестящее, нагнулся и поднял серебряную зажигалку. Вернулся к фургону, швырнул капканы рядом со своим велосипедом и позвонил в дверь.
На пороге показался высокий офицер. Он поглядел поверх головы Джонса, потом, нахмурясь, взглянул ему в лицо. На сей раз он был в пижамных штанах, вокруг шеи — полотенце, обнаженные плечи и грудь заросли пучками рыжеватых седеющих волос.
— Ну-с?
— Это случайно не ваша, сэр? — Джонс протянул ему зажигалку.
Тот взял ее двумя пальцами, оглядел с одной стороны, с другой. Левую руку сунул под пояс штанов и почесал живот.
— А почему вы так думаете?
— Я подобрал ее вон там, у изгороди. На ней, кажется, какие-то инициалы.
— Представьте, вы не ошиблись. Благодарю. Я уже поставил на ней крест. На днях мы ушли, а дверь не заперли, и кто-то у нас побывал. — По его властному разбойничьему лицу вдруг скользнула хитренькая улыбочка.
— Что же вы нам не заявили, сэр?
Улыбки сразу как не бывало, офицер снова нахмурился.
— Давно убедился, что это пустая трата времени.
— В подобных делах мы все-таки рассчитываем на помощь населения, — сказал Джонс. — Если нам не сообщают о преступлении, мы мало что можем сделать. У нас ведь тогда связаны руки.
— Пожалуйста, не учите меня, констебль.
Джонс с трудом проглотил унижение. Ему был ненавистен этот тип, этот прирожденный повелитель, который, бесстыже почесывая брюхо и даже не удостоив его взглядом, с такой легкостью поставил его на место. Образцовый англичанин, из тех, под чью дудку пляшут все, кто им подвластен, стоит такому слово сказать — и ты превращаешься в ничто, такой и в мятой пижаме — важный барин, а люди вроде Джонса даже во фраке и белом галстуке ухитряются выглядеть деревенщиной; господа эти источают такое могущество, что, когда они останавливают машину, чтобы справиться о дороге, местные полисмены, хоть и терпеть их не могут, помимо воли вытягиваются и отдают им честь.
— Разрешите узнать, сэр, у вас и еще что-нибудь пропало?
— Кое-какие пустяки у жены.
— Не соблаговолите ли их перечислить, сэр?
— Нет, не соблаговолю. Чего ради вам беспокоиться, раз уж я сам не беспокоюсь.
— Вы мистер Стивенс, не так ли? — спросил Джонс.
— Майор Стивенс. И между прочим, член совета графства, о чем, я полагаю, вам полезно узнать.
— Как нам сообщили, тут появился браконьер, который беззаконно расставляет капканы, и предполагалось, что вы не откажетесь нам помочь.
— Кто же это высказал такое предположение?
— Боюсь, я не вправе вам ответить.
— Не вправе? Так вот: тот, кто это предположил, сильно ошибается.
— С тех пор как вы сюда приехали, сэр, вам не случалось видеть или слышать что-нибудь подозрительное?
— Нет, не случалось. Сделайте милость, констебль, избавьте меня от вашего общества.
— По моим сведениям, браконьерством занимается кто-то, кто живет в одном из фургонов на этом участке.
Майор снова устремил взор в небеса и сильнее нахмурился.
— Это что, допрос?
— Не более как обычное расследование, — ответил Джонс. — Насколько я мог заметить, в других фургонах никто еще не живет.
— Что вы хотите этим сказать?
— Предоставляю вам решить самому, сэр.
— Я вынужден просить вас удалиться, да поскорее.
Чуть поодаль от фургона, рядом с печью для сжигания мусора, стояло мусорное ведро; Джонс еще раньше заметил его и теперь подошел и приподнял крышку. Помимо пустых бутылок и консервных банок здесь было полно перьев.
— Я смотрю, у вас нынче к обеду фазан, сэр, — сказал Джонс.
— Вы нарушаете закон, констебль, — сказал майор.
— Я веду обычное расследование, как того требует мой долг, сэр.
— Но вы находитесь на моем участке, а я просил вас уйти. Я арендую участок в тридцать квадратных ярдов, на котором стоит этот фургон. Если я попросил вас покинуть мой участок, а вы все еще здесь, значит, вы нарушаете закон, который касается в том числе и полицейского.
