— Нет, ты только посмотри… на… этих… пижонов! — прошептал Дин. — О-ох! — Он еле слышно вздохнул. — Подождите, подождите!
Вышли улыбающиеся мексиканские чиновники. Они спросили, не будем ли мы так добры вынуть наш багаж. Возражений не последовало. Мы не могли отвести глаз от противоположной стороны. Нам не терпелось умчаться туда и затеряться на этих таинственных испанских улочках. Это был всего-навсего Нуэво-Ларедо, но нам он представлялся священной Лхасой.
— Старина, эти ребята всю ночь на ногах, — прошептал Дин.
Мы торопливо потопали оформлять бумаги. Нас предупредили, что теперь, после пересечения границы, нельзя пить водопроводную воду. Мексиканцы наспех просмотрели наши пожитки. На чиновников эти люди ничуть не походили. Они были ленивы и заботливы. Дин в изумлении таращил на них глаза. Потом повернулся ко мне:
— Смотри, какие копы в этой стране. Просто не верится! — Он протер глаза. — Нет, это сон.
Наконец настал черед обмена денег. Мы увидели на столе высоченные стопки песо и узнали, что без малого восемь песо составляют американский доллар. Поменяв почти все наши деньги, мы с наслаждением набили карманы свернутыми в трубочку толстыми пачками.
И тогда мы с робостью и трепетом повернулись лицом к Мексике, а десятки этих франтов-мексиканцев все следили за нами в ночи из-под полей скрывающих взгляды шляп. Дальше была музыка и ночные ресторанчики, из дверей которых валил наружу табачный дым.
— Вот это да! — еле слышно прошептал Дин.
— Вот и все! — осклабился мексиканский чиновник. — Все, ребята. Можете ехать. Милости просим в Мехику. Желаю повеселиться. Не зевайте деньги. Не зевайте за рулем. Только вам скажу: я — Ред, все зовут меня Ред. Если что, спросите Реда. Ешьте побольше. Будьте спокойны. Все славненько. В Мехико есть где развлечься.
— Да! — встрепенулся Дин, и мы, ощущая дрожь в ногах, направились на другую сторону улицы — в Мексику. Машину мы оставили на стоянке и все трое в ряд пошли по испанской улочке на свет тусклых бурых фонарей. В ночи сидели на стульях старики, похожие на восточных наркоманов и оракулов. Казалось, никто из них не смотрит в нашу сторону, и все же они не упускали из виду ни одного нашего движения. Мы свернули налево и очутились в прокуренной закусочной, оглашаемой напевами гитар «кампо», которые неслись из американского музыкального автомата тридцатых годов. На табуретах сидели мексиканские таксисты и мексиканские хипстеры в соломенных шляпах, поглощавшие довольно неаппетитное варево из тортильяс, бобов, такос и еще всякой всячины. Мы взяли три бутылки холодного пива — называлось оно «cerveza»[19] и стоило около тридцати мексиканских или десяти американских центов за бутылку. Накупили мы и мексиканских сигарет по шести центов за пачку. Мы никак не могли налюбоваться нашими удивительными мексиканскими деньгами, которые таким чудесным образом умножились, мы вертели их в руках и, поминутно оглядываясь, улыбались всем и каждому. Вся Америка оставалась позади вместе со всем, что мы с Дином успели узнать о жизни — о жизни в дороге. И дорога эта привела нас в конце концов в волшебную страну — страну, колдовская сила которой нам и не снилась.
— Подумать только, ведь эти пижоны не спят всю ночь напролет, — прошептал Дин. — Нет, ты только представь: впереди нас ждет огромный континент, ждут высоченные горы Сьерра-Мадре, которые мы видели только в кино! А джунгли без конца и края! А абсолютно голое плато, ничуть не меньше нашего, которое тянется до самой Гватемалы или еще черт знает докуда! Ух! Что же нам делать? Что же нам делать? Поехали!
Мы вышли и вернулись к машине. Последний взгляд на Америку, оставшуюся за яркими огнями моста через Рио-Гранде, — и мы повернулись к ней спиной и задним бампером автомобиля и умчались прочь.
Спустя мгновение мы уже были в пустыне, и за все пятьдесят миль этой плоской равнины не видели ни машины, ни огонька. Как раз тогда над Мексиканским заливом забрезжил рассвет, и повсюду возникли призрачные очертания напоминающих гигантские кораллы кактусов юкка.
— Что за дикая страна! — вскричал я.
Мы с Дином наконец-то ожили, а ведь еще в Ларедо мы валились с ног от усталости. Стэн, который уже бывал за границей, безмятежно спал на заднем сиденье. Вся Мексика лежала у наших с Дином ног.
— Ну вот, Сал, все теперь позади, начинается новый, неизвестный этап. Все было за эти годы — и радости, и горести… а теперь вдруг это! Так что вполне можно ни о чем больше не задумываться — знай себе гони напропалую, глазей по сторонам, как мы сейчас, и постигай мир. Ведь если уж на то пошло, до нас никто из американцев этого не делал… А они тут побывали, верно? Во времена Мексиканской войны. Мотались по этим местам с пушками.
— По этой дороге, — сказал я ему, — когда-то пролегал маршрут объявленных вне закона американских бандитов, которые уносили ноги за границу и добирались до Монтеррея. Вот попробуй вглядись в эту полутемную пустыню и вообрази себе призрак бывалого головореза, который сбежал из «Гробницы» и теперь одиноко несется верхом, чтобы навсегда кануть в Лету, и тогда ты увидишь…
— Это же мир, — перебил Дин. — Боже мой! — воскликнул он, ударив ладонью по рулю. — Это же целый мир! Мы ведь так и до Южной Америки доберемся, лишь бы дорога не кончилась. Нет, ты только представь! Сукин ты сын! Черт подери!
Мы мчались вперед. Небо светлело с поразительной быстротой, и вскоре мы уже начали различать белый песок пустыни и редкие хижины вдали от дороги. Дин замедлил ход, чтобы как следует их разглядеть.
— Настоящие развалюхи, старина. Такие разве что в Долине Смерти встретишь, да и то вряд ли. Да они же не от мира сего, эти люди.
Первый город, который был обозначен на карте, назывался Сабинас-Идальго. Ах как нам не терпелось туда попасть!
— А дорога-то ничем не отличается от американской, — вскричал Дин, — вот только одно в толк не возьму, смотри: на помильных столбах почему-то отмечаются километры, и показывают они расстояние до Мехико. Выходит, это единственный большой город на всю страну, все дороги к нему ведут.
До столицы оставалось всего семьсот шестьдесят семь миль, однако в километрах получалось больше тысячи.
— Черт возьми! Полный вперед! — орал Дин.
Совершенно обессиленный, я ненадолго закрыл глаза и только слышал, как Дин лупит кулаками по рулю и кричит: «Черт! Вот это да! Ну и страна!» — и еще: «Да!» Мы пересекли пустыню и около семи утра очутились с Сабинас-Идальго. Чтобы разглядеть городок, мы почти совсем сбавили скорость и, разбудив спавшего на заднем сиденье Стэна, принялись таращиться в окно. Главная улица была грязная и вся в выбоинах. По обеим сторонам тянулись замызганные, полуразвалившиеся глинобитные дома. По улице плелись навьюченные поклажей ослики. Из темных провалов дверей за нами наблюдали босоногие женщины. Улица была запружена людьми, которые шли начинать новый день мексиканской провинции. На нас пристально смотрели старики с длинными, подкрученными вверх усами. Появление троих обросших бородами, чумазых молодых американцев вместо привычных элегантных туристов страшно их заинтересовало. Подпрыгивая на ухабах, мы ползли по главной улице со скоростью десять миль в час, стараясь ничего не упустить. Прямо перед нами шли девушки. Когда мы поравнялись, одна из них спросила:
— Эй, куда это вы?
Пораженный, я повернулся к Дину:
— Слыхал, что она сказала?
Дин так обалдел, что даже не остановился. Он только приговаривал, продолжая медленно ехать вперед:
— Да, слыхал. Еще как слыхал, черт меня подери! Подумать только! Прямо не знаю, что и делать, — так меня пьянит и освежает этот утренний мир! Наконец-то мы попали в рай. Ведь нигде больше нет такой прохлады, такого благолепия, нигде больше нет ничего подобного!
— Так давай вернемся за ними! — предложил я.
— Да, — отозвался Дин, продолжая движение вперед со скоростью пять миль в час. Он был совершенно сбит с толку. Ведь здесь ему ни к чему было делать то, что он привык делать в Америке.
— Да таких у нас впереди сколько угодно! — сказал он. И все-таки он развернулся и снова подъехал к девушкам. Они шли в поле работать, они улыбались нам. Дин воззрился на них немигающими глазами.
— Черт возьми, — еле слышно шептал он. — Просто невероятно, до чего хорошо! Девочки, девочки. Особенно сейчас, Сал, когда я дошел до такого состояния, что могу заглядывать в дома, мимо которых мы едем, и смотреть, смотреть… Дверей-то нет — смотри не хочу. А там, внутри, соломенные тюфяки, на них спят смуглые детишки, и кое-кто уже начинает потягиваться, и тогда в опустошенную сном голову возвращаются мысли, там вновь просыпается человек, а матери уже готовят им в чугунках завтрак. А какие у них на окнах ставни! А старики! Старики так невозмутимы, так величественны, их ничем не проймешь. Здешним людям чужда подозрительность, да и откуда ей взяться! Здесь все бесстрастны, все смотрят на тебя честными карими глазами и молчат, просто смотрят, во взгляде этом есть все, что свойственно человеку, — хоть и еле уловимое, глубоко запрятанное, но есть. Только вспомни, какие идиотские рассказы про Мексику нам доводилось читать: сплошные одураченные гринго и прочая дребедень… Какой только чепухи не рассказывают про этих «чумазых»… А на самом-то деле люди здесь честные и добрые, они и мухи не обидят. Это же поразительно!
