Ознакомительная версия.
Вид у родителей был совершенно ошеломленный. Я так и не поняла, верят они в историю Греты или нет. Но, с другой-то стороны, а во что им еще было верить? В то, что умирающий пытался похитить нас с Гретой? Могут ли они в это поверить? Неужели они могут подумать, что Финн связал бы себя с таким сумасшедшим маньяком?
— А где он сейчас? — спросил папа. — Мне кажется, нам стоит поговорить.
Офицер Галлски ответил не сразу. Как будто обдумывал, что сказать.
— Сидит в патрульной машине.
Все посмотрели в сторону окна в гостиной — окна, выходящего на подъездную дорожку у дома. Тоби был там. Совсем рядом.
Папа шагнул к двери, но офицер Галлски протянул руку, не давая ему пройти.
— Не сейчас, мистер Элбас. Мы отвезем его в участок. Сначала мы сами с ним побеседуем, а уж потом, может быть, через день или два…
— Я хочу в туалет, — выпалила я.
— Иди. Только быстро, — сказала мама. — И сразу же возвращайся. Тебя это тоже касается, Джун.
Больше всего мне хотелось броситься во двор, к Тоби. И просить и просить прощения — пока он мне не поверит. Пока не удостоверюсь, что он понял: я действительно безумно сожалею, что все так получилось. Но я не могла выйти к нему, мне надо было держать себя в руках.
На цыпочках я спустилась в подвал. Нашла там большую картонную коробку белого цвета и написала у нее на боку толстым черным маркером: НЕ ГОВОРИТЕ ИМ НИЧЕГО!!!!!!
Окно моей комнаты, как и окно гостиной, выходило прямо на подъездную дорожку. Я поднялась к себе, убрала с подоконника фальшивые свечи и распахнула окно во всю ширь.
Патрульная машина стояла на подъездной дорожке, и на заднем сиденье сидел Тоби. Он был без пальто, в одной футболке, с голыми руками, и даже сверху было видно, что он весь дрожит. Больше всего на свете мне хотелось схватить в коридоре папино пальто и отнести его Тоби. Собрать все свои теплые пледы и укутать в них Тоби, чтобы он сразу согрелся. Но я не могла этого сделать. Не могла защитить его и согреть. Он был здесь, совсем рядом, а я не могла о нем позаботиться. Я несколько раз включила и выключила свет, чтобы привлечь внимание Тоби, и выставила коробку в окно, держа ее перед собой, надписью наружу. Подержала ее секунд пять, пряча за ней лицо. Потом опустила коробку.
Тоби смотрел на меня из окна полицейской машины. Он легонько постучал пальцем себе по виску, а потом отвернулся. То ли смутившись, то ли злясь на меня за то, что я втравила его в эту историю.
Тоби не предъявят никаких обвинений. После того что Грета сейчас рассказала, у полиции не будет к нему никаких претензий. Так сказал нам офицер Геллски. Но прибавил, что им придется передать сведения о Тоби в иммиграционную службу. Его виза давно просрочена, и он пребывает в стране незаконно.
Родители поблагодарили полицейских за то, что те доставили Грету домой в целости и сохранности, и проводили их до двери.
— Мне его почти жалко, — сказал папа, глядя в открытую дверь на полицейскую машину.
— Не надо его жалеть, — резко проговорила мама. — Это не человек, а ходячая беда. Посмотри, что он сделал с Финном… — Ее голос дрогнул, и она замолчала.
— Все будет хорошо. — Папа запер входную дверь, обнял маму за плечи, и они вместе поднялись наверх, к себе в спальню. У обоих был такой вид, словно они сражались в великой битве, и бой только что завершился.
Грета тоже ушла к себе, и я осталась внизу одна.
Я ходила из комнаты в комнату и гасила свет.
В гостиной я встала перед портретом. Вот они, мы. Все те же девочки, две сестры. Раскрашенные, позолоченные. Я подумала, что это не так уж и плохо. То, что мы сделали с картиной. В этом была даже некая красота. Пусть и крошечная, но была.
Я щелкнула выключателем, и мы исчезли.
Поднявшись наверх, я почистила зубы и присела на краешек ванны, глядя на пальто. Вот он, мой мертвый волк. Все прекрасные запахи Финна смыты дождем. Я прикоснулась к нему, поначалу — легонько, а потом принялась гладить его рукой.
— Мне так жаль, — все повторяла я шепотом, ласково поглаживая пальто.
Хотя было уже очень поздно, далеко за полночь, эта суббота никак не желала заканчиваться. Она не давала мне спать, она тащила меня в воскресенье, но сама никак не уходила. Я лежала в кровати и размышляла о том, что Грета сделала для меня. Для меня и для Тоби. Мои мысли опять и опять возвращались к Тоби, и я ненавидела себя за то, что втянула его в неприятности. Где он сейчас? Весь промокший, замерзший… возможно, его посадили в ту тесную камеру в полицейском участке, куда мы однажды набились всем классом, когда нас водили туда на экскурсию в четвертом классе. «Вот здесь никому не захочется оказаться, да, дети?» — спросил тогда кто-то из полицейских. И все закивали. Все, кроме Эвана Харди. Эван упер руки в бока и проговорил звонким, совсем еще детским голосом: «А мне вот захочется». Помню, как я за него испугалась. Потому что подумала: если он будет так говорить, то его там оставят. А сейчас я боялась за Тоби. Больше всего мне хотелось побежать к нему через весь город. Принести сухую одежду. И сказать, как мне жаль, что все так вышло.
Я пыталась об этом не думать. Пыталась заснуть. Считала в обратном порядке от тысячи. Прислушивалась к ритмичному папиному храпу, стараясь дышать с ним в такт. Я раздвинула шторы и лежала, глядя в окно. Гроза закончилась, но по небу неслись черные тучи, то закрывая луну, то вновь открывая. Я лежала так долго-долго, а потом вдруг услышала плач за стеной.
Я прижалась ухом к стене рядом с подушкой. Плач на какое-то время умолк, а затем возобновился. Грета тоже не спала.
Света у нее в комнате не было, горела только синяя лампа-ночник в форме сердца, стоявшая на полу под столом. Когда я приоткрыла дверь, Грета поплотнее закуталась в одеяло и отвернулась к стене.
— Можно войти?
Грета пожала плечами, и я забралась к ней в постель, прижавшись спиной к ее спине. Мы лежали так долго-долго. Не говоря ни слова. Застывшие и напряженные.
— Спасибо, что ты им все это наговорила, — прошептала я.
И почувствовала, как Грета вытирает глаза краешком одеяла.
— Зря я ему позвонила… Не надо было звонить… Я же знаю, что ты его ненавидишь… — Голос у меня дрогнул.
Грета вдруг рассмеялась. Но рассмеялась невесело. Это был горький, печальный смех.
— Ничего ты не понимаешь. — Я почувствовала, как она качает головой. Когда я обернулась, Грета уже сидела на кровати, запустив руку под матрас. И вдруг достала бутылку с каким-то алкоголем. — Слушай, а притащи из холодильника газировки.
— Какой?
— Да любой. Только тихо.
Я сходила на кухню и принесла полупустую бутылку крем-соды и стакан. Грета плеснула в него из бутылки и долила доверху газировкой.
— На, — сказала она, протянув мне стакан. Я отпила глоточек. Сначала было приторно-сладко, а потом алкоголь обжег горло. Я отдала Грете стакан, и она осушила его одним глотком. Потом мы снова забрались под одеяло.
— Чего я не понимаю? — спросила я, глядя в сторону. Надеясь, что Грета ответит, если я не буду на нее смотреть.
— Как тебе повезло, — прошептала она и тоже отвернулась.
— А, да. Наверное.
— Знаешь, что это такое, когда ты желаешь кому-то смерти? Когда ты хочешь, чтобы он умер?
— Я…
— Ты никогда не задумывалась, как получилось, что я узнала о том, что Финн болен, гораздо раньше тебя? Хотя он был твоим крестным?
Я на секунду задумалась.
— Нет… В смысле, ты всегда узнаешь обо всем раньше меня.
Грета придвинулась ко мне ближе.
— Помнишь тот день, когда Финн водил нас в кафе-мороженое? Мы тогда взяли холодный «горячий шоколад»?
Я кивнула. Я хорошо помнила то кафе в Верхнем Ист-Сайде. Обстановка под старину, много дерева, полумрак и огромная порция холодного «горячего шоколада» под шапкой из взбитых сливок. Мы с Гретой взяли один шоколад на двоих и пили его через соломинки.
— Это было еще до того, как он начал писать портрет. Мне тогда было столько же, сколько тебе сейчас. А может, и меньше. Может, мне было тринадцать, я точно не помню. После кафе мы все зашли в гости к Финну — ты, я и мама. Я зашла в ванную, а дверь оставила приоткрытой, ко мне вошла мама и увидела, как я мажу губы гигиенической помадой Финна. До сих пор помню, какое у нее стало лицо. И этот ужас у нее в глазах. Я прямо испугалась. Замерла с помадой в руке и не знала, куда деться от стыда. А мама шагнула ко мне и выбила у меня тюбик с помадой. Сильно ударила, больно. Потом захлопнула дверь. Мы с ней были вдвоем — в тесной ванной. Я не могла понять, в чем дело. Я знала, конечно, что нельзя без спроса брать вещи Финна, но мне всегда так нравилась эта помада с запахом кокоса и ананаса. Помнишь? Она так вкусно пахла.
Конечно, я помнила эту помаду и этот запах.
Грета свернулась калачиком, так что ее позвонки вонзились мне в спину.
Ознакомительная версия.
