…Лисичка Ли. Моя рыжая девочка. Как глупо ты меня выгораживаешь… Подожди, скоро все это кончится… Вот, мы уже подъезжаем. Все, вокзал. Автобус остановился.
Никто не станет искать меня в плацкартном вагоне поезда «Москва—Одесса», ведь правда?…
— …Сотрудники уголовного розыска прилагают все усилия для поимки…
Милосердные в масках ходят между рядами. Перекрикивая радио, они голосят:
— Автобус Милосердия прибыл на Курский вокзал! Всех, кто может идти самостоятельно, мы просим покинуть салон автобуса. Тем, кто плохо себя чувствует и не может ходить, будет оказана дополнительная медицинская помощь. Для тяжелых больных предусмотрен дневной стационар.
Опухшие вонючие пассажиры продирают глаза, лениво и неуклюже поднимаются со своих мест.
— …фото Андрея Калужского и его данные распространены по всем милицейским постам; в аэропортах и на центральных вокзалах ведется усиленное наблюдение…
Я тоже встаю и медленно иду по проходу вслед за горбатым вонючим зомби.
Через окно водителя я вижу машину милиции с включенной мигалкой. Рядом с машиной стоит «командир» — тот, вчерашний ублюдок — и еще целая стая ментов.
«Фото Андрея Калужского распространены по всем милицейским постам». Он узнает меня. Черт, он, конечно, меня сразу узнает. Он ведь видел меня здесь вчера. Он меня точно запомнил. Мне просто не пройти незамеченным!..
Остаться здесь. Мне нужно остаться здесь.
— …Уже сегодня сотрудники уголовного розыска надеются…
— Вы можете ходить самостоятельно! — орет мне прямо в ухо человек в медицинской маске. — Просьба покинуть салон автобуса!
— …И только что мы получили дополнительные сведения по делу об убийстве…
— Я не могу, — слабо шепчу я в ответ. — Медицинская помощь… Мне нужна медицинская помощь…
Мне нужно остаться здесь. Во что бы то ни стало — здесь. Я отдам им все деньги. Им же тоже нужны деньги, этим милосердным ребятам? Я отдам им всю свою пачку. Эй, пачка баксов за дневной стационар в автобусе для вонючих бомжей — кому?
— Мне нужен стационар! Я заплачу вам деньги!
— Деньги? — морщится парень в маске, оглядывая мои вонючие тряпки. — Какие еще деньги? Давай, давай, выходи из автобуса! — он легонько подталкивает меня в спину.
Изловчившись, я падаю прямо в проход и принимаюсь тихонько стонать.
— Вам плохо? — пугается парень.
— Сердце, — сиплю я с пола. — Или что-то с давлением… У меня проблемы с давлением.
Я закатываю глаза. Я часто дышу.
Я останусь здесь, я не выйду.
— Опирайтесь на меня, — говорит парень в маске. — Вот так, вот так, всего несколько шагов. Медсестра у нас в кабине водителя… Сейчас я вам помогу, вам измерят давление… Сейчас, потерпите… Ну вот, садитесь, закатайте рукав…
Мне измеряют давление — и, о чудо, оно правда высокое.
Через водительское окно я любуюсь на голодную стаю ментов. Они меня не получат.
Медсестра в маске и парень в маске шушукаются.
— Гипертонический криз, — еле слышно шепчет ему медсестра. — Мы не можем его так отпустить…
— …Тем временем жена покойного Александра Старковская, к которой по наследству переходит компания «Стар-нефть», похоже, унаследует — цитирую — «лишь долги и проблемы»…
— Укол в вену, — шепчет медсестра милосердия, — мочегонное и дневной стационар. Это обязательно…
Он выходит на улицу. Она закатывает мне рукав, смазывает руку ледяной проспиртованной ваткой и вводит иглу. Я смотрю, как убывает прозрачная жидкость в шприце. Все-таки я везучий. Никогда в жизни я не страдал высоким давлением — и нате, пожалуйста, гипертонический криз!
— «…Мой муж уходил от налогов, — открыто заявила Старковская прессе. — За несколько дней до смерти он перевел все активы „Стар-нефти“ на счета подставных фирм, и я не собираюсь отвечать за преступные проделки человека, с которым я, кстати, давно уже не живу…»
Подставных фирм… Подставных фирм… У меня гипертонический криз, у меня кружится голова и темнеет в глазах, я сейчас потеряю сознание… Подставных фирм… Я трясу головой, я щиплю себя за щеки и уши, я хочу вырваться из этого мутного морока, мне нужно прийти в себя, мне необходимо прийти в себя — потому что я почти отыскал недостающий кусочек пазла…
Я смотрю, как убывает прозрачная жидкость в шприце…
— …эти фирмы формально принадлежат Елизавете Лесницкой. «С юридической точки зрения все законно, — заявил адвокат Елизаветы Лесницкой Геннадий Буркало. — Моя клиентка несомненно является владелицей вышеперечисленных фирм. Фирмы были организованы на законных основаниях, и деньги, перечисленные на счета этих фирм со счетов „Стар-нефти“, вне зависимости от того, с какой целью они были перечислены господином Старковским, теперь принадлежат…»
— Сто миллионов долларов, — говорит медсестра громко и выдергивает иглу из моей вены.
Меня тошнит. Мне трудно дышать. Здесь такая вонь, такая адская вонь, что можно подохнуть.
Медицинская маска искажает ее голос, но я его все равно узнаю.
Она снимает с головы капюшон, и рыжие волосы красиво разливаются по ее плечам.
— Ты думал, мне нужна твоя говенная карточка? Сто миллионов! Теперь они все мои.
Меня тошнит. В ушах пульсирует кровь.
Рука плохо слушается меня, и все же я нащупываю в кармане холодную рукоять.
— Он не заряжен, — ласково шепчет Лисичка.
— Я скажу им, что это ты…
— Ты не скажешь, — Лисичка наклоняется к моему уху; от нее пахнет духами и абрикосовой жвачкой. — Никогда ничего не скажешь…
— Что ты вколола? — бешено кричу я. — Что ты вколола мне в вену?
Кроме нас, в автобусе никого нет. Милосердные в масках уводят бомжей под руки по направлению к вокзалу.
— Что! Ты! Вколола! — ору я, и один из них оборачивается на мой крик, оставляет бомжа и быстро бежит к автобусу.
— Все в порядке, — говорит милосердному в маске Лисичка Ли. — Не волнуйся, у нас все в полном порядке.
Он смотрит на меня.
Меня тошнит. Я сползаю на пол.
— Она мне что-то вколола… — шепчу я. — Помогите мне…
Кричать я уже не могу.
— Не быойтесь, это не быольно, — говорит он и стягивает свою маску.
Это «свой человек». Тот, вчерашний.
— Милосердие, — говорит он с улыбкой. — Мы просто творим милосердие.
К нам подходит еще один в маске. Кивает на меня:
— Что случилось?
— Гипертонический криз, — отвечает Лисичка. — Мы сделали укол.
Я хочу крикнуть: «Нет!» — но язык не подчиняется мне. Я хочу крикнуть: «Скорую!» — но вместо этого только чмокаю и мычу.
Я лежу на полу автобуса.
Я, кажется, умираю.
— Укол не помог, — говорит Лисичка Ли грустно.
— Вызвать «Скорую»? — предлагает ей парень в маске.
— Бесполезно. Он уже умирает.
— Что ж, отмучился, — говорит парень в маске. — Велико милосердие Божие. Блаженны нищие!.. — он сочно шмыгает носом и крестится.
Меня поднимают с пола и усаживают на водительское сиденье.
Холодно. Просто ужас как холодно.
Я жду милосердия. Оно скоро придет.
Вячеслав Курицын
Золото и героин
Ленинградский проспект
Она шла босиком по Ленинградскому проспекту. В дождевых лужах болтались редкие фонари и луна. Она прыгала из лужи в лужу, радуясь теплым брызгам. Одну красную туфельку она несла с собой за ремешок. Другую потеряла, переходя проспект в районе гостиницы «Советская».
Его мысли были в золоте, как грудь героя — в крестах. Земфира пела про речные вокзалы. Трасса была пуста. Гостиница «Советская» недавно переменила пол: стала отелем Sovetskiy. Проститутки подорожали вдвое. Он резко затормозил, увидев под колесами котенка, вышел из машины. Это был не котенок. Он поднял за ремешок красную туфельку. Туфелька лежала прямо напротив входа в цыганский театр «Ромэн».
Он забрал красную туфельку в машину. Зачем-то. «Вместо девушки». Часы показывали 02.55.
Он опять задумался о поставках якутского золота на смоленские ювелирные фабрики. По проспекту была разбросана дешевая бижутерия коммерческих палаток, изредка проплывали жирные жемчужины иномарок.
На углу со Степана Супруна маячили девушки подешевле и поплоше. Про Супруна старожили говорили, что он был летчиком-испытателем. Район насквозь был небесным. Через проспект, на Ходынском поле, разбился Чкалов. Сам проспект вел в Шереметьево.
«Сумасшедшая», — подумал он почти у метро «Аэропорт», увидав, как она прыгает на одной ноге по тротуару. Словно играя в классики. Он заметил красную туфельку в ее руке.
Она долго смотрела, как слева открывается дверь голубого лимузина. Медленно, как во сне, так медленно, что она отвлеклась, вспомнила перекошенное лицо подруги, золотой зуб в кольце фиолетовой помады. Костлявые пальцы, трясущие пучком зеленых купюр, которые она сегодня пыталась у подруги украсть. Ей показалось, что ей подали вертолет. Она решила, что нужно лететь снимать с кремлевского шпиля рубиновую звезду, она наклонилась к дверце. Из глубины салона улыбался человек, протягивая ей ее туфельку.
