Но затем передо мной возник Маркхэм В. Рейнольдс, и пузырь моей самоуверенности лопнул. Маркхэм ослепителен. Честно, Софи, я таких еще не встречала. Печник и тот рядом не стоял. Маркхэм — загорелый красавец с яркими голубыми глазами. Потрясающие кожаные туфли. элегантный шерстяной костюм, ослепительно белый носовой платок в нагрудном кармане. Высокий — американец как-никак. С немного пугающей американской улыбкой в миллион зубов. Весь радушие и благорасположение, но отнюдь не добряк. Полон значительности и явно привык распоряжаться людьми — хотя проделывает это столь естественно, что никто ничего не замечает. Чтобы кто-то ему отказал? Нонсенс!
Мы сели за стол — в отсеке за бархатной занавеской, — и, когда официанты, стюарды и метрдотели закончили вокруг нас суетиться, я в лоб спросила, почему он присылал горы цветом не вложил ни единой записки.
Маркхэм рассмеялся:
— Чтобы заинтриговать. Если бы я прямо попросил о встрече, что бы вы ответили?
Я признала, что отказалась бы. Он приподнял бровь домиком. Его ли вина, что меня так легко обвести вокруг пальца?
Я была невероятно оскорблена собственной предсказуемостью, но он лишь опять надо мной посмеялся и завел разговор о войне, викторианской литературе — он знает, что я писала про Энн Бронте, — Нью-Йорке, карточках… Не успела я опомниться, как уже, очарованная до предела, купалась в лучах его внимания.
Помнишь, мы в Лидсе гадали, почему Маркхэм В. Рейнольдс-младший хранит инкогнито? Должна нас разочаровать: мы во всем не правы. Он не женат. И точно не застенчив. У него нет шрама через всё лицо, из-за которого он избегал бы показываться при свете дня. На оборотня тоже не похож (во всяком случае, на костяшках пальцев шерсти нет). И он не беглый нацист (был бы акцент).
С другой стороны, может, он все-таки оборотень. Легко представляю, как Маркхэм гонится по болоту за невинной жертвой и не задумываясь её сжирает. Надо будет внимательно понаблюдать за ним в следующее полнолуние. Он пригласил меня завтра на танцы — пожалуй, есть смысл надеть что-нибудь с высоким воротником. Ой, это же от вампиров! Перепутала.
По-моему, я слегка напилась.
С любовью, Джулиет
Леди Бэлла Тонтон — Амелии
12 февраля 1946 года
Дорогая миссис Моджери!
Передо мной лежит письмо от Джулиет Эштон, и я потрясена его содержанием. Правильно ли я поняла, что Вам нужна ее рекомендация? Что ж, извольте! Не скажу ничего дурного о характере Джулиет — лишь о ее здравом смысле. Таковой у неё полностью отсутствует.
Как известно, на войне как на войне, с кем только не столкнёшься. Меня судьба свела с мы тушили зажигалки в самом начале блицкрига. Дежурили ночами на лондонских крышах и, если падала бомба, бежали к ней с ручной помпой и ведрами песка и тщательно гасили все искорки. Меня поставили в пару с Джулиет. Мы не болтали попусту, в отличие от других, менее добросовестных дежурных. Я старалась проявлять постоянную, неусыпную бдительность. Но тем не менее успела узнать многие подробности ее довоенной жизни.
Ее отец был в Саффолке уважаемым фермером. А мать, полагаю, типичной фермерской женой, которая доила коров, ощипывала кур — и держала книжный магазин в Берри-Сент-Эдмундс. Когда Джулиет было двенадцать, ее родители погибли в автомобильной аварии. Сиротку отправили в Сентджонсвуд, к двоюродному деду, известному классицисту. Она мешала его занятиям и существованию в целом тем, что сбегала от него — дважды.
Отчаявшись, он отослал Джулиет в элитарный пансион. Она закончила школу, отказалась от высшего образования, уехала в Лондон и поселилась на съемной квартирке с подругой Софи Старк. Днем Джулиет работала в книжном магазине, а по ночам писала книгу об одной из несчастных девиц Бронте — забыла, какой именно. Насколько помню, книгу опубликовало издательство брата Софи, «Стивенс и Старк». Очевидно, что своим появлением книга обязана странной форме внебиологического непотизма.
Так или иначе, Джулиет начала строчить для газет и журналов. Легкий, фривольный взгляд на вещи обеспечил ей признание среди не самой интеллектуальной части наших сограждан — им, как Вы знаете, несть числа. Остатки наследства Джулиет потратила на приобретшие квартиры в Челси, районе, испокон веку служившем приютом художникам, натурщицам, вольнодумцам, социалистам и прочим безответственным натурам, к каким принадлежит и Джулиет, — что особенно наглядно проявилось при тушении зажигалок. Приведу пример.
Я, Джулиет и еще несколько человек дежурили на крыше Иннер-Темпл «Судебных иннов» [9]. Позволю себе напомнить, что для дежурного быстрота реакции и трезвость мышления — императив. Требовалось подмечать все вокруг. Решительно все.
Майской ночью 1941 года на крышу библиотеки Иннер-Темпл упала фугасная бомба, довольно далеко от поста Джулиет. Однако та все равно просилась спасать книжки — словно могла в одиночку потушить пожар! Разумеется, это не привело ни к чему хорошему, кроме дополнительных неприятностей, поскольку пожарным пришлось тратить часть драгоценного времени на спасение самой Джулиет.
Она получила незначительные ожоги, но сгорело около пятидесяти тысяч книг. Джулиет исключили из дежурных — и правильно. Позднее мне стало известно, что она предложила свои услуги бригаде помощников пожарных — тех, кто по утрам после бомбежки приходят на пожарище, разливают спасателям чай и оказывают им моральную поддержку. Также они помогают выжившим искать родственников, обеспечивают временным жильем, одеждой, едой, деньгами. Слава богу, это оказалось Джулиет по плечу: чашкам и ложкам трудно навредить.
Теперь ночами она могла заниматься чем угодно и, очевидно, с головой ушла в журналистские почеркушки, поскольку «Спектейтор» нанял ее вести еженедельную колонку о положении нации в военное время, что она проделывала под именем Иззи Бикерштафф.
Я прочла всего одну статью и отказалась от подписки. Джулиет позволила себе высмеивать безупречный вкус нашей любимой (пусть и покойной) королевы Виктории. Вы, несомненно, знаете мемориал, который наша монархиня возвела в память об обожаемом супруге принце Альберте. Это жемчужина Кенсингтон-Гарденз — памятник не только дорогому усопшему, но и идеальному чувству стиля королевы. Однако Джулиет осмелилась аплодировать министерству продовольствия за приказ обсадить мемориал зеленым горошком — по ее мнению, видите ли, лучшего пугала, чем принц Альберт, не сыщешь во всей Англии.
Дурновкусие, нелепые суждения, неверно расставленные приоритеты и сомнительное чувство юмора. Однако в одном хорошем качестве Джулиет не откажешь: она честна. Если она обещала не порочить доброе имя вашего литературного клуба, значит, не опорочит. Больше мне нечего сказать.
Искренне Ваша Бэлла Тонтон
Его преподобие Саймон Симплесс — Амелии
13 февраля 1946 года
Дорогая миссис Моджери!
Заявляю ответственно: Джулиет доверять можно. Ее родители были моими добрыми друзьями и прихожанами церкви Св. Хильды. В ночь, когда родилась Джулиет, я находился у них дома. Она росла упрямым, но прелестным, деликатным, веселым репейком — необычайно честным с самых юных лет.
Приведу один пример. Джулиет было десять. Она дошла до четвертой строфы гимна «Следит он за каждою птахой», внезапно захлопнула молитвенник и наотрез отказалась продолжать пение. А дирижеру хора заявила, что эти стихи бросают тень на личность Господа. Он (дирижер, не Господь) растерялся и привел Джулиет ко мне, дабы я ее вразумил.
Я преуспел мало. Джулиет сказала:
— Что за название: «Следит Он за каждою птахой»? Что оно означает? Что Бог занимается орнитологией, когда так нужен людям?
Мне нечего было возразить — и как это я сам не подумал? С того дня хор не исполняет упомянутый гимн.
Джулиет потеряла родителей в двенадцатилетнем возрасте, и ее отправили в Лондон к двоюродному деду доктору Родерику Эштону, человеку не то чтобы недоброму, но настолько погруженному в греко-римские штудии, что они не оставляли ему времени на девочку. Кроме того, у доктора Эштона начисто отсутствовало воображение, а обстоятельство это для воспитателя фатальное.
Джулиет дважды от него убегала. В первый раз добралась лишь до вокзала Кингс-кросс, полиция поймала ее там с упакованным рюкзаком и отцовской удочкой, она ждала поезд на Берри-Сент-Эдмундс. Девочку вернули к доктору Эштону, но она снова бежала. На сей раз доктор позвонил мне и попросил помощи в розысках.
Я знал, куда идти — на бывшую ферму ее родителей. Бедняжка, насквозь мокрая, сидела на пеньке против входа, не замечая дождя, и смотрела на свой (уже проданный) дом. Я отправил телеграмму в Лондон и на следующий день повез туда Джулиет. В приход планировал возвратиться сразу, обратным поездом, но, увидев, что бессердечный дед прислал за Джулиет кухарку, поехал с ними. Ворвался к ученому мужу в кабинет и имел с ним серьезную беседу. Он согласился, что Джулиет лучше отослать в пансион. Средств, оставленных ее родителями, на это хватало с лихвой.
