Фрукт не обманул — на третьем от перекрёстка с улицей Жуковского фонарном столбе Полуживец нашёл то, что искал: «Самозабвение для тела и души. Ваш каприз исполнит Сара Ха», — гласил небольшой кремовый листок с бахромой лепестков внизу. Иван оторвал один — телефонный номер. Он долго не решался позвонить, волновался и, только добравшись до дома, опрокинув рюмку водки и закусив сайрой из жестянки (жил одиноко: родители несколько лет назад разбились в Иркутском аэропорту, долговременные связи с женщинами не складывались, вместо души родной — шиншилла, вольно шныряющая по квартире), отважился и взял в руки болталку. Чтобы попасть по адресу, предупредил сидевший в Кате тип, последние четыре цифры следовало набирать в обратном порядке. Полуживец исполнил твёрдым пальцем всё как надо.
— Вас слушают, — отозвался на гудки спокойный мужской голос.
— Я… ну, по поводу самозабвения, — чуть сбившись, сказал Иван — он почему-то рассчитывал, что говорить придётся с женщиной.
— Ваш звонок важен для нас. — Голос был ровным, без признаков одушевлённости. — Мы вам перезвоним.
И всё — отбой.
Однако же действительно через минуту с небольшим перезвонили. Номер на экране не определился. Голос снова был мужской, но на этот раз играл живыми нотками:
— Вы нам только что звонили. Будьте любезны, уточните ваши пожелания.
— Всадник… — Полуживец не знал, как точно выразить пожелания, поэтому отделался домашней заготовкой: — Хочу попробовать себя в седле. Что может предложить ваша конюшня?
В ответ болталка поинтересовалась: кто рекомендовал ему сюда обратиться. Иван сказал.
— Ждите, — распорядился голос. — Вам перезвонят.
На этот раз Полуживец прождал минут пять. Номер вновь не определился, но голос теперь был женский. Ему велели приехать к двум часам на «Спортивную», не на машине, на метро, и пообещали в два вновь позвонить. Времени было в обрез — на часах половина второго, а жил Иван в Казачьем переулке, — так что пришлось поторопиться.
Ровно в два раздался звонок, и голос, снова мужской, отправил Полуживца к Князь-Влади-мирскому собору. Когда Иван подошёл к ограде храма, болталка вновь ожила, и лоцман-женщина повела его к пустой скамье, вернее — к урне возле скамьи, где Полуживец обнаружил пакет, в котором лежал аппарат “Nokia” модели десятилетней давности. Свою болталку ему велено было оставить (возврат гарантировался) неподалёку, в соседнем доме, на площадке парадной (разумеется, проходной), так что все дальнейшие инструкции Иван получал уже по тяжёлому монохромному мастодонту, которому давно полагалось место в музее допотопной техники.
Его ещё долго таскали за ухо по городу (была даже примерочная кабинка в одном из закоулков «Галереи» на Лиговке, где его обследовали из-за шторки бдительные руки с детекторной рамкой), пока голос не привёл наконец Полуживца на Крестовский, в Приморский парк, к чёртову колесу. Там его встретил худощавый высокий мужчина лет пятидесяти с небритым (белёсая щетина) подвижным лицом, и они вдвоём сели в кабинку.
— Александр Куприянович, — протянул для рукопожатия ладонь мужчина. — Переговоры будете вести со мной.
Иван тоже представился — рука у Александра Куприяновича оказалась теплой и крепкой.
— Насколько вы знакомы с родом нашей деятельности?
— Поверхностно, — признался Полуживец. — Но хочу познакомиться ближе… Многое, так сказать, хотелось бы попробовать и испытать. — И добавил со вздохом: — Хотя и ограничен в средствах.
Прямота и простота его слов произвели на собеседника приятное как будто впечатление. По крайней мере, так показалось Ивану по небритому лицу переговорщика, на котором произошли определённые сокращения и перемещения подкожных мышц, суммой движений дававшие повод Полуживцу подумать так, как он подумал.
— У нас, мил человек, строгие правила, — предупредил Александр Куприянович. — От клиента мы требуем высшей меры ответственности. В противном случае последствия могут быть необратимыми.
— Об этом мне уже известно.
Переговорщик усмехнулся:
— Не думаю. Однако — давайте к делу.
Одного оборота чёртова колеса хватило им на то, чтобы прийти к предварительному соглашению. Оказалось, что на данный момент новому клиенту («клиенту первой степени доверия», как выразился Александр Куприянович) может быть оказана услуга по временному внедрению его сознания в тело другого здорового человека без гендерных ограничений, а также внедрению в тело домашнего питомца (млекопитающего), пребывающего в безукоризненной физической форме. Объект переселения личности клиент должен обеспечить сам («переплёт из кожи заказчика» — вспомнилась Ивану шутка покойного отца — мастера книжной реставрации) на условиях, как уже упоминалось, полного доверия и душевного согласия. Разумеется, это касалось только человеческого перевоплощения, поскольку услуга подразумевает обоюдный обмен. В случае с домашним питомцем согласие не требовалось, но тут тело клиента с вселившейся в него скотинкой погружалось в обязательный принудительный сон на то время, пока не настанет момент возвращения к status quo. Питомец же с «всадником» внутри живёт своей жизнью — обоняет, видит, скачет, метит кусты. «Всадник» под слово чести обязуется не разглашать сведений о «конюшне» и её персонале, но имеет право рекомендовать нового кандидата на приключение, если готов за него поручиться. Прейскурант удручал — и если в случае обмена телами с человеком ещё была возможность разделить траты с партнёром, то с домашнего питомца взятки гладки. И всё-таки Полуживец вписался. Ударили по рукам.
— А что вы предлагаете клиентам следующих степеней доверия? — Иван дал понять, что смотрит в будущее с оптимизмом.
— То же плюс кое-что ещё. — Тон Александра Куприяновича был таков, что не допускал проникновения в подробности. — Но обычно хватает перечисленного.
— Дает ли фирма какие-то гарантии?
— Отвечаем репутацией. А она у нас, мил человек, безукоризненна — спросите тех, кто вёл с нами дела. Однако если вас пугают риски… — На лице Александра Куприяновича произошло движение, свидетельствующее о том, что в любой миг разговор может быть закончен.
— Нет, что вы, — поспешил Полуживец заверить, — совершенно не пугают.
Хотя внутри, в глубоких недрах живота, под ложечкой, пугали. Так пугали, что даже издавали едва слышные писки. Кого он мог спросить?
— Есть ещё вопросы? — подвёл черту переговорщик.
У Ивана вопрос был:
— Скажите, кто такая Сара Ха?
В индийских преданиях есть рассказы о махасиддхах — великих совершенных, которых наперечёт было восемьдесят четыре. Их равно почитают святыми чудотворцами как в индуистской традиции, так и в тантрическом буддизме. Говоря попросту, не слишком заглубляясь, это были своего рода индийские киники или юродивые Христа ради, намеренно эпатировавшие вызывающим складом самой своей жизни разом и монастырские нравы, и мирское благочестие. Плевав на кастовую мораль и ритуальную чистоту, они якшались с шудрами, ели мясо, пьянствовали, пользовались услугами проституток, однако при этом владели открытыми для них, опасными, но действенными практиками, благодаря которым достигали не только желанного освобождения сознания, но и преображения земного тела в божественное, способное уйти в Ясный Свет. Словом, пребывая в океане сансары, они вместе с тем принадлежали нирване. В числе махасиддх был и Сараха — метатель стрел, — владевший тайной достижения бессмертия. Вот, собственно, и всё.
— Словом, это, мил человек, мой оперативный псевдоним. Хотя, конечно, озорство. Так ответил на вопрос Полуживца переговорщик Александр Куприянович. После чего сообщил, где Иван может забрать свою болталку, простился и исчез за кустами сирени, понемногу уже начинавшими жухнуть, что не удивительно — не за горами был сентябрь.
“Nokia” осталась у Ивана. Через два дня, во вторник вечером, ему вместе с напарником (его ещё надо было обрести) предстояло пройти медицинское обследование. Сроки назначили твёрдо. Полуживец не мог дождаться. Если не обнаружат противопоказаний, то уже в пятницу он станет «всадником»! Он испытает это! Он войдёт в чужое тело, как рука в перчатку, как бес в свинью, и — тьфу-тьфу, не сглазить бы — наступит время скачек, время сказочного испытания!.. Что будет дальше, Полуживец не представлял, но охватившему его нетерпеливому возбуждению не было до этого дела — оно лихорадило и жгло его изнутри всё нестерпимее, словно гимназиста, перед которым впервые желанная девица предстала голой, и он, дрожа, знает, что не отступит, но вместе с тем что ждёт впереди — ему до ужаса неведомо. Нет, не предстала даже — довольно одного предвкушения, когда встреча всего лишь обещана… Ожидание порой упоительнее самого события, поскольку зачастую событие, чтобы не перегорели предохранители человеческого чувствилища, покрывает спасительный туман, как белый дым покрывает огонь, пожирающий сырой (зелёный) хворост. И как это неведомое, пугая, манит! Кто чувств таких не испытал, тот не жил. Ивана охватывали ликование и ужас, трепет и восторг. Перед полнотой и яркостью этих переживаний бледнели любые описания.
