— Не знаю. Надо будет у него спросить. А вот то, что он доброжелателен к людям, — знаю.
Он шел, наклонив голову, чтобы снег не залетал в лицо, и взгляд его упал на красивые кожаные ботинки Кэтрин.
— Вот хорошо, что вы надели теплые ботинки, Кэтрин, — сказал он. — Девушка в легких туфельках, наверное, промочила бы ноги, не успев даже улицу перейти. Как вы считаете?
— Должно быть. Почему вы об этом спросили?
— Просто так.
— Вам не хочется говорить о Фоли?
— Нет, почему же.
— Тогда расскажите мне, о чем вы с ним так долго беседовали?
— Не думаю, что это расположит вас к нему. — Макэлпина сердило, что Кэтрин не одобряет его дружбу с Фоли.
— Я вам еще раз повторяю, Джим, не тратьте попусту время на этого человека. В нашем городе дружба с Фоли не принесет вам пользы.
— В самом деле?
Его сдержанный, суховатый тон напугал и обескуражил Кэтрин. «Что я на него так напустилась? — упрекнула она себя. — У меня и в мыслях не было им командовать». Они шли по снегу рядом, взявшись под руки, но между ними был полный разлад. Оба понимали, что наступил момент, когда уже нельзя оставаться просто добрыми друзьями. Им придется узнать друг друга с новой стороны, каждый должен будет выяснить, чего можно ждать от другого. «Она, пожалуй, мне и вовсе запретит встречаться с Фоли, — думал он. — Разве я не имею права дружить с кем мне угодно? Я как знал, что ей нельзя рассказать о той девушке».
А Кэтрин, спрятав в поднятый воротник шубки лицо, с болью чувствовала, как возвращается унизительное прошлое. Что с ней будет, если, заглянув в лицо Джиму, она наткнется на отпор, прочтет в его глазах то выражение, которое встречала в глазах мужа?
— Стоит ли портить себе настроение из-за Фоли, когда вокруг такая прелесть, верно, Джим? — заговорила Кэтрин.
— Мне кажется, я мог бы до утра ходить по улицам, — ответил он.
— Волшебная ночь.
Тут, поскользнувшись, Кэтрин чуть не упала. Макэлпин подхватил ее, они засмеялись, и в то же мгновение им снова стало хорошо и легко друг с другом.
В доме, где жила Кэтрин, было множество входных дверей, расположенных в углублениях, похожих на ниши. Когда они вошли в одну из этих полутемных ниш, Макэлпин спросил:
— Можно к вам подняться, Кэтрин?
— В другой раз, Джим.
— Ну вот… — сказал он нерешительно.
— Ну вот… — тихо повторила она.
Свет фонаря, падая сбоку, освещал ее запрокинутое лицо; потом Кэтрин отвела голову, и черты ее лица стали мягче. Она расстегнула шубку, полы, собравшись складками, распахнулись, свет падал теперь ей на грудь, а там, где черное платье туго стягивал пояс, была тень. Кэтрин ждала, подняв лицо и глядя снизу вверх на Джима.
— Мне весь вечер вспоминался наш сегодняшний разговор, — сказала она. — Знаете что интересно? Мне никак не удавалось отделить свои слова от ваших. Так и не вспомнила, что говорила я, что — вы, а все вперемежку. У нас с вами, наверно, родство душ. Это приятно. Приятно и ново… — Она запнулась.
— Я понимаю, — сказал он. — Когда я шел к вам в студию, что-то похожее происходило и со мной.
Он привлек ее к себе и поцеловал. Но объятие не было крепким, а поцелуй — горячим и страстным. Когда он отпустил ее, Кэтрин не шелохнулась. Она ждала, смущенная и встревоженная. «Он тогда обиделся. Я это сразу почувствовала. Осадок, наверно, остался. Все дело только в этом, — убеждала она себя. — Он не такой, как Стив. Его действительно влечет ко мне». Она подняла голову, но так нерешительно, что Макэлпин догадался о ее смятении; догадался и все же не обнял ее, опасаясь, как бы она не узнала, что в этот миг его сердце не с нею, да и мысли бродят где-то далеко и заняты чем-то другим. Он подумал, что ничего такого не было бы, если бы он рассказал Кэтрин о той девушке.
— Как хорошо все, верно? — смущенно выговорил он.
— Да, Джим, все хорошо, — Кэтрин еще продолжала ждать.
— Завтрашний ленч, конечно, многое решит.
— Все будет отлично, Джим.
— Не сомневаюсь.
— Что ж, доброй ночи, Джим.
— Доброй ночи, Кэтрин.
— Позвоните мне завтра, — сказала она и торопливо отвернулась.
Подхваченные вихрем струйки снега резво кружились над крышами старомодных, приземистых, сложенных из серого камня зданий, когда Макэлпин и Карвер, покинув «Канадский клуб», шагали по Сент-Джеймс-стрит рядом с деятелями мира бизнеса, возвращающимися после ленча в свои конторы. Поддерживая друг друга под руку, Макэлпин и его спутник то и дело обменивались заботливыми восклицаниями.
— Осторожно, мистер Карвер, — говорил Макэлпин, когда встречное такси вдруг занесло на снегу.
А через несколько шагов мистер Карвер предупреждал:
— Куда вы, Джим, там же сугроб.
В промежутках между этими полными дружеской теплоты репликами мистер Карвер объяснял Макэлпину, почему главный редактор Дж. К. Хортон возражает против его сотрудничества в газете.
— Понимаете ли, Джим, раз есть главный редактор, необходимо соблюдать хотя бы видимость того, что его мнение что-то значит, — сказал он.
В ту же минуту они оба, как по команде, пригнули головы, защищая лица от ветра.
— Да, конечно… — пробормотал Макэлпин. В первое мгновение ему не удалось скрыть охватившую его тревогу. Но потом у него вдруг возникла уверенность, что мистер Карвер на его стороне. — Если на то пошло, мистеру Хортону и положено быть осторожным, — добавил он. — Я рассчитываю только на вашу благожелательность, мистер Карвер.
— А она вам обеспечена, — подтвердил мистер Карвер.
Ему льстило, что Макэлпин на него рассчитывает. Он привык проявлять отеческую заботу о попавших в беду служащих. Уже не раз ему приходилось навещать жену какого-нибудь репортера — игрока или пьяницы — и убеждать ее положиться во всем на него. И мистер Карвер неизменно уберегал от бед семейные очаги игроков и алкоголиков. Заключив соглашение с раскаявшимся репортером и его женой, он распоряжался выплатить незадачливому сотруднику аванс, с тем чтобы постепенно погасить задолженность еженедельными удержаниями из гонорара. Но к Макэлпину у него было совсем другое отношение, и он должен был убедиться, что тот его не подведет.
— Не принимайте близко к сердцу то, что я вам говорил о Хортоне, — сказал он.
— Я так и делаю, мистер Карвер.
— Отмахнуться от него нельзя. Его надо разубедить.
— Понятно. А что он, собственно, против меня имеет?
— Ровно ничего, Джим. Но вы должны понять, что за человек наш Дж. К. Представьте себе этакого носатого верзилу, не очень отесанного, однако из тех, кому палец в рот не клади. Он прочел вашу статью в «Атлантик мансли». А надо вам сказать, что он считает себя публицистом, человеком, формирующим общественное мнение. С этой меркой он и к вам подходит.
— Ах вот что.
— В каком-то смысле Хортон просто ограниченный делец старой формации, — мягко улыбаясь, пояснил мистер Карвер.
— Мне, очевидно, нужно будет побеседовать с мистером Хортоном.
— Ни в коем случае, Джим. Никаких контактов с практиками, которые не видят дальше своего носа. Если Хортон сам возьмет вас на работу, он будет вмешиваться во все и править каждый ваш столбец. Предоставьте дело мне, — закончил мистер Карвер. — Я попробую провернуть его иным путем.
Разрумянившись от ветра и мороза, они подходили к зданию, где помещалась «Сан». Это был серый четырехэтажный каменный дом, построенный в стиле прошлого века. Слева от входа красовалась большая медная табличка. Карверы вот уже полсотни лет издавали в этом доме свою газету. Он не отличался импозантностью и мало напоминал современные издательские комбинаты, но «Сан» была одной из самых влиятельных газет в стране. Конечно, газеты на французском языке превышали ее тиражом — Монреаль как-никак город французский, да и по сравнению с «Ивнинг мейл» подписчиков у «Сан» было поменьше, зато уж их подписчики не чета тем, кто получает «Ивнинг мейл». «Сан» выписывает каждый, кто прочно устроился в городе. Это единственная монреальская газета, которую читают по всей стране, единственная, материалы которой широко цитируюся в финансовых кругах, в университетах и на страницах других газет. Здесь не платят больших гонораров. Комиксам отведена всего одна страница. Международная политика — конек этой газеты. «Сан» печатает корреспонденции из «Нью-Йорк тайме». Монреальские журналисты, которые ищут выгодных мест в других городах, рады, если могут сказать о себе, что работали в «Сан» у Карвера. «Сан» и Карвер неотделимы, нельзя упомянуть название газеты, не вспомнив тут же Карвера и его либеральные передовицы.
Мистеру Карверу захотелось показать Макэлпину новые печатные машины, и они полчаса ходили по типографии, разговаривая с техниками и наборщиками. Макэлпин вдруг почувствовал, что ему нравится этот человек, чьи глаза сейчас так и светились восторгом и гордостью. И мистер Карвер, уловив это на лету, принялся уверять Макэлпина, что мог бы сам работать на печатных станках и даже на линотипах.
